Завет

Его пальцы сжали стеклянную крышку.

А что потом? Что будет с ней потом? Возможно, она проживет сто пятьдесят лет, или двести… или четыреста, как фра Леони… Захочет ли Дженни такой судьбы? Имеет ли он право менять естественный ход вещей, вмешиваться в установленный миропорядок? Отец наверняка задавал себе тот же вопрос, когда Стеффи смертельно заболела…

И снова Браво почувствовал незримое присутствие Декстера.

— Что мне делать, отец?

— Тебе решать, Браво.

— Я люблю ее, я не хочу, чтобы она умерла!

— Я любил Стеффи, я не хотел, чтобы она умерла…

— Но ведь ты предал ее, ты спал с Камиллой…

— Я человек, Браво, такой же, как все.

— Ты не такой, как все, отец!

— В детстве ты думал именно так, и это давало тебе уверенность и покой. Так устроен мир… Теперь ты взрослый человек, Браво, ты должен принять меня таким, какой я есть. За свои уверенность и покой ты теперь отвечаешь сам…

Браво смахнул слезы с глаз. Он снова был один, рядом журчала вода священного ручья, Дженни лежала перед ним на траве. Он услышал ее сбивчивое дыхание, посмотрел на сосуд с Квинтэссенцией…

Вера. Найдет ли он в себе достаточно веры?

Браво осторожно вернул пузырек на место. Но он был словно живой, он сопротивлялся… неимоверно трудно было разжать пальцы, отпустить его, отвести руку. Усилием воли Браво заставил себя положить бутылочку на дно сундука. Закрыв крышку, он аккуратно опустил сундук обратно в яму под колонной.

И все то время, пока Браво засыпал сокровищницу землей, притаптывал почву, тщательно разравнивал слой полусгнивших листьев и сосновых иголок, он слышал завораживающую пульсацию, — словно неутомимое сердце билось там, в глубине, где осталась Квинтэссенция… Закончив, он бережно поднял Дженни на руки и, мысленно вознося молитвы Деве Марии и всем святым, двинулся назад, в Сумелу.

Восемью часами позже, в середине ночи, Дженни пришла в себя и закричала от невыносимой боли. Браво нагнулся над ней, взял ее за руку. Она увидела его лицо в тусклом свете настольной лампы.

— Где я?

— В Мачке, — ответил он. — В клинике. Рядом хирургическое отделение.

— Что с сокровищницей?

— Она на прежнем месте, там, где оставил ее отец. Все хорошо, Дженни, тайник в безопасности.

— Я не хочу здесь оставаться. — Она попыталась сесть, застонала и откинулась назад на подушки среди трубок с физиологическим раствором и плазмой.

— Завтра или послезавтра, когда полностью пройдет лихорадка, мы перевезем тебя в Трапезунд, — сказал Браво.

— Мы?

— Я позвонил Калифу. Его уже отпустили из больницы, и он с превеликой радостью согласился помочь. Он приедет с машиной скорой помощи. Я не собираюсь подвергать тебя риску и везти вниз по этой безумной дороге на обычной машине.

Он поднес к ее губам стакан с водой, подождал, пока она сделает глоток.

— Теперь спи. Тебе нужно как следует отдохнуть.

— А тебе не нужно?

Браво засмеялся. Дженни слабо улыбнулась — это было все, на что у нее хватило сил.

— Что теперь будет, Браво?

— Теперь? Когда сокровищница в моих руках, ты имеешь в виду? — Он посмотрел в ее серьезные глаза. Она больше не улыбалась. Шутки кончились. Браво понял, что ей нужны ответы, нужны не меньше, чем ему самому. Вот почему он не сомкнул век с тех пор, как привез Дженни в клинику. Ему было о чем подумать, а после он долго разговаривал по телефону…

— Я говорил с сестрой. Эмма — наш связной, у нее налажены контакты со всеми членами ордена, на всех уровнях. Они проголосовали и выбрали меня новым великим магистром.

Ее глаза изумленно раскрылись.

— А как же Совет?

— Совет будет помогать мне, как это было столетия тому назад. Разумеется, нам нужны новые члены Haute Cour. Первой я назначу тебя.

— Меня?..

Он снова тихо засмеялся.

— Тогда в Совет должна войти одна венецианская монахиня, ее зовут Арханджела…

— Затворница? Да, я слышал о ней. — Он кивнул, соглашаясь. — Пришло время признать заслуги женщин ордена и наконец открыто использовать их идеи, ум и интуицию…

— Куда мы отправимся из Трапезунда, Браво?

— Дженни, тебе нужно поспать. Скоро утро…

— Нет, я не засну, пока не услышу ответа.

Сидя возле нее в полумраке больничной палаты, он задумался. Это был хороший вопрос. Собственно, именно это сейчас имело первостепенное значение. Полночи он провел, раздумывая над тем, что предстояло сделать в ближайшее время.

— Прежде всего, мы с тобой перевезем сокровищницу в более безопасное место. Похоже, мне понадобится немалое время, чтобы познакомиться с ее содержимым и понять, какова в действительности сила ордена. Мы должны продолжить дело, начатое моим отцом. Даже сейчас, пока мы с тобой разговариваем, мир меняется, меняется ежесекундно и, боюсь, не к лучшему. Впереди новая война, Дженни. Она уже началась. Отец видел это, как теперь вижу я. Религиозная война… она затронет весь мир, все народы, если только мы не сумеем изменить ход событий. Фундаменталисты жаждут истребления иноверцев. Христиане с одной стороны, мусульмане с другой, и обе стороны не остановятся ни перед чем. Этого нельзя допустить, верно?

— Верно, — сказала Дженни. — Нельзя…

— Тогда ты поможешь мне, — он говорил так увлеченно, что, казалось, воздух вокруг искрился. — Первым делом нужно связаться со всеми верными нашему делу служителями церкви, членами древней сети преданного ордену духовенства, которых долгие годы поддерживал отец.

Дженни улыбнулась. Она услышала то, что так хотела услышать, но ответила ему уже во сне.

Калиф приехал в машине скорой помощи вместе с двумя санитарами, которые немедленно отправились за Дженни, вооружившись носилками. Браво показал им дорогу и вернулся на узкую улочку, чтобы как следует поприветствовать друга. На плечо Калифа был наложен бандаж, рука загипсована, но выглядел он совершенно счастливым.

— Твой звонок был просто как манна небесная. Я так рад, что снова в деле!

Они крепко обнялись, словно братья после долгой разлуки.

Калиф нахмурился.

— Как она?

— Все в порядке. Дженни справится, она молодец.

Только теперь Браво заметил еще одну фигуру, стоявшую в тени на противоположной стороне улицы. Не сразу он узнал старого священника из церкви Сан-Николо в Венеции, которому отдал изготовленную отцом монету. Дженни тогда еще сомневалась, разумно ли он поступил, доверившись незнакомцу. Но Браво почему-то был уверен, что может ему доверять…

Блестящие черные глаза вновь с живым интересом смотрели на Браво. И все же что-то изменилось. Он больше не чувствовал себя ребенком под взглядом этих глаз, как тогда, в Сан-Николо.

В дверях появились санитары с Дженни на носилках. Всего на несколько секунд они задержались возле Браво. Он наклонился, прикоснулся губами к ее губам.

— Я буду рядом с тобой, — шепнул он ей. — Всю дорогу домой.

Санитары затащили носилки в машину, вслед за ними внутрь залез Калиф. Водитель сидел за рулем, сосредоточенно изучая заусеницы на руках. Где-то неподалеку на залитой солнцем улице залаяла собака, и снова все смолкло. Никого вокруг, только они вдвоем.

Священник перешел через дорогу.

— Я вас знаю, — сказал Браво с трепетом в голосе. — Я отдал вам золотую монету в церкви Сан-Николо, в Венеции…

— Ты не использовал Квинтэссенцию, верно?

Браво почувствовал на себе пристальный взгляд. Старый священник говорил на трапезундском наречии, но Браво подозревал, что с таким же успехом это могла быть латынь, или греческий, или любой из древних языков.

— Нет, — ответил он на том же языке.

— Почему? У тебя был повод.

— Но не причина.

Священник был облачен в длинную черную накидку, голову венчала белоснежная седая грива. Шею обвивала короткая цепочка, а на цепочке висел ключ. Близнец того ключа, что оставил ему отец, ключа от подлинной сокровищницы, в которой веками хранились тайны ордена. Запасной ключ, хранившийся у Джона Молко. Значит, отец передал его священнику…