Демоны Антарктоса

Везувий, не обращая на хозяина особого внимания, что было на него совсем не похоже, с видом глубокой заинтересованности снова нырнул под ящик. Он так же вел себя дома, когда теннисный мячик закатывался под диван.

— Везувий, — позвал доктор.

Пес продолжал его игнорировать.

Меррилл подошел поближе и наклонился, но ничего любопытного не заметил. Он вздохнул.

— Честное слово, если ты влюбился в камень…

Меррилл мягко положил руку на бок Везувия, и тот отреагировал ровно так, как ожидал доктор: немедленно отодвинулся, освобождая хозяину место. Но опущенная голова и подергивающиеся лапы говорили о том, что он с нетерпением ждет возможности вернуться на свой пост.

Опустив руки в холодную воду, Меррилл полез под дощатый настил. Там было темно, и он различил лишь смутные тени — скорее всего, камни — и поблескивание ручейка. Неожиданно один из камней сдвинулся с места и метнулся к его лицу.

Меррилл, вскрикнув, дернулся назад и с размаху сел на свежую траву. Однако успел увидеть, как из-под ящика выскочила маленькая зверушка и шмыгнула в ямку. Везувий тут же ринулся в погоню, пытаясь прижать беглеца лапой, а потом принялся, как заведенный, раскапывать землю. Меррилл почти ничего не успел разглядеть, только серое пятно… Тем не менее это было живое существо, которое дышало воздухом.

«Может, в ящике пряталась мышь?» — задал себе вопрос доктор. Нет, решил он. Она превратилась бы в кусок льда прежде, чем началась великая оттепель. А вдруг окоченевший воришка отогрелся и ожил? Ведь некоторые виды лягушек проводят зиму в спячке, а весной просыпаются. Однако это создание не относилось к классу земноводных. Оно двигалось иначе, и Меррилл мог бы поклясться, что видел шерсть. К тому же он никогда не слышал, чтобы млекопитающее замерзло и при этом не умерло… если только…

Меррилл затаил дыхание. Есть еще одно объяснение.

Ангидробиоз. Иными словами, жизнь без воды. Существуют организмы — растения, насекомые, паразиты, — клетки которых в определенные периоды обезвоживаются и обменные процессы в них прекращаются. Самыми известными являются артемии, которых называют морскими обезьянами. Этих неприхотливых рачков дети радостно скармливают своим любимым аквариумным рыбкам, а между тем в способности к ангидробиозу им нет равных. Меррилл улыбнулся. Морских обезьян только что свергли с их трона.

Антарктида представляла собой идеальное место для того, чтобы вести так называемую скрытую жизнь, которая внешне мало чем отличалась от смерти. Здесь было настолько холодно, что тот, кто оказывался на открытом воздухе без защиты, подвергался сублимации. Вместе с тем этот континент, вопреки мнению большинства, являлся самым сухим на планете. «Лед не мокрый», — с усмешкой объяснял Меррилл оппонентам, высказывавшим сомнения на сей счет. Он принадлежал к группе ученых, считавших, что Антарктида замерзает и оттаивает приблизительно каждые пять тысяч лет. Теперь, когда лед вернулся в свое жидкое состояние, находившиеся в спячке семена — и существа — пробудятся, как после долгого ночного сна.

Меррилл рассмеялся, наблюдая за тем, как Везувий старательно раскапывает землю вокруг норки. Интересно, кто еще может проснуться после пяти тысяч лет ангидробиоза?

Глава 14

Испуганная Уитни несколько минут стояла без движения, разглядывая мертвецов. Покрытые кристалликами льда лица блестели в пламени свечей… Мужчины, женщины, дети сидели на скамьях в разных позах, у многих головы были опущены, руки сжаты перед грудью. Церковь сумела дать достойный отпор цунами — внутри было совершенно сухо, — но холод убил людей до того, как они успели что-либо предпринять.

Мирабель медленно обвела их взглядом. Две пожилые женщины с закрытыми глазами прижимаются друг к другу. Отец держит на руках дочь, которой не больше шести; его объятие даже после смерти оставалось крепким и надежным. Возле него — большая семья, они взялись за руки, черты искажены ужасом. Мать кормит грудью малыша, теперь они соединены навечно.

Уитни всхлипнула, и этот звук эхом прокатился по высокому храму. Никогда в жизни она не видела ничего более печального.

Самое странное, что она им завидовала. Никто здесь не умер в одиночестве; рядом были друзья, родные или просто люди, которых объединяли общая беда и общая вера. А Уитни, даже если ее пощадит ураган и она увидит солнце и траву, похоже, суждено до конца жизни оставаться без семьи.

Она не отрывала взора от странного места упокоения, где равенство перед лицом вечности было столь очевидным, и думала о своих родных. В детстве родители казались ей безупречными и бессмертными. Уитни не могла представить их себе по отдельности… О, она ошибалась тогда. А теперь страшная катастрофа оборвала прежние связи с миром… Все, кого она знала, — ее друзья и большая семья, жившие в Мэне, Нью-Гемпшире и Массачусетсе, — возможно, тоже погибли. Замерзли, как эти прихожане.

Опустив ладонь, которой она зажимала свой рот, чтобы не закричать от страха, девушка села за кафедру. Стул из темного дерева был украшен искусной резьбой и обит красной тканью. «Как трон», — отметила про себя Уитни. Подростком она отказывалась ходить в церковь, считая ее законы и правила слишком строгими и угнетающими, а служителей веры — чересчур властолюбивыми. Ее возмущало, что они обращаются с ней, словно с невежественной простолюдинкой.

Она повернула голову направо и вздрогнула, увидев еще один труп, восседавший на соседнем, столь же роскошном стуле. Это был прекрасно одетый мужчина с ухоженными руками, лысый. Мирабель заглянула ему в лицо. Оно светилось покоем и умиротворением. Человек принял свою кончину, полностью уповая на волю Божию. В окоченевших пальцах он сжимал Библию.

Изумленная Уитни догадалась, что это пастор. Он, видимо, умер, читая своим прихожанам проповедь о спасении. Люди, увидев, как сильно отступило море, вероятно, пришли в храм в поисках ответа у высшей силы или надеясь, что здесь они будут в безопасности. Когда в город ворвалась вода, священник наверняка понял, что всех их ждет смерть, и, скорее всего, рассуждал о милосердии небес и вечной жизни. А потом смотрел, как умирают люди, один за другим, и холод сковывает их тела. На глаза Мирабель навернулись слезы, и она почувствовала уважение к этому человеку, который остался на своем посту до самой последней минуты. Увидит ли он оттуда, где сейчас находится, как она тоже умрет в этой церкви, превратившейся в общую гробницу?

— Не волнуйтесь. — Мирабель наклонилась и прочитала имя, написанное черными чернилами на именном жетоне. — Пастор Джефф, я не умру. Не сегодня. И не здесь.

Немного согревшись, Уитни достала спальный мешок, чтобы провести ночь на полу, за кафедрой, между пастором и его паствой. Спать рядом с таким количеством покойников было дико, но торжественное лицо пресвитера навевало спокойствие, к тому же Мирабель боялась одиночества больше, чем мертвых тел. Она зажгла еще несколько свечей, и в молельном зале стало светлее и теплее.

Кто знает, сколько времени ей придется провести здесь. Она снова опустилась на свой стул рядом с пастором, вздохнула и посмотрела на Библию. Она не открывала ее с самого детства и решила, что сейчас самый подходящий для этого момент. «Впрочем, здесь все равно больше нечего читать», — усмехнулась она про себя. Ухватившись за книгу, Уитни потянула ее на себя, и она легко выскользнула из рук покойного. Девушка принялась листать страницы. Толщина Писания внушала ей трепет.

Взглянув на неподвижные черты пресвитера и его лысую голову, блестевшую в свете свечей, она произнесла:

— Итак, пастор Джефф, с чего вы посоветуете мне начать?

Ей ответил голос из прошлого:

— Начни с начала.

Так сказал ей отец, услышав этот вопрос двадцать лет назад.

Она нашла Книгу Бытия и погрузилась в библейский текст. Не замечая времени, Уитни читала о сотворении мира, потопе, Каине и Авеле, Вавилонской башне — истории, выученные когда-то, но постепенно потускневшие в памяти. Теперь, когда она стала взрослой, они показались ей гораздо интереснее. В них было множество диковинных подробностей, которых она не замечала прежде. Когда она дошла до жизнеописания Авраама и Иакова, а затем приступила к Исходу, ее одолел сон.