Дивергент

Каким же отличным актером он был. От этой мысли меня подташнивает, потому что, хотя я тоже их оставила, по крайней мере, мне никогда не удавалось хорошо притворяться. По крайней мере, они все знали, что я не была самоотверженной.

Я закрываю глаза и представляю своих мать и отца, сидящими в тишине за обеденным столом. Эта привычка самоотверженности, которая заставляет мое горло сжиматься при мысли о них? Или же это эгоизм, потому что я знаю, что я больше никогда не буду их дочерью?

— Они спрыгивают!

Я поднимаю голову. Моя шея болит. Я сидела скорчившись у стены по меньшей мере полчаса, слушая завывание ветра и наблюдая, как город пролетает мимо нас. Я выпрямляюсь. За последние несколько минут поезд сбавил скорость, и я вижу, что парень, который это прокричал, прав: Бесстрашные из передних вагонов выпрыгивают на крышу, мимо которой проезжает поезд. Железнодорожные пути находятся на высоте семи этажей.

Мысль о том, что нужно выпрыгнуть из движущегося поезда, зная, что между краем крыши и путями пропасть, вызывает тошноту. Я поднимаюсь и ковыляю к противоположной стороне вагона, где в линию стоят остальные, кто также перешел из других фракций.

— Тогда нам тоже нужно спрыгнуть, — говорит девушка из Искренних. У нее большой нос и неровные зубы.

— Замечательно, — отвечает парень из той же фракции, — отличная идея, Молли. Спрыгнуть с поезда на крышу.

— Это то, на что мы подписались, Питер, — парирует девушка.

— Ну, я не собираюсь этого делать, — говорит парень из Дружелюбных позади меня. У него оливкового цвета кожа, и он одет в коричневую рубашку. Он единственный, кто перевелся из Дружелюбия. Его щеки блестят от слез.

— Ты должен, — говорит Кристина. — Или ты провалишься. Давай, все будет в порядке.

— Нет, я не буду. Я лучше буду афракционером, чем мертвым, — парень из Дружелюбных качает головой. Паника слышится в его голосе. Он продолжает качать головой и смотреть на крышу, которая приближается с каждой секундой.

Я с ним не согласна. Я уж лучше буду мертвой, чем пустой, как афракционеры.

— Ты не можешь его заставить, — говорю я, кидая взгляд на Кристину. Ее карие глаза распахнуты, она сжимает губы так сильно, что они меняют цвет. Она предлагает мне свою руку.

— Вот, — говорит она. Я поднимаю бровь в ответ на ее руку и хочу сказать, что мне не нужна помощь, но она добавляет: — Я просто… не могу это сделать, если кто-нибудь меня не потащит за собой.

Я беру ее руку, и мы становимся на краю вагона. Как только мы достигаем крыши, я считаю:

— Один… два… три!

На счет три мы выпрыгиваем из вагона поезда. Момент невесомости, и затем мои ноги со стуком ударяются о твердую почву, что вызывает колющую боль в голенях. Неловко приземлившись, я расстилаюсь на крыше и царапаю гравием щеку. Я отпускаю руку Кристины. Она смеется.

— Это было весело, — говорит она.

Кристина отлично вольется в коллектив Бесстрашных — любителей острых ощущений. Я стряхиваю мелкие камешки со своей щеки. Все новопосвященные, кроме парня из Дружелюбия, удачно или не очень спрыгнули на крышу. Молли, девушка с кривыми зубами из Искренних, держится за лодыжку и морщится, а Питер, парень с блестящими волосами из той же фракции гордо улыбается — должно быть, он приземлился на ноги.

Внезапно я слышу вопль. Я поворачиваю голову в поисках источника звука. Какая-то девушка из Бесстрашных стоит на краю крыши, смотрит вниз на землю и кричит. Позади нее парень из Бесстрашных держит ее за талию, не давая ей упасть.

— Рита, — говорит он. Рита, успокойся. — Рита…

Я подхожу к краю и смотрю вниз. На земле под нами чье-то тело. Девушка, ее руки и ноги согнуты под неправильным углом, волосы разметаны вокруг головы. Мой желудок скручивает, и я смотрю на пути. Не все справились с прыжком. И даже Бесстрашные не застрахованы от падений.

Рита плачет и опускается на колени. Я отворачиваюсь. Чем больше я сморю на нее, тем сильнее мне хочется плакать, а я не могу плакать перед этими людьми.

Я уверяю себя, насколько это возможно, что именно так все здесь и происходит. Мы делаем опасные вещи, и люди погибают. Люди погибают, а мы движемся дальше, к следующей опасности. Чем быстрее я усвою урок, тем больше у меня шансов пережить обряд посвящения.

Только вот я совсем не уверена, что смогу пережить его.

Я говорю себе, что досчитаю до трех и все, просто забуду об этом. Один. Я представляю тело девушки на земле, и сквозь меня пробегает дрожь. Два. Я слышу рыдания Риты и успокоительные слова парня. Три.

Мои губы сжаты, и я отхожу подальше от края крыши и от Риты.

Мой локоть саднит. Я задираю рукав, чтобы его осмотреть, мои руки трясутся. Я содрала кожу, но рана не кровоточит.

— О. Скандал! Стифф показал немного кожи!

Я поднимаю голову. «Стифф» — это прозвище для Отреченных, и я здесь единственная. Питер указывает на меня, ухмыляясь. Я слышу смех. Мои щеки горят, я опускаю рукав на место.

— Внимание! Меня зовут Макс! Я один из лидеров вашей новой фракции, — кричит мужчина с другого конца крыши. С глубокими складками на его смуглой коже и сединой на висках, он выглядит старше других, и стоит на краю, как будто на тротуаре. Как будто никто только что не разбился насмерть. — Несколько этажей вниз — вход для членов фракции в наш лагерь. Если вам не хватит духу спрыгнуть, вам тут не место. Нашим новопосвященным предоставляется право стать первыми.

— Вы хотите, чтобы мы спрыгнули отсюда? — спрашивает девушка из Эрудиции. Она немного выше меня с редкими каштановыми волосами и крупными губами. Она открывает рот от удивления.

Я не знаю, почему ее это так шокирует.

— Да, — говорит Макс. Его это забавляет.

— Там на дне вода или что-то вроде?

— Кто знает? — поднимает он брови.

Толпа перед новопосвященными расступается, образуя для нас широкий проход. Я оглядываюсь вокруг. Никто не рвется прыгать с крыши дома — их глаза где угодно, кроме Макса. Некоторые из них осматривают небольшие царапины или стряхивают камешки с одежды. Я кидаю взгляд на Питера. Он сосредоточен на своей кутикуле. Пытается выглядеть небрежным.

Я заносчива. Когда-нибудь это приведет меня к неприятностям, сегодня это придает мне храбрости. Я подхожу к краю и слышу смешки позади меня.

Макс отходит в сторону, освобождая мне путь. Я подхожу к краю и смотрю вниз. Ветер пробирается сквозь одежду, заставляя ткань трепыхаться. Здание, на котором я стою, составляет одну из сторон квадрата с тремя другими зданиями. В центре квадрата огромная дыра в земле. Я не вижу, что там.

Это тактика запугивания. Я приземлюсь на дне в полной безопасности. Эта мысль — единственное, что помогает мне шагнуть к краю. Мои зубы стучат. Я не могу теперь отступить. Теперь… со всеми этими людьми позади меня, уверенными, что я не смогу это сделать. Мои руки шарят вокруг воротника на моей рубашке и находят пуговицу, на которую она застегнута. После нескольких попыток, я расстегиваю петли и стягиваю рубашку с плеч.

Под ней на мне надета серая футболка. Она уже, чем моя остальная одежда и прежде меня никто в ней не видел. Я комкаю свою верхнюю рубашку и смотрю через плечо на Питера. Сжимая зубы, я, что есть духу, кидаю комок ткани в него. Он ударяет его в грудь. Он пристально на меня смотрит. Я слышу свист и крики позади себя.

Я снова смотрю на дыру. Мурашки бегут по коже и мой желудок сводит. Если я не сделаю это сейчас, я вообще не смогу это сделать. Я проглатываю ком в горле.

Я не думаю. Я просто сгибаю колени и прыгаю.

Ветер звенит у меня в ушах, земля приближается, разрастаясь и увеличиваясь, мое сердце бешено колотится в груди, каждый мускул напряжен, пока чувство падения стягивает желудок. Достигнув дыры, я проваливаюсь в темноту.

Я обо что-то сильно ударяюсь. Оно проседает подо мной и обволакивает мое тело. Удар выбивает из меня весь воздух, я хриплю, пытаясь снова дышать. Я чувствую острую боль в руках и ногах.

Сетка. На дне была сетка. Я смотрю вверх на здание и смеюсь, наполовину облегченно, наполовину истерически. Меня трясет, и я закрываю лицо руками. Я только что спрыгнула с крыши.