Страница 12 из 20
— Говорят, этого мало. Мы понимаем твое состояние...
Катя почувствовала фальшь в последней фразе. Если бы они хоть чуть-чуть ее понимали, не стали бы упрашивать тащиться на опознание убийцы.
— Мы тебя отвезем,— пообещал отчим.
Катя молча повернулась лицом к стене и с головой накрылась пледом, как улитка, которая забралась в свою раковину.
Марина поднялась с дивана и, приблизившись к мужу, негромко произнесла:
— Позвони — пусть подождут. Тоже должны понимать... Мы позже зайдем.
Когда за предками закрылась дверь, Катя уже ни о чем не могла думать, кроме как об этом злосчастном опознании, словно внутри ее головы запустили старую пластинку, и звукоснимающая иголка постоянно натыкалась на царапину, возвращала песню на предыдущий куплет. Она понимала, что на диване под пледом от необходимости тащиться на опознание не спрячешься, и даже не потому, что об этом просят родители. Страх — вот в чем проблема. И здесь не важно, видела она того мужика рядом с машиной или нет. Главное, что скажут люди, что подумает убитый горем отец.
Голубева уступила кресло хозяину кабинета, а сама скромно пересела на потертый кожаный диванчик. Оба устали, оба не выспались и, чтобы как-то взбодриться, пили крепкий чай, который Зуев приготовил лично.
Взглянуть со стороны — настоящая идиллия: два вечных соперника — милиция и прокуратура — в едином порыве собрались образцово покарать преступника. Хотелось поскорее оформить это дело, но на тот момент оно зависло в подвешенном состоянии. Все теперь зависело от девушки, которая продолжала лежать на своем диване и смотреть в стену.
Зуев в который раз набрал номер телефона Коротковых:
— Ну как? Понял... Будем ждать.
Следователь поставила недопитую чашку на стол:
— Ну что там?
Зуев раздраженно бросил трубку:
— Поднять ее не могут. Говорят, в трансе. Просят еще подождать.
— Плохо, у нас времени в обрез.
— Знаю.
— Вы начальству его звонили?
— Хотел после опознания. А то, сами знаете, понаедут из Питера. Начнут давить со всех сторон. Власть показывать.
Голубева с пониманием кивнула. Комплекс провинциала — вещь довольно стойкая и не зависит от занимаемой должности. Любимов оставался для нее чужаком, как бы она ни пыталась откреститься от этой мысли,
После небольшой паузы Зуев добавил:
— А обвинение предъявите — тогда все... Пусть едут...
Через какое-то время в ее комнате появился человек, которого она меньше всего хотела видеть. Катя только задремала, как в дверь постучали. Знакомый голос заставил ее вздрогнуть:
— Здравствуй, Катя. Как себя чувствуешь?
Девушка обернулась, мельком взглянула на поникшую фигуру Ремизова, родителей на заднем плане, поздоровалась и снова уткнулась в свой «настенный телевизор».
Ремизов присел на корточки рядом с диваном. Он не знал, что говорят в такие минуты, горечь утраты сама подсказала слова:
— Катюша, поверь, мне еще тяжелее... Ведь я каждый Денискин ноготок знаю. С рождения. Он у нас поздний... А в три года его мотоцикл сбил... Представляешь? Думали, инвалидом останется... Катюша, ты же мне как дочка... Прошу...
Ремизов с трудом узнал ее голос: глухой, заторможенный, какой-то омертвелый, как будто его пропустили через компьютер:
— Я уже все сказала.
Ремизов тяжело вздохнул. Он не представлял себе, как вывести девушку из этого душевного оцепенения. Сзади совсем некстати встрял Коротков:
— Я же говорил: бесполезно.
Отец Дениса с усилием поднялся на ноги.
— Федор Сергеевич, может, чаю?..— засуетился хозяин дома.
В его голосе слышалась услужливость метрдотеля, принимавшего у себя в ресторане богатых иностранцев. В ответ Ремизов только махнул рукой.
Отчим подошел к дивану и еще раз попытался вразумить девушку:
— Катя, но такой порядок. Иначе этого мерзавца выпустят.
Слова повисли в воздухе.
— Ну что мне,— не выдержал Ремизов,— на колени перед тобой встать?!
Скорее всего, так бы и произошло, если бы не Коротков, который в последний момент успел подхватить высокого гостя под руки.
— Что вы!.. Не надо, Федор Сергеевич!
И тут Катя сломалась. Она медленно повернула свое бледное, осунувшееся лицо. Ремизов внутренне содрогнулся, заметив, как изменились ее глаза. Прежде живые, готовые засмеяться в любую минуту, они превратились в два крохотных бездонных колодца, на дне которых притаились отчаяние и какая-то запредельная усталость.
Он подался вперед:
— Катюша, мы с тобой вместе поедем... Ради Дениса...
Пауза затянулась. Она была черной и вязкой, как смола.
— Хорошо... Я поеду,— наконец кивнула Катя.
Подполковник Зуев опустил трубку на рычаг и с облегчением вздохнул:
— Все в порядке: Катя согласилась его опознать.
Голубева поправила волосы. Когда проблема решилась, образ озабоченного следователя прокуратуры чуть сместился в тень, уступив место привлекательной женщине тридцати четырех лет, которая искренне переживала о том, как выглядит после бессонной ночи:
— Честно говоря, я думала, мы опоздаем.
— Федор Сергеевич ее уговорил. Через полчаса будет.
Голубева попыталась представить, каково это,— потерять сына в пятьдесят лет. Картинка получилась смазанной и очень неприятной. Между тем Зуев снова взял трубку и связался с заместителем по внутренней связи.
— Виктор Степаныч? Организуй анонимное опознание... Да, Любимов из Питера. Подбери там людей. Только не затягивай. У тебя полчаса... Что значит «мало?! А ты постарайся, сам Ремизов приедет...
Он повесил трубку.
— Ну что, еще чайку?..
— Не откажусь! — Голубева улыбнулась — впервые за последние сутки.
Ремизов посадил Катю в свою машину, родители на своей пристроились сзади. За окном проплывали деревья, дома, люди. Северогорск жил повседневными провинциальными заботами. Люди узнавали из газет о горе, постигшем главу города, большинство уделяли сочувствию несколько секунд, после чего переключались на свои проблемы.
Мысли девушки снова вернулись в привычно-мрачное русло. Еще вчера Денис являлся частью этой реальности, а теперь чья-то злая воля безжалостно вырвала из жизни любимого человека, а ее посадила в стеклянную капсулу с мутными стеклами — именно такое сравнение она подобрала для своей депрессии.
Катя с благодарностью посмотрела на Ремизова. Его вежливое молчание сейчас значило куда больше, чем все слова на свете. Машина притормозила у городского отдела милиции. На входе Катю с Ремизовым встретил замначальника ОВД и провел их на третий этаж. Здесь, в просмотровом кабинете, уже ожидали Зуев, Голубева и двое понятых. На одной из стенок располагалось большое стекло, через которое открывался вид на соседнее помещение. Там сидели трое мужчин, примерно одного возраста и с одинаковыми бородами.
Катя почувствовала себя неуютно: замкнутое пространство, незнакомые люди. Хотелось, чтобы процедура поскорей закончилась. Еще одно воспоминание из детства: она сидит в зубоврачебном кресле и просит добрую фею, чтобы она ускорила бег времени.
Женщина, сидящая за столом, оторвалась от своей писанины и вернула девушку в реальность:
— Екатерина Георгиевна, подойдите, пожалуйста, к стеклу и взгляните на сидящих в соседней комнате. Есть ли среди них человек, в отношении которого вы ранее давали показания?..
Катя сразу узнала того человека, который устроил потасовку в клубе, но с ответом не торопилась. Ее смущал взгляд убийцы. Ей показалось, он видит сквозь непрозрачное стекло и очень хочет ей что-то сказать.
Она указала рукой на Любимова и тихо произнесла:
— Вот тот. Который слева.
Следователь продублировала вопрос:
— Вы уверены?
— Да...
— Распишитесь, пожалуйста, в протоколе,— торопливо произнесла Голубева.
Катя отвернулась от стекла, подошла к столу, взяла из рук Голубевой ручку и в этот момент услышала фразу, вернее, ее окончание, заставившую ее насторожиться.