Проклятый манускрипт

Дом алхимика стоял на небольшом возвышении и был скорее узким, чем широким, — на каждом этаже было всего одно окно. Здание казалось не очень гостеприимным, и каждого, кто подходил к нему, было видно издалека.

Поэтому никто не удивился, когда Ульрих фон Энзинген постучал в двери и назвался. Тем не менее им пришлось долго ждать, прежде чем их впустили. Наконец двери приоткрылись не более, чем на ширину ладони, и показалось лицо, белое, как простыня, со стеклянными глазами. Раздался низкий грубый голос:

— Ах, мастер Ульрих! Архитектор нашего собора! Вы передумали и теперь вам все-таки нужна моя помощь? Хочу вам кое-что сказать, мастер Ульрих: убирайтесь к черту, с которым вы, кажется, заключили союз. — Раздался сдавленный смешок, а потом голос продолжил: — А как же иначе объяснить то, что ваш устремленный к небу собор до сих пор не рухнул, хотя вы и потешались над влиянием луны на строительство собора? Я не забыл ваших слов: «Луна может помочь гуляке, возвращающемуся ночью домой, а для строительства собора не важно, растет она или убывает, светит или нет». Исчезните с глаз моих, вы и ваша прекрасная спутница!

Но прежде чем Рубальдус успел захлопнуть дверь, Ульрих протянул ему золотой, и тут же лицо алхимика просияло. Он убрал засов и открыл двери.

— Я всегда знал, что с вами можно иметь дело, мастер Рубальдус, — иронично проговорил Ульрих и вложил золотой ему в руку.

Тот кивнул головой в сторону Афры и спросил:

— А это кто такая?

— Афра, моя любимая, — прямо ответил Ульрих. Он знал, чем пронять алхимика. — О ней и речь.

Рубальдус взглянул на девушку с интересом. Выглядел алхимик довольно странно. Ростом он был Афре по плечо. Из-под его черного камзола, подпоясанного на талии и едва доходившего ему до колен, выглядывали ноги в чулках. На голове у Рубальдуса был ночной колпак, окутывавший лицо и шею и спускавшийся воротником на плечи.

— Она заколдовала вас, и теперь вы хотите от нее избавиться, — сказал Рубальдус таким тоном, как будто это была самая обычная вещь на свете, голосом, совершенно не подходившим такому маленькому человечку.

— Чепуха. Я не верю в такие фокусы-покусы. — Лицо Ульриха стало строже, и алхимик втянул голову в плечи, как будто хотел спрятаться в раковину подобно улитке.

— Говорят, алхимики владеют тайным письмом, которое исчезает, после того как оказывается на бумаге, и нужно приложить немало усилий, чтобы снова можно было его прочесть.

По лицу мастера Рубальдуса пробежала довольная ухмылка.

— Да, говорят, — его физиономия снова поднялась над воротником, и с гордостью в голосе он объявил:

— Да, да, совершенно верно, мастер Ульрих. Еще Пилон Византийский, живший за три сотни лет до рождения Господа нашего и написавший девять книг о знаниях своего времени, знал о тайных чернилах из железного галлия. Хотя книга, в которой он описывал, как невидимые чернила снова сделать видимыми, потерялась.

— Не хотите ли вы сказать, что — как вы это назвали — чернила из железного галлия невозможно больше сделать видимыми?

Афра в ожидании смотрела на алхимика.

— Ни в коем случае, — ответил тот, с наслаждением выдержав длинную паузу. — Но существует очень мало людей, которые владеют рецептом смеси, способной сделать тайный шрифт снова видимым.

— Я понимаю, — сказал Ульрих. — Но, насколько мне известно, вы, мастер Рубальдус, принадлежите к числу тех, кому известен секрет рецепта.

Будто бы смутившись, алхимик потер руки, довольно хихикая при этом.

— Конечно, проникновение в тайну требует больших расходов. Я имею в виду, что средство от головной боли или плохого пищеварения стоит дешевле.

Ульрих взглянул на Афру и кивнул. Потом, повернувшись к Рубальдусу, кратко спросил:

— Сколько?

— Один гульден.

— Вы с ума сошли. Каменщик не заработает столько и за месяц!

— Но каменщик не сможет также сделать невидимый шрифт снова видимым. О чем вообще идет речь?

Афра вынула из шкатулки сложенный пергамент и протянула алхимику. Тот взял лист кончиками пальцев и стал его разглядывать. Потом поднес его к окну, посмотрел на свет с одной и с другой стороны.

— Действительно, — наконец сказал он. — На пергаменте действительно есть скрытое письмо, очень старый шрифт.

Ульрих пристально взглянул на Рубальдуса.

— Ну хорошо, мастер алхимии, ты получишь гульден, если тебе удастся заставить текст на пергаменте проявиться.

Пока он говорил, на узкой лестнице справа появилась высокая женская фигура в длинном платье, на добрых две головы выше самого алхимика.

— Это Клара, — заметил Рубальдус, возведя глаза к небу (это могло значить все что угодно), и на этом его пояснения закончились. Клара приветливо кивнула и молча скрылась за боковой дверью.

— Следуйте за мной, — сказал Рубальдус и жестом пригласил их идти за ним. Лестница была сделана из тяжелых сырых досок, и после каждого шага раздавался скрип или треск, как будто ступенькам было тяжело нести на себе тяжесть посетителей.

Афра еще никогда не была в лаборатории алхимика. Темная комната выглядела угрожающе. Здесь были сотни вещей, предназначение которых вызывало сотни вопросов. Афра в удивлении замерла. Полки на стенах были заставлены сосудами странной формы из стекла и глины. Пучки высушенных трав, ягод и кореньев распространяли резкий аромат. На сосудах — небрежно подписанные этикетки: красавка, белена, мак, дурман, болиголов или молочай. В стеклянных сосудах, наполненных желтой и зеленой жидкостью, плавали мертвые животные: скорпионы, ящерицы, змеи, жуки и всякие уродцы, которых Афра и не видела никогда.

Подойдя поближе, в одном из сосудов она заметила гомункулуса, человекообразное существо размером не более чем с ладонь, с бесформенной головой и крохотными ручками-ножками. Афра перепугалась до полусмерти и отшатнулась, увидев открытый рот ящерицы, которая была длиннее, чем локоть взрослого мужчины.

Рубальдус, заметивший ее ужас, тихонько захихикал себе под нос.

— Не бойтесь, милая моя, этот зверь мертв и выпотрошен более века назад. Он родом из Египта и называется крокодил. В Египте крокодил считается святым.

Вообще-то Афра представляла себе святых несколько иначе: благородными, прекрасными, достойными поклонения, в общем — святыми. Слова алхимика поразили ее, и она испуганно схватила Ульриха за руку.

В комнате с тяжелыми балками на потолке стало тихо. Было слышно, как потрескивает свеча, горевшая под круглым стеклянным колпаком. Скрученная трубка, выходившая сверху из шара, иногда издавала странные звуки.

— Дайте мне пергамент, — сказал алхимик, обращаясь к Афре.

— А вы уверены, что не испортите шрифт навечно?

Рубальдус покачал головой.

— В этой жизни можно быть уверенным только в одном — в смерти. Но я постараюсь быть очень осторожным. Так что давайте!

На столе в центре комнаты мастер Рубальдус расстелил что-то вроде войлока. На него он положил светло-серый пергамент и зафиксировал его углы с помощью тонких иголочек. Потом алхимик подошел к стене, у которой было сложено бесчисленное множество книг, свитков и просто листов бумаги. Как же, думала Афра, человек может ориентироваться в этом хаосе? Некоторые корешки были подписаны коричневыми чернилами и обозначали содержание или имя и титул его автора, названия трудов, которые для обычных христиан были совершенной загадкой. Некоторые были подписаны шрифтом, напоминавшим Афре попытки маленького ребенка что то написать. Выделялись имена на латыни: Конрад фон Валломброза, Николаус Еймерикус, Александр Некхам, Иоганнес фон Рупесцикка, Роберт фон Честер. Кроме того, здесь были также таинственные заглавия на латыни, такие как «De lapidibus» «De occultis operibus naturae», «Tabula Salomonis», «Thesaurus nigromantiae». На одном из корешков было написано на немецком языке: «Подлинные эксперименты, измышленные царем Соломоном, когда он добивался любви благородной королевы».

— А почему почти нет книг на немецком языке, которые бы описывали ваше искусство?