Бега [Скачки]

— Может, и подходит, но это не он. Он бросается всем в глаза, а Василь сидит в укрытии. К тому же это порядочный человек, а не какая-то там свинья. Да, он много знает, но, может, у него просто рефлекс такой — все скрывать.

— Что касается рефлекса, можешь быть спокойна. Ладно, Верковский… Возьмутся и за него. Ты присмотрись, что там дальше будет…

— Фигушки, — недоброжелательно перебила я. — Я считаю, что Завейчик и был той самой долгожданной ошибкой Василя, без повода никто его не прикончил бы, надо провести тщательное расследование, и мне хочется быть уверенной, что так оно и будет! Ведь кто-то должен был видеть его раньше, чем тот сосед с собакой, кто-то же с ним разговаривал, он куда-то поехал.., этих мафиози удалось расписать по минутам, а Завейчика?

— Мафиози живы… Впрочем, Завейника тоже расписали. Отчасти. Известно, что он уехал с бегов после шестого заезда в страшной спешке. Ну ладно, я тебе все скажу, совсем не обязательно, что Василь принимал участие в этом убийстве, может быть, что это оказалось обыкновенное ограбление. Этот Завейчик выиграл, у него при себе было минимум пятнадцать миллионов, потому что без гроша он бы на эти бега не поехал. При нем Ничего не нашли, пустой бумажник. Кто-то мог видеть, как он берет деньги в кассе, и устроить на него засаду, пользуясь случаем; Мы ещё не знаем, в каких обстоятельствах его одурманили газом, это мог быть кто-то знакомый, устроил все хитростью, может быть, вовсе не собирался его убивать, а просто оглушить и такого отупевшего ограбить. Потом он мог рассчитывать на то, что сумеет выкрутиться, утверждать, что простился с Завейчиком раньше и так далее. Такая возможность тоже существует.

— Минутку. Но Завейчик привёз на бега девушку и Оставил её в трудной ситуации…

— Ну, значит, должна была появиться важная Причина, по которой ему срочно понадобилось уехать. Может быть, он собирался вернуться через час?

— Может быть, он вспомнил какое-то важное дело. Может, алиби собирался себе устроить. Он один уехал с этих бегов?

— Нет, с каким-то типом.

— Знакомый мог попросить подбросить его до такси, такое случается. А кто это был?

— Мы ещё не знаем. Там же страшное положение, почти все знают друг друга в лицо, но по фамилии — почти никого. Насколько я понимаю, сегодня этого типа не было, и никто не мог на него показать пальцем.

— А где этот тип сел в машину Завейчика? Они вместе сели на стоянке?

— Нет, со стоянки он уехал один, а пассажира взял возле главного входа на трибуны, около такого круглого павильона.

— Тогда нет, никого он до такси не подвозил. Он взял этого человека случайно, а уехал он сам по себе, добровольно, оставив с носом Монику Гонсовскую. Я не понимаю, как он мог пропасть у них из поля зрения, ведь за ним следили, как и за всеми, кто поставил тот триплет…

— За ним следили, и благодаря этому известно, когда он уехал. Не хватало людей, чтобы за каждым высылать хвост, мы ограничились установлением личности каждого, фамилии и адреса, остальное отложили на потом. Ну, а потом он пропал.

— Так будьте любезны это расследовать, — категорически потребовала я. — Во-первых, мне очень интересно, а во-вторых, это может оказаться важно. Ни один помешанный на бегах не оторвётся от этой авантюры на полдороге без существенного повода…

Воскресенье началось страшно уже с первого заезда. Миранда не вошла в машину, и через пятнадцать минут суеты её сняли со старта по приказу стартового судьи. Турникет проморгал старт и бежал все медленнее, оставшись сзади на половине дистанции, техническая комиссия выразила протест и посчитала его оставшимся на старте. Учитывая, что Вербу сняли в последний момент, вместо семи лошадей в заезде участвовало только четыре, и началось светопреставление с возвращением ставок.

Воцарился жуткой силы сумасшедший дом, толпа бросилась переигрывать триплеты, возвращение ставок всех повергло в смешанные чувства — одновременно облегчение и разочарование — бухгалтерия сразу же безнадёжно отстала. Второй заезд и третий прошли нормально, если не принимать во внимание, что выиграли абсолютные, железные фавориты.

— И что это за выигрыши такие — две сто, две двести, — жаловался рассерженный пан Эдя, — триплет будет пять тысяч…

— Четыре за четыре, — поправил его полковник. — Если бы не возврат, может, платили бы и десять, но в первом заезде возврат за трех лошадей, двойку, четвёрку и семёрку. Вот вам и отсутствие денег у ипподрома.

— Я с ними рехнусь! — сообщила я турфу за окном. — Ставят на фаворитов, фавориты приходят, и чего же, черт зелёный, можно ожидать?! Фуксовых выигрышей?! Либо они тявкают, что, дескать, мошенничество кругом, либо им не нравится, что лучшие кони, как и положено, приходят первыми! Кончайте трёп, меня кондратий обнимет! Надо было не ставить на Грацию и не морочить никому тыкву!

— Нельзя было не ставить на Грацию, потому как это самая лучшая лошадь, — наставительно сказал Метя.

— У меня одни возвраты, — печально сказала Мария. — Ни одного триплета с первого заезда, все мне возвращают. Метя хотел поставить на Трабанта, а я упиралась, что не надо…

— Зато у нас есть Клубничка, — утешил её Метя. — Давай, Клубничка! А теперь мы заканчиваем Чертовкой и выигрываем! Может, дадут четыре тысячи пятьсот!

— Чертовка! Он ненормальный, ты сама видишь, это же железный фаворит, на Сарновском, ну есть же какие-то границы, ведь невозможно, чтобы Сарновский выиграл, ведь он же Вишняка пропустит!

— Так у нас дополнительно есть Болек.

— Иоанна, придержи меня за руки, — жалобно попросила Мария. — Или пусть меня кто-нибудь свяжет. Я ему шею сверну! И посмотри, что он мне сделал, нет, ты смотри, смотри!

Я с неохотой посмотрела на её сегодняшнюю программку, которую она подсовывала мне под нос. Как минимум половина кружков, крестиков и птичек была сделана ручкой Мети. Как и когда он это сделал, было непостижимо уму, потому что я собственной рукой спрятала её программку на дно сумки, где лежали бутылки из-под пива.

— Я же говорила тебе, чтобы ты ему ничего не давала делать!

— Я давала?! Ты спятила! Я спрятала её и караулила, вообще программка у меня была ещё неразрезанная! Я-то думала, она дома осталась, а тут — на тебе!

Метя подло хихикал в сторонке. Многие годы повторялась та же история. Мария страдала от него, как от бича Божьего. Таинственным образом Метя подбирался к её программке на следующий день бегов и паскудил там как хотел, вставляя свои пометки. Ничего худшего нельзя придумать, нет на свете игрока, который не поддался бы такому внушению, я вообще не могу сосчитать её триплеты, проигранные из-за вставок Мети. Я просила, умоляла и скандалила, чтобы она свои программки прятала от Мети, но безрезультатно.

— Посмотри! — говорила она теперь в ужасе. — Слово даю, вынула программку дома из сумки нетронутой, сама смотрела — и на тебе! В каждом заезде какая-нибудь чушь, я бы этого и в рот не взяла! Этот паршивец Геркулес, а тут, видишь… Если я сама ещё не знаю, что выбрать, у меня три лошади, а возле его чёртовой Сенсации крестик стоит, так я же выброшу своих коней, а впишу его Сенсацию! Ну, Геркулеса я и так вижу, его я и по ошибке не впишу, но Метю я когда-нибудь убью! Ведь караулю же программку!

Метя все радостнее хихикал. Мария взбесилась.

— Чертовка и Трезор! Как он этот заезд себе видит?! Я вообще не знала, что в шестом заезде я поставила на Клубничку, клубничка в саду растёт, а не по турфу бегает!

— Давай, Клубничка! — взвизгнул Метя. Юрек в своём кресле повернулся к нам, посмотрел и молча покрутил у виска пальцем. Мария резко схватила стакан с пивом, вылив часть на свои купоны триплета и на мою сумку. Мете она погрозила кулаком. Рупор назвал выигрыш последовательности в третьем заезде. Все выплаты безнадёжно запаздывали. Я поднялась с кресла, чтобы поставить на четвёртый заезд, и увидела Монику Гонсовскую. Она пришла только что, бледная и очень расстроенная.

— Завейчика убили, — сказала она без предисловий, швырнув сумку на кресло у меня за спиной. — Вы об этом уже знаете?