Книга тайн

Холодная улыбка.

— Теперь мы называем это иначе. Но в широком смысле — да. Вы очень хорошо информированы.

— Я много времени провел в библиотеках.

Должно быть, это нервы, подумал Ник, адреналин подпитывает его усталый ум, но еще немного — и здравому рассудку конец. Иначе как еще можно объяснить то, что он стоит вот тут и обменивается колкостями с человеком, который собирается его убить.

«По крайней мере, я нашел Джиллиан».

Хотя бы эта мысль утешала его.

— Если это Библиотека дьявола, то кто же тогда вы?

— Ангел, охраняющий ад, куда низвергнуты потерянные книги.

Эмили оглянулась.

— Все эти книги потеряны? Я определенно видела некоторые из них прежде.

Ник удивленно посмотрел на нее. Неужели ей это важно? Даже перед лицом смерти ученый в ней берет верх? Или это просто основной человеческий инстинкт — продолжать разговор, отсрочить неизбежное, насколько возможно?

Невадо, казалось, был не прочь пошутить.

— Некоторые из книг, что вы видите здесь, не существуют за пределами этой башни, но многие остались в мире. И кое-какие из них даже имеют влияние. Так что невежественное представление, будто эта библиотека — всего лишь тюрьма для проклятых книг, неверно. Она была основана Папой Пием Вторым как школа для противодействия ошибкам. Здесь те, кто шел в первых рядах борьбы с грехом и дьяволом, могли получше узнать своих врагов.

— Это смешно, — сказал Ник. — Я заглянул в одну из этих книг и увидел там только Папу.

— Первой книгой в библиотеке стала «Liber Bonasi» — та, что перед вами. Не самая старая, но первая. Она имела личное значение для Папы Пия. Он знал Иоганна Гутенберга и ценил его, так как считал: печатный станок породит более совершенную веру. Церковь в то время была изранена, и он думал, что печатный станок излечит ее. Но как оказалось, печатный станок более пригоден для распространения лжи и ошибок.

— Вредоносная программа, — сказал Ник. — Книга — это вирус. Печатный станок быстро распространяет его, гораздо быстрее, чем прежде. Люди читают и заражаются. В конечном счете все объекты Сети оказываются зараженными, и можно воспользоваться ими для начала атаки.

— Реформация, — добавила Эмили.

— Вряд ли Папа Пий мыслил такими образами, но в общем и целом — да. Воистину, в мире нет ничего такого, чего бы церковь уже не видела прежде. Пий понимал, что если чудовище Гутенберга станет известно, то печатный станок будет назван агентом дьявола. Он уничтожал все следы «Liber Bonasi» и издал указ, согласно которому все существовавшие экземпляры должны быть уничтожены. Напечатано было тридцать. Один остается здесь для изучения. На протяжении веков велась охота за двадцатью восемью другими, просматривались библиотеки и личные коллекции, где они были спрятаны; их находили и уничтожали. Оставался еще один. И теперь вы принесли его мне.

Нику стало нехорошо. Он поднял голову, пытаясь прогнать туман из головы, но башни из книжных шкафов, нависающие над ним в темноте, только усугубили недомогание.

— А что вы так беспокоитесь? — сказала Эмили. — Гутенберг, Мастер игральных карт или уж кто там сделал эту книгу — они ведь победили. Любая революционная технология может использоваться отнюдь не в благих целях. Сколько бы экземпляров этого бестиария ни вышло из печатного станка, вы все равно напечатали гораздо больше Библий. Разве игра не стоит свеч?

Впервые Невадо выглядел рассерженным. Его лицо, прежде не имевшее признаков возраста, внезапно постарело.

— Это древняя борьба добра со злом. Нельзя идти на компромиссы с Сатаной. Папа Пий ошибался. Церковь никогда не была так сильна, как в те времена, когда книг было мало, стоили они дорого и писались на языке, доступном только ученому братству. Хранить эти книги здесь было все равно что лелеять змею у себя на груди. Оставалось их уничтожить.

— Я и не подозревала, что церковь в вопросах сжигания книг столь разборчива.

Кардинал рассвирепел еще больше. Налившиеся кровью губы искривились в жестокую ухмылку.

— Всему свое время. Почему, вы думаете, я допустил вас сюда?

Адреналин был на исходе. Ник чувствовал, что скоро не выдержит.

— Мы сами добрались сюда.

— По-вашему, почему вам удалось найти спрятанную карту, лестницу, ведущую в башню? Неужели вы думаете, мы так погрязли в Средневековье, что даже не умеем запирать двери?

— Меня бы это ничуть не удивило, — сказал Ник.

— Теперь, когда мы выполнили поручение Папы Пия, самое подходящее время покончить с этой глупостью. Библиотека сгорит, и вы сгорите вместе с нею. Среди пепла будут найдены ваши кости, и вину за пожар возложат на вас.

— А почему вы не можете взять эту вину на себя?

Невадо поднял руки. Кожа у него была тонкая, как пергамент, а вены — как реки в половодье под ее поверхностью, но руки его не дрожали.

— Вы думаете, я стар и слаб? Я достиг многого, но еще не закончил свой путь. У меня остаются амбиции.

— Неужели уничтожение бесценной коллекции книг поможет вам стать Папой?

— Лишь немногим кардиналам из конклава станет известно о случившемся. А те, кто узнает, в большинстве своем порадуются. Им станет известно, что шайка международных преступников проникла в библиотеку с целью похитить рукописи, сопротивление охранников и монахов было подавлено, и остановить мерзавцев не удалось. Но они в своей жадности утратили осторожность — уронили сигарету. Бумага занялась — библиотека сгорела. Преступники не сумели выбраться из помещения, их тела обгорели почти до неузнаваемости.

— И мы и есть эта банда международных преступников?

— А почему нет? Человек, разыскиваемый за убийство в Нью-Йорке, компьютерный специалист, сумевший взломать нашу систему безопасности. Ученый-медиевист, известная своим неприязненным отношением к церкви. И бесчестная аукционистка, воровавшая те ценности, которые должна была оценивать. Вы пришли сюда по собственной воле, разнюхали дорогу.

— Если вы хотели, чтобы мы здесь оказались, то зачем прикладывали столько усилий, пытаясь нас убить?

— Я был опрометчив. Вы были бы убиты в Нью-Йорке, если бы моим помощникам удалось это сделать. Или в Париже, или в Брюсселе, или в Страсбурге. Но вам все время удавалось уйти. Я спрашивал себя, как у вас получалось побеждать силы, во много раз превосходящие ваши собственные. Я молил Бога, чтобы Он доставил вас в мои руки. Наконец я понял. Он привел вас сюда, чтобы вы принесли мне книгу и послужили моим целям. Его целям. Воистину, неисповедимы пути Господни.

Он достал сигарету и закурил. Когда он затянулся, его лицо расплылось в ностальгическом наслаждении.

— Я бросил курить пятнадцать лет назад. Мой доктор тогда сказал, что сигареты убьют меня.

— Но остается еще одна маленькая проблема, — произнесла Эмили. — У вас не та книга.

— Где остальные книги?

Всегда один и тот же голос. Всегда одни и те же вопросы. Я бы и хотел дать ответ, но не мог. Сокрушительный груз давил меня. Он терзал мое несчастное тело, не позволял дышать моим легким, сгибал кости так, что они ломались.

— Не знаю.

Я не знал ничего. Ни где я. Ни сколько времени я там находился. Ни кто удерживал меня в заточении. Ни как им стало известно про книгу. Я в своем мешке на голове ощущал только звон цепей, запах влажного камня и горящей смолы, бесконечные вопросы, на которые я не мог дать ответ.

Я был раздет донага — это я знал — и привязан к какой-то раме, словно пергамент, натянутый для просушки. На животе у меня лежала доска, прижатая все увеличивающимся числом камней. Это была изощренно уместная пытка: я, посвятивший себя прессованию бумаги, чернил и свинца, должен был на себе испытать, каково это — находиться под прессом. Уж не Фуст ли на меня донес, спрашивал я себя.

— Люди говорят о новом ремесле, что ты изобрел. Ты его так и задумывал — как инструмент для еретиков?

— Я хотел усовершенствовать мир.

Мне это казалось таким важным прежде, тем, ради чего стоило жить. Теперь мои слова звучали неубедительно.