Цыган

И, отступая от Насти, она спиной открыла дверь. Хлынувшими из коридора звуками веселой музыки охватило Настю, как теплой волной, но здесь же они и заглохли.

Еще в раннем детстве, когда Настя кочевала с отцом и матерью по степи, ей запало в память, как, останавливаясь где-нибудь вокруг одинокого колодца, цыгане запускали по кругу лошадь в чигире, чтобы можно было всему табору постирать и искупаться. Лошадь долго и покорно замыкала все один и тот же круг. Не в таком ли чигире теперь оказалась и она сама, очутившись в этом большом и совсем чужом для нее городе? Не думала она, что после жизни в табунной степи он, вдруг наваливаясь на нее тоскливой громадой, заставит испытывать чувство потерянности, сиротства. Единственным человеком, который здесь был для нее не чужим, оказался Михаил. Но, попрощавшись с ним, поднималась на пятый этаж к себе домой и, опять оставаясь одна, начинала кружиться в чигире все одних и тех же мыслей. Опять не с кем было слова сказать, даже с Изабеллой, которая рано укладывалась спать у себя в комнате. Настя садилась за учебники и тетрадки, но теперь уже и они стали казаться ей теми ведрами, которые лошадь, понуро шагающая по кругу в чигире, одно за другим доставала из колодца. Только ведра ее всегда оставались пустыми.

И однажды, вспомнив о словах Тамилы, сказанных ею в день их знакомства, Настя неожиданно для самой себя отодвинула в сторону свои учебники и тетрадки, решительно вставая из-за столика.

Ее появление на пороге угловой большой комнаты, в которой в этот субботний день веселилась с компанией друзей Тамила, встречено было такой бурей восторга, что на мгновение не слышно даже стало звуков японского транзистора, под который они танцевали буги-вуги. Сама Тамила, одетая в этот вечер в фиолетовую бархатную мини-юбку и в бархатную же красную кофточку, одарив Настю жемчужной улыбкой, тут же, без всяких предисловий включила ее в этот танец, передавая ей из рук в руки своего партнера в черном блестящем костюме и опускаясь на диван рядом с другим своим приятелем. Закурив сигарету, она с улыбкой стала наблюдать за тем, как Насте удается справиться с внезапно предложенным ей вызовом. Зная своего партнера, Тамила была уверена, что на долю этой цыганочки из табунной степи досталась отнюдь не простая задача.

Она знала, что по искусству исполнения головокружительных виражей буги-вуги по-ростовски вряд ли можно было найти равного ее постоянному партнеру, которого она теперь передала Насте, и во всем почти миллионном городе, в своем черном блестящем костюме с разлетающимся сзади по линии разреза пиджаком он то с силой дергал Настю за руку к себе и тут же отталкивал от себя, то закручивал с бешеной скоростью в спираль, то, приседая и повиливая задом, вызывал последовать его примеру. При этом иногда Тамиле начинало казаться, что из разреза его пиджака при крутых поворотах и прыжках вдруг появляется и мотается из стороны в сторону черный глянцевый хвостик.

Но чем круче партнер старался закружить Настю в свою спираль, тем выше поднимались брови у Тамилы под взбитой копной перекрашенных под цвет соломы волос. Выжимая из себя все силы, ее приятель взвинчивал темп, навязывая его Насте, и все шире разлетались в стороны крылья его пиджака. Но эта цыганочка из табунной степи, судя по всему, не только без особого усилия принимала, но на короткое мгновение и опережала его вызов, ввергая партнера в еще более головокружительный танец, в последний момент уклоняясь от него, тоже приседая и колыхая перед ним бедрами. И в ответ на его небрежные вопросы она, ни секунды не мешкая, находила еще более снисходительные ответы.

— А у вас в табунной степи так умеют? — дергая ее за руку к себе, спрашивал партнер.

— А у вас на Бродвее? — парировала Настя, поднырнув под его руку и выныривая уже за его спиной.

— А на юрфаке это проходят?

— А на ростовской толкучке так учат? — И ни мгновения не промедлив, она сразу же предлагала ему еще более умопомрачительный виток, от которого у Тамилы все выше вздымались брови и шире распахивались ресницы, удлиненные краской. В то время как взор ее другого — молодого — приятеля, тоже наблюдающего за этим поединком из своего угла дивана, соблазнялся колыханием бедер Насти, и соловеющие глаза его затуманивались, а нижняя губа все больше отвисала. Вдруг Тамила, не оглядываясь на него, наотмашь хлестнула его по подбородку рукой в кольцах так, что челюсть у него тут же с лязгом захлопнулась, возвратись на свое место, и взор прояснился. Вдавливаясь в угол дивана, он теперь уже со скучающим выражением на лице стал наблюдать за схваткой своего более старшего по возрасту друга с Настей, время от времени позевывая в прикрывая рот ладонью.

Сигарета у Тамилы в руке, откинутой на боковую спинку дивана, давно уже погасла. С нескрываемым удовольствием она теперь уже не столько наблюдала за поединком своего адъютанта с Настей, сколько вслушивалась в их словесную дуэль, и ей все больше нравился этот будущий цыганский прокурор в джинсах, который на виражах буги-вуги и в сопутствующем им обмене репликами наглядно демонстрировал свое превосходство над партнером. Явно стоило заблаговременно позаботиться, чтобы пристроить эту цыганочку к какому-нибудь настоящему делу. Цыгане, а тем паче цыганки с погонами юристов, не на каждом шагу валяются под ногами, а в том, что на плечах этой квартирантки тетки Изабеллы такие погоны должны будут появиться, уже не может быть сомнений. К первому впечатлению, которое она произвела на Тамилу, теперь уже прибавилось и чувство тщеславной гордости, что не кому-нибудь иному, а ей удалось открыть и извлечь из раковины эту жемчужину, которой оставалось лишь найти подходящую оправу. Что же касается того червячка, который при этом начинал шевелиться в душе у Тамилы, заставляя ее невольно сравнивать себя с цыганкой из табунных степей явно не в свою пользу, то, по ее мнению, пора уже было и смириться с тем, что прошлое не вернуть, а прожитую однажды жизнь заново не переиначить.

Тамила видела, как все явственнее выдыхается ее приятель. Все более замедленными и вялыми становились его виражи. Но он еще отказывался признать себя побежденным.

— А по цыганскому радио тоже звучат буги-вуги?

— А разве по «Голосу Америки» они уже не звучат? — вопросом на его вопрос отвечала Настя.

— Ого, оказывается, не только идейные цыгане есть еще в наше время!

Но здесь уже Тамила не дала ему насладиться иронией. В подтверждение бесспорного исхода их поединка она захлопала в ладоши:

— Правильно, Настя, только так и следует их отбривать.

Вслед за этим Настин партнер тут же и плюхнулся на диван между Тамилой и своим молодым другом, спрятав в разрезе пиджака хвостик.

— Сдаюсь.

Но Тамила с презрением отвернулась от него.

— С твоей стороны и нечестно и неблагородно. Любишь играть, люби и проигрывать. Молодец, — повторила она, вставая с дивана и за плечи поворачивая Настю из стороны в сторону. — Даже в этих джинсах хороша. И все же оправой такой жемчужины мне придется заняться самой. Ты мне разрешишь? Но, я вижу, и тебе нелегко достался этот успех. Ни кровинки в лице. Между тем, если не ошибаюсь, завтра опять предстоит трудовой день, А поэтому пора уже бай-бай. Дай-ка я тебя провожу. — И уже на пороге Настиной комнаты она расцеловала ее: — Бай-бай.

Как бы в летнее теплое время ни томились цыгане, а еще больше цыганки, на непривычной для них работе на тракторных прицепах, на прополке свеклы и скирдовании соломы, как бы ни брезговали они взять лишний раз в руки тяпку и вилы, иногда и швыряя их в бригадиров в ответ на насмешки, но все-таки это было и лучше, и неизмеримо веселее в открытой степи под шатром голубого неба, чем, например, длинной глухой зимой целыми днями дежурить дома в ожидании возвращения с работы мужа, топтаться у плиты, обстирывать, купать, расчесывать детей. Иногда нападала такая тоска, что даже из ночи в ночь стали переходить многосерийные сны с продолжением: металось перед глазами пламя костров и, завораживая, перед взором, как в сказке, расходились во все стороны дороги.