Завет

— Нет, — сказал Браво, открывая глаза. — Едем в Сумелу.

Их взгляды ненадолго встретились. Дженни кивнула, но Браво видел, что она переживает за него.

Жаль, что рядом не было Калифа. Впрочем, сейчас ему нужно было сделать кое-что, в чем никто не мог ему помочь.

— Дженни…

Она остановила его, приложив ладонь к его щеке.

— Мы можем обо всем поговорить позже.

— Нет уж, я скажу сейчас. Я не доверял тебе, я обвинил тебя в убийстве отца Мосто, когда Корнадоро разыграл эту жуткую комедию. Я все истолковал не так, когда ты пристрелила Рюля. Я совершенно запутался, я просто не мог…

— Энтони всех нас провел, Браво. Ему удалось одурачить даже твоего отца…

Только теперь он заметил темные круги вокруг глаз на ее похудевшем лице, голубоватую сеточку вен на висках, просвечивающую через тонкую полупрозрачную кожу. Но эти признаки неимоверной усталости и перенесенных душевных страданий нисколько не портили ее красоты. Напротив, они лишь позволили Браво увидеть нечто новое, чего раньше не было: в ее глазах светилась несгибаемая, стальная воля. Что-то произошло с Дженни за это недолгое время, пока они были врозь. Скоро, очень скоро он обо всем ее расспросит…

— И еще…

Она провела подушечками пальцев по его губам.

— Неужели ты не можешь на время забыть обо всем этом?

— Нет, я и так слишком долго терпел. Дженни, отец Мосто сказал мне, что у вас с отцом был роман. Я так разозлился, что уже не мог рассуждать трезво. Думаю, это затуманило мой рассудок настолько, что я начал превратно судить обо всех твоих поступках…

— Но, Браво… У меня никогда не было романа с Декстером.

У него зашумело в голове.

— Тогда я ничего не понимаю. Он снимал для тебя квартиру в Лондоне…

— О, так ты знаешь об этом… — Дженни выпрямилась, взгляд стал рассеянным.

Браво взял ее за руку.

— Только не лги мне, Дженни. Скажи мне правду, прошу тебя. Правду!

Дженни кивнула, но никак не могла собраться с духом и начать. Теперь ее взгляд был устремлен в прошлое. Она глубоко вдохнула и выдохнула.

— Правду так правду. Роман у меня был… но не с твоим отцом.

— С кем же тогда?

— С Ронни Кавано. Я забеременела, а он… он заставил меня избавиться от ребенка. Вдобавок он запугал меня, убедил, что если кто-нибудь узнает, с орденом для меня будет покончено… Я была очень молода, совершенно сбита с толку, подавлена. Я сделала все, как он велел, но это почти что убило меня. Твой отец меня вытащил… он был таким добрым, таким понимающим. Сначала я испугалась, что совету все станет известно, и, по выражению Кавано, меня «вышвырнут в один присест». Но Декстер не выдал меня. Мы разговаривали с ним о том, что это значит — потерять ребенка… но я ничего не знала о Джуниоре, пока ты мне не рассказал.

— Он никогда бы не заговорил об этом. В том состоянии, в каком ты тогда была…

— Конечно. Вместо этого он развлекал меня чудесными сказками о феях и эльфах.

— А про эльфа, который умел обращать воду в огонь, он тебе рассказывал?

Дженни кивнула, ее глаза засияли.

— И про фею, которую не позвали на праздник в честь дня летнего солнцестояния…

— …а она в отместку наложила заклятие на нанятых в качестве лампочек светляков, и они все превратились в ос.

Оба тихо рассмеялись.

Дженни вздохнула, отдавшись воспоминаниям.

— Иногда мне становилось совсем худо, и тогда Декстер рассказывал разные смешные истории про говорящих зверей — умных и коварных, добрых и злых… и я начинала смеяться против собственной воли.

— Про зебру, проспорившую свои полоски…

— И про попугая, который был капитаном на пиратском корабле….

— А еще про жадного терьера, который рассорился со всеми своими друзьями…

Дженни снова засмеялась, восторженно, словно дитя. Браво представил, как отец пытался спасти ее, как нянчился с ней, словно с попавшим в беду ребенком. Дженни стала для Декстера приемной дочерью, отношения с ней облегчали боль от утраты Джуниора…

— Мы вместе читали книги… исторические романы, где герои проходили через тяжелейшие испытания, переживали ужасные потери, и все-таки в конце концов торжествовали победу. Я прекрасно понимала, зачем он это делает, — и это помогало. Он так сочувствовал мне, он понимал меня, предугадывал моменты подступающего беспросветного отчаяния… Как я не догадывалась, что он сам прошел через личную трагедию? Он возился со мной целый год, и за это время я полюбила его, что, полагаю, совсем неудивительно… Но я любила его как отца, и он никогда… у него никогда не было на меня никаких таких планов. Наоборот, Декстер был единственным человеком, рядом с которым я чувствовала себя в безопасности. Пока не появился ты.

— А что, если у меня как раз есть на тебя «какие-то такие планы»? — поинтересовался Браво.

Дженни посмотрела ему в глаза, щеки залил румянец.

— Я изменилась. Теперь меня это не пугает.

Стены Сумельского монастыря, вросшего в утесы возле самой вершины отвесного горного кряжа, вздымались в кобальтовое небо, словно неприступная крепость. Особым изяществом и утонченностью постройки не отличались; будучи оплотом веры, Сумела, казалось, была возведена с расчетом на вражеские осады.

— Итак, война развязана, — произнесла Камилла.

— Неужели нет другого пути? — спросил Браво.

— Увы, мой сын сделал свой выбор, — ответила она. — Близится финал, и ставки очень высоки. Сомневаюсь, что он сможет отступить от плана теперь, даже если захочет.

Все трое стояли под тенью древнего акведука, питавшего монастырь свежей водой столетия тому назад. Грузовик они оставили неподалеку — Камилла припарковала его на узенькой кривой улочке рядом со стоянкой автобусов. Автобусы горстями выплевывали туристов с бейджами, бутылками минералки и цифровыми фотокамерами. Никто не заинтересовался странной троицей, но они, зараженные паранойей, подозрительно рассматривали толпу.

Браво обернулся к Камилле.

— Я считал Джордана своим другом. — Он рассказал ей в самых общих словах историю рыцарей святого Клемента и объяснил, что Джордан — один из них. — Как он мог так бессердечно меня обманывать?

— Он превосходный актер, и за это я должна винить себя. — Камилла отвернулась и устремила взгляд на уходящие ввысь мощные несущие арки акведука. — Джордан никогда не видел своего отца, но только сейчас я поняла, как это ожесточило его. Он замкнулся в себе, в своей скорлупе… Но если бы я и рассказала ему, ничего хорошего все равно бы не вышло, ничего, кроме мучительного разочарования. — Она прикусила нижнюю губу. — Бедный Джордан. Нам не дано изменить прошлое, как бы ни хотелось…

— Винить себя за прошлое бессмысленно, — сказал Браво.

— Да, что сделано, то сделано, n’est-ce pas? — с горечью ответила Камилла. Неожиданно она обернулась и бросилась ему на грудь, сокрушенно воскликнув: — Ох, Браво, меня предал единственный сын, предал так же жестоко, как и тебя!

— Нам пора, — сказала Дженни. — Нужно торопиться, времени очень мало.

— Да, да, конечно, — откликнулась Камилла. Она уже справилась с собой. — Что мы должны делать, Браво? Мы обе здесь, чтобы помочь тебе.

Джордан Мюльманн пересел в легковую машину с кондиционером. Это было мудрое решение: дорога до Сумелы занимала три часа и при этом напоминала американские горки, — сумасшедшие повороты и все более устрашающие крутые подъемы. Они миновали Мачку, свернули налево, и дорога превратилась в нечто и вовсе невообразимое. Джордан взял с собой троих рыцарей. Не слишком много людей, — они не привлекут к себе ненужного внимания, но и не слишком мало. Достаточно, чтобы все прошло гладко.

Джордану уже довелось один раз побывать в Сумеле. Что самое смешное, они приезжали сюда вместе с Браво. Три года тому назад. Они весело проводили двухнедельный отпуск на Ибице, но через шесть дней безудержного гедонистического разгула решили бросить двух ненасытных смазливых блондинок, с которыми проводили дни и ночи напролет на танцевальных площадках, в модных клубах, на влажных простынях гостиничных номеров, на мокром морском песке… Даже не попрощавшись, они сбежали с острова искушений на самый край земли — в Трапезунд, который ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать ультрамодным. Унылый полуразрушенный город, сплошные трущобы, и единственный луч света над развалинами былой империи — древняя Сумела.