Книга тайн

Я подумал о Драхе, о его изменчивом характере и быстро меняющихся привязанностях. Если на свете и был человек, который мог исчезнуть, то именно он.

— Вы его никогда не найдете.

— Лучше бы нам его найти. Многие будут думать, что он самый опасный еретик после Гуса. А может, еще опаснее. Гус, по крайней мере, мог писать свои подстрекательские воззвания лишь по одному зараз.

Он отложил книгу в сторону.

— Помнишь, что я сказал тебе во Франкфурте? Твое искусство — это способ взывать к людским сердцам. А эта книга — она заразная болезнь. Силой твоего искусства она может разнести чуму ереси дальше и глубже, чем когда-либо прежде. Она разорвет на части христианский мир.

— Или свяжет его воедино. — Я приподнялся и ухватил его за руку. — То, что открыл я, уже нельзя отменить. Ты не изведешь ересь, уничтожив мое искусство. Оно всего лишь инструмент. Наверное, я был бы осторожнее, если бы представлял себе всю его силу, но оно все равно остается только инструментом. Слова отпечатываются на странице, но сочиняют их люди. Лучше бороться с их идеями, чем с инструментами, которыми они пользуются.

Мой слабый голос замер, когда я увидел, что он кивает мне.

— Вот почему мы должны защитить его, твое искусство. — Он сунул книгу в кожаный мешок и крепко перевязал его тесьмой. — Мы искореним это зло и полностью его уничтожим. Найдем человека, который сделал это, и сотрем его имя со страниц истории. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя — как видишь, я обладаю некоторым влиянием, — и ты никому ни слова не скажешь об этом.

То был единственный раз, когда он говорил так серьезно, и я увидел проблеск той внутренней силы, которая вознесла его столь высоко.

— Я уверен, ты заслужил большего, чем то, что получил от своих друзей. И подумаю, как облегчить тебе жизнь.

Он взял что-то с прикроватного столика и сунул мне в руку. Книгу. На мгновение мне показалось, что это книга Каспара. Дрожь пробрала меня, когда я прикоснулся к ней. Но тут я понял: это мой бестиарий с приклеенной мною картой. Эти две книги было легко перепутать.

— Она была у инквизитора. Я возвращаю ее тебе. Постараюсь вернуть тебе и другое твое состояние.

На его лице появилась ироническая улыбка.

— Хотя ты и узнаешь, что церковь — не единственный твой враг.

Ник смотрел на лица против него. Он никак не ожидал, что спасение придет в лице двух этих людей. Ательдин, нелепо выглядящий в шерстяном пальто, а рядом с ним в синей куртке и бейсболке с надписью «Н.-Й. П.» человек, которого Ник оставил в Нью-Йорке, и, хотелось ему думать, надолго.

— Детектив Ройс?

Он мог не напрягать связки — шум в кабине стоял такой, что он и себя едва слышал. Один из пилотов протянул ему наушники.

— Вы прилетели, чтобы меня арестовать?

Ройс покачал головой и показал в сторону носилок.

— Вашу подружку.

— Джиллиан? Она…

— Она воришка.

Ник не мог в это поверить.

— Вы хотите предать ее суду за то, что она украла карту в Париже? После всего этого ужаса?

— Тут дело не в карте. Вот Саймон несколько месяцев вел ее.

Ник посмотрел на Ательдина. Нет, он не был похож на сыщика.

— Вы что — полицейский?

— Я аукционер. Но у меня есть друзья в художественном отделе Скотланд-Ярда. Иногда я оказываю им услуги. Несколько месяцев назад они попросили меня присмотреть за Джиллиан. В нью-йоркском Клойстерсе пропали кое-какие вещи, а потом они были выставлены на продажу в Лондоне. Но музей так ничего и не смог доказать. В конечном счете музей выдал ей превосходное рекомендательное письмо и отправил в аукционный дом Стивенса Матисона. Вскоре такие же вещи начали происходить и у нас.

Ник ткнул большим пальцем в сторону Ройса.

— А он участвовал в расследовании?

— Только после того, как вы появились в Париже. — Ройс улыбнулся ему ослепительной улыбкой. Она теперь показалась Нику не такой неприятной, как в комнате для допросов. — Саймон позвонил в Лондон, а там уже о вас были предупреждены через Интерпол. Они позвонили мне. И тут чутье меня не подвело. Вместо того чтобы задержать вас по подозрению в убийстве и за противодействие правосудию, я решил понаблюдать за вами.

— А Ательдин? Его чуть не убили в Брюсселе. Это что — тоже было частью плана?

Ательдин принялся теребить пуговицу на пальто.

— Это было по-настоящему. Я был в ужасе. Обычно меня вызывают как эксперта, если есть подозрение, что кто-то продает вещи, ему не принадлежащие. Или чтобы подтвердить подлинность предмета, по которому предъявляются страховые требования. А к таким штукам я не привык.

Вертолет обогнул гору. Тучи на небе рассеялись, и появилась луна.

— Что это там? — Ательдин показал на склон горы внизу. Среди деревьев полыхал огонь, золотая бусина в серебряном лесу.

В наушниках раздался голос пилота, говорившего с немецким акцентом:

— Может быть, авария? Позвоню в Обервинтер, пусть пришлют полицию.

— А пожарную машину они могут выслать?

Ательдин выгнул голову, чтобы видеть замок. Крыша, вероятно, уже обрушилась — пламя теперь беспрепятственно вырывалось над башней.

— На такой дороге — это невозможно. Разве что утром.

— Библиотека дьявола, — пробормотал Ательдин. — Хотя бы на полчасика в ней оказаться.

— Я бы мог с вами поменяться, — проговорил Ник. — Библиотекарь вам бы точно не понравился.

— Понятно. Однако жаль — все книги погибли.

Эмили залезла под рубашку и вытащила видавшую виды книгу в кожаном переплете.

— Не все.

Ательдин чуть не бросился к ней через всю кабину, но потом вспомнил правила хорошего тона.

— Это та самая?..

— Нет, та была прикована к стене — у меня не получилось. Но я сумела схватить эту. Мне она больше нравится. — Она передала книгу Нику. — Это тебе.

Ник покачал головой. С его места ему была видна Джиллиан — она спала, неровно дыша под одеялом.

— Я нашел то, что искал.

КОЛОФОН

Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях.

Странные чувства испытывал я, вернувшись в Хумбрехтхоф. Стук прессов, клацанье литер в верстатках, крики и шутки учеников, орущих через двор: принеси еще бумаги, еще чернил, еще пива. Но это уже было не мое. Та цель, которой жил дом, изменилась: целеустремленная рутина, больше не заряженная эйфорией открытия. Каспар и я, Готц, Киффер и другие — мы создавали новую страну. Теперь прибыло второе поколение, чтобы прокладывать дороги, строить жилье, осушать болота, сажать растения, укрощать стихию. Лиц многих я не видел прежде: они посматривали на меня, но без всякого интереса. Некоторые узнавали меня и отворачивались или пожимали мне руку, как позволяла их совесть. Петера Шеффера среди них я не нашел.

— Он уехал во Франкфурт, — сказал Фуст, принимая меня в своем кабинете. — У него там дела с одним книгопродавцем. Он должен был уже вернуться и будет жалеть, что не увидел тебя. Наверняка его задержала какая-нибудь женщина.

Я пропустил эту ложь между ушей, спрашивая себя, знает ли Фуст, что Шеффер спит с его дочерью. Фуст неправильно понял выражение моего лица.

— Он был о тебе очень высокого мнения. Как о художнике и изобретателе. Это был самый трудный выбор в его жизни — между тобой и мной. Он не только мой наследник, но еще и твой.

Он взял со стола маленький металлический предмет и передал мне. Тот начал разваливаться в моих руках. Я начал извиняться, но тут же понял, что так оно и было задумано. Одна часть, меньшая, представляла собой выпуклую букву «В» с замысловатой гравировкой внутри — там росли цветы, занимались бутоны на ветках, а на лугу гончая преследовала утку. Эта часть входила в щель во второй, на которой была выгравирована листва, образующая единое целое.

— Это изобретение Петера. Внутреннюю часть покрываешь красными чернилами, внешнюю — синими, потом закрепляешь ее среди черных литер и печатаешь буквицу. Мы используем это на псалтыре для собора.