Страница 6 из 11
— Долго еще? — поинтересовалась роженица.
— Не очень, — туманно ответила доктор. — Посмотрим, как дальше пойдет раскрытие…
— Мне главное, чтобы без лекарств! — простонала Оленька. — Чтобы все естественно…
— Вообще-то всем главное – чтобы ребенок здоровый родился, — шепнула Девяткина. — Ксения ушла, пойду-ка я покурю…
— По моей команде мы станем тужиться так, как учили, — запела спою песнь Вартик, — и не будем халтурить. Будем тужиться как следует! Но – по команде! Скажу «тужься» – надо тужиться, скажу «не тужься» – останавливаемся.
Казалось бы, зачем ей в десятый, если не двадцатый раз, повторять одно и то же? Но женщины, особенно те, кто впервые рожает, часто теряются от боли и невозможности контролировать себя, забывая и то, чему их учили до родов, и то, что им объясняли полчаса назад. К тому же уверенный тон голоса акушерки успокаивает роженицу, придает ей уверенности в благополучном исходе родов. Из молчуньи хорошей акушерки не получится, молчуньям лучше в операционные сестры идти.
Данилов прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Ночью ему не удалось поспать: Никита, в котором вдруг забурлила подростковая самостоятельность, не явился домой к положенным девяти часам, а его телефон был выключен. Пока Лена обзванивала приятелей и одноклассников сына, Данилов, вооружившись мощным фонарем, обошел весь район. Периодически он звонил жене и, узнав, что Никита пока не найден, расширял радиус поисков.
Блудный сын явился домой в половине первого. Объяснил, что ходил с приятелем в кино, а потом еще «немного погулял и незаметно загулялся». Мобильный же он впопыхах забыл зарядить и заметил это только по возвращении домой.
Он не отвечал на вопросы, огрызаясь на упреки. В третьем часу ночи Лена наконец отправила Никиту спать, а потом до утра фантазировала на тему «Где он был, и что там делал, и что с ним вообще происходит». Ей не приходило в голову, что это обычная подростковая безалаберность и вечное желание ребенка доказать всем, что он уже взрослый.
Данилов успокаивал жену, пытаясь погасить бурю эмоций своей рассудительностью.
Елена позволила себя убедить, что с Никитой все нормально, лишь в седьмом часу утра, когда ложиться было уже поздно. В итоге Данилову невыносимо хотелось спать. Он надеялся наверстать свое вечером, начав «давить подушку» чуть ли не семи часов, но, придя на работу, узнал о внеочередном «дежурстве».
«Добрый боженька, Гиппократ, Акслепий и все-все-все, — обратился к высшим силам Данилов. — Сделайте, пожалуйста, так, чтобы она родила поскорее и обошлась бы без моих услуг».
Обращение сработало, правда, Данилов потом долго корил себя за эгоизм. Следовало просить, чтобы роды прошли благополучно, без лишних напрягов не только для анестезиолога-реаниматолога, но и для остальных врачей. Увы, высшие силы любят подшутить над людьми, дословно исполняя их просьбы.
Когда появились первые признаки потуг, врачи оживились. Самой роженице все уже было безразлично – ей казалось, что этот кошмар не кончится никогда.
Данилов вместе с Ирой встали в изголовье кровати: оттуда было удобнее следить за состоянием пациентки, не мешая врачу и акушерке.
— Отдохнули, подышали, так, хорошо… а теперь тужимся, раз-два! Сильнее, давай-давай, не изображай потугу, а тужься… Молодец! Теперь передохни…
— Оленька, я предлагаю сделать небольшой разрез в промежности, — сказала Елена Ивановна в перерыве между потугами. — Лучше, конечно, под местным обезболиванием, но можно и без него. Разрез предотвратит разрывы мягких тканей…
— Эпизиотомия, я знаю, — ответила просвещенная роженица. — Не надо, пусть все идет как идет…
Данилов уважал людей, следующих своим убеждениям. Эпизиотомия – это разрез мягких тканей промежности. Врачи делают ее не потому, что садисты, а только для расширения родовых путей. Правильно сделанный разрез действительно облегчает продвижение головы ребенка и тем самым предотвращает разрывы.
Опытные врачи зачастую делали разрез и без обезболивания. Дело в том, что головка плода на высоте схватки сильно растягивает ткани промежности, и от этого они на некоторое время утрачивают чувствительность.
— Вы уверены? — переспросила Юртаева. — Ведь это просто разрез в два сантиметра…
— Не надо… не хочу…
— Хозяин – барин, — негромко высказалась в сторону Вартик. — Наше дело – предложить.
— Разрывы будут, — сокрушенно покачала головой Юртаева.
— Это мы еще посмотрим, — ответила акушерка. — Али мы не мастера?
— Мастера, мастера, — поспешила согласиться Юртаева. — Это я так – про себя… Потерпи, Оленька, мало уже осталось. Совсем чуть-чуть…
Роженица никак не отреагировала на ее слова.
— Теперь не тужься! — громко сказала Вартик, когда головка плода должна была вот-вот выйти наружу.
Акушерский талант в первую очередь заключается в том, чтобы помочь ребенку выйти наружу правильно, не порвав мать и не навредив себе.
Роженица поняла команду слишком буквально – прекратив тужиться вообще. Все замерло.
— А теперь тужимся как следует! — гаркнула Вартик.
Реакции не последовало.
— Давай же! Ну!
— Не могу, — слабо простонала Оленька. — Сил нет…
Юртаева среагировала мгновенно. Встала сбоку от роженицы, перекинула руку через ее живот, ухватилась за противоположный край кровати и, приседая, как следует надавила вниз, крикнув:
— Тужься! Тужься сильнее, чтоб тебя!
— М-м-мы-ы-ы! — послушно напряглась Оленька.
Раз, другой, третий… и вот Вартик, ухватив за головку, потянула новорожденного наружу – очень осторожно, чтобы ненароком не свернуть малютке шею. Движения отработаны многими годами практики, ведь «легкая рука» – это только на десять процентов талант, а остальное – знания и опыт.
Новорожденный был бледно-синим, не шевелился, не кричал, и, как показалось Данилову, не дышал. Девяткина приняла его у акушерки, хлопнула по спине, недовольно покачала головой, и, как только Вартик перевязала и перерезала пуповину, стремглав сорвалась с места, шепотом бросив коллегам:
— Дышит.
Зa ней выбежала «детская» медсестра.
— Всего один крошечный сантиметровый разрыв, — гордо сказала Вартик. — Для первородящей…
Для первородящей, да еще без эпизиотомии, это и впрямь было замечательно. Могло бы быть гораздо хуже.
Юртаева вытерла рукой пот со лба, поправила очки и нарочито весело сказала:
— Поздравляю, Оленька, вот мы и отрожались.
— Все? — не поверила молодая мать, еще три минуты назад бывшая роженицей.
— Все, — подтвердила врач. — Девочка у вас, дочка…
Юртаева сделала короткую паузу, и, словно прикинув в уме, продолжила:
— Три с половиной килограмма.
— А сколько баллов?
— Что? — переспросила врач.
— Сколько баллов по Апгар?
Баллы по шкале Апгар – от нуля до десяти – это первая оценка, которую получает крошечный человечек, едва появившись на свет. Потом в его жизни будет множество оценок, но вряд ли какая-нибудь из них по важности сможет сравниться с самой первой, характеризующей его жизнеспособность. Акушер оценивает ребенка сразу после рождения и через пять минут, характеризуя его крик, дыхание, цвет кожи…
— Девять баллов! — Чтобы не травмировать молодую мать, Елена Ивановна увеличила оценку более чем в три раза.
— А где она? — заволновалась мать. — Почему я ее не слышу?
— Ее сейчас обрабатывают, взвешивают… и вообще неонатологам много чего надо сделать с новорожденным. Тем более что вы сейчас настолько изнурены, что вам ее и в руках не удержать. Так что всему свое время. Не волнуйтесь – с ребенком все нормально.
— А когда ее принесут?
— После того, как вы поспите, — пообещала Юртаева. — Вам надо отоспаться, прийти в себя… Снотворное я вам не предлагаю…
— Не надо.
— …думаю, что вы и так заснете.
Юртаева помяла опавший живот пациентки, оценивая, на каком уровне находится дно матки, и положила на него пузырь со льдом, обернутый в вафельное полотенце.