Песочные часы

— На вид не дурна. Девушка не старше двадцати, без видимых физических недостатков. Глаза красивые, — араргец подошел вплотную и, прежде чем я успела сообразить, что он делает, стащил с меня полушубок и потянул за шнуровку платья.

Стоять в одной нижней рубашке перед тремя незнакомыми мужчинами было унизительно, да и холодно — температура в подвале ненамного отличалась от температуры на улице. Стуча зубами, я покорно наблюдала за тем, как араргец внимательно осматривает и ощупывает мою фигуру, хорошо, что через ткань. Наконец он вынес вердикт:

— Подходит для торхи. Решение предварительное, ее должен осмотреть врач и кто-то из продавцов, да и характера мы ее не знаем, так что я запишу ее как хыру. Можете забирать.

— Одевайся, — эта фраза уже была обращена ко мне. — Даю тебе две минуты.

Оставив меня под присмотром солдата, он подошел к моей матери. Ограничившись визуальным осмотром, даже не раздев ее, араргец записал ее в хыры.

Когда меня подхватили под руки и поволокли к лестнице, я наконец-то поняла, что происходит. Меня собирались сделать рабыней или продать в бордель. Ни то, ни другое меня не устраивало, и я, что есть силы, ударила коленом в пах тащившего меня солдата. Араргец согнулся пополам, частя меня такими словами, что и повторять не хочется. 'Кеварийская шлюха' было самым приличным.

Мать, тоже отчаянно отбиваясь от захватчиков, выплюнув кляп, истошно кричала мне:

— Беги, Иалей, спасайся! Беги к храму, под защитой бога они тебя не тронут!

Несчастная наивная мама, араргцы не испытывали никакого страха перед чужими богами, как я потом убедилась, они прекрасно чувствовали себя в наших храмах, пили, ели, с интересом рассматривали мозаичные панно.

Невероятным усилием увернувшись от третьего араргца, я в последний раз обернулась. Мелькнуло испуганное заплаканное лицо матери в мертвенном свете шара, теперь свободно парившего над полом. Она пыталась задержать моих преследователей, но что могла поделать женщина против троих здоровых вооруженных мужчин? Они легко сбили ее с ног, один из них несколько раз ударил ее, после чего мама затихла. Мне не хотелось думать о том, что она умерла, хотя лучше бы это было так. Теперь я знала, что мгновенная смерть куда лучше рабства.

Так быстро я не бегала никогда в жизни, никогда в жизни так быстро не взбиралась вверх по ступенькам, отбиваясь ногами от тянувшихся ко мне рук.

Наш дом огонь затронул несильно: выгорела кровля и часть второго этажа, но перекрытия не обвалились. Уже разграблен, отдан на поругание солдатам. С одним из них я столкнулась на пороге. Моя свобода длилась ровно две минуты.

Клочок голубого неба над головой и обветренное лицо вояки с утыканной шипами боевой косой. Сразу видно, он не из наездников, а простой пехотинец.

— Ваша? — легко удерживая меня навесу, солдат продемонстрировал добычу подбежавшей троице из подвала.

Не говоря ни слова, араргец, осматривавший нас с матерью, влепил мне пощечину, вытащил из поясной сумки веревку и с помощью второго солдата связал меня. Но пару зубов я выбить араргцам успела, одному серьезно расцарапала лицо, хорошо, что пехотинцу, а не офицеру интендантской службы, а то бы закопал на первом перекрестке. В Арарге с этим строго: если хыр поднимает руку на аверда, то будет казнен. А если на норна, то все то же самое, но гораздо мучительнее. Если, конечно, норн не смилостивится и не убьет сам.

Меня забросили на плечо, как отрез ткани; руки и ноги крепко связаны, во рту кляп. Весело насвистывая, солдат понес меня в сторону школы, а офицер с подчиненными продолжили подомовой обход.

В школе организовали сборочный пункт пленных. Приглядевшись, я поняла, что здесь были в основном женщины и дети. Очень много молоденьких девушек, связаны далеко не все, некоторые, сжавшись в комочек, просто тихо скулят в сторонке. Никого старше сорока, основная возрастная группа: от семнадцати до двадцати пяти. Дети — подростки, тут много мальчиков, ни одной девочки моложе пятнадцати я не заметила, что наводило на определенные мысли. Они брали только тех девушек, которые вступили в детородный возраст или у кого он должен был наступить максимум через год. Нас, этих несчастных, от пятнадцати до двадцати, держали отдельно под усиленной охраной, словно особо ценный товар.

С улицы доносился какой-то шум, слышался задорный посвист наездников, чьи-то крики, обрывавшиеся на высокой ноте, ругательства, шипение и треск, но выглянуть наружу и посмотреть, что там твориться, мы не могли.

Прибывали все новые и новые партии пленных; их сортировали и разводили по бывшим классам.

Часа через два меня развязали. Но обрадовалась я рано: ноги тут же спутали специальным кожаным шнуром, будто лошади, и завязали хитроумным узлом.

Вечером нас покормили и велели ложиться спать.

Разбудили нас на рассвете, построили в шеренги и начали заносить в списки. На каждого заполнялся опросный лист с указанием имени, происхождения, пола, возраста, перенесенных болезней, внешности и особых примет. Потом нам выдавался номер, соответствующий номеру нашего листа. Номер выводился смесью угля и хны на лопатках, так, чтобы не смыло дождем, и неудобно было стереть.

Меня, среди прочих девушек, загнали в зарешеченную повозку, привязали руки к специальным кольцам, вделанным в борта и потолок. Мне повезло: меня привязали к борту, не пришлось терпеть мучения, причиняемые затекшими, поднятыми над головой руками. На козлы сели два солдата, оба с кожей, отливающей медью, темноволосые с необычными светлыми прядками, у одного на макушке, у другого за ухом. Еще двое примостились на облучке. Щелкнул кнут, и, влекомая парой мулов, повозка тронулась в сторону ворот.

Со слезами на глазах я смотрела на то, что осталось от моего города, от того, что мне было дорого. Не все тела защитников успели убрать, и они темнели то справа, то слева, замерев в самых причудливых позах.

Жадно пили воду из разбитого фонтана драконы с яркими алыми гребнями, весело переговаривались их наездники, сытые, довольные, смывшие с себя кровь, гарь и копоть. Нервно косились на драконов холеные лошади с мохнатыми бабками, высокие, мощные, крутошееи, с блестящими миндалевидными карими глазами; их выгуливали солдаты в серо-зеленом обмундировании.

А вот и еще одна изюминка араргской армии — спесивые волшебники. На каждый батальон полагалось по одному волшебнику, я видела четверых, значит, в город вошло минимум два полка. Почему я поняла, что передо мной маги? По подвеске-октаэдру, выпущенной поверх теплой меховой куртки. Может, сословная школа и не блистала глубиной преподавания, но об этом знаке нам рассказывали.

Один из волшебников лениво отделился от товарищей и направился к нам. Прикосновение к перстню на левой руке, какие-то движения и пальцев — и пространство с легким щелчком искажается, поглощая нашу повозку. Мы, тридцать девчонок, завизжали, в ужасе закрыв глаза. Еще бы, до этого мы ни разу не видели активизированного портала.

В лицо ударил свежий ветер. Морской бриз, но тогда я еще не знала, что он вообще существует: я же никогда не видела моря.

Я осторожно открыла глаза и увидела, что наша повозка взбирается на холм.

Практически никакой растительности, только камни и занесенные снегом кусты вереска. Внизу, еще не полностью скованное морозом, темнело море. Я с восхищением смотрела на него, бескрайнее, прекрасное и пугающее, покрытое тонкой корочкой льда с обширными полыньями у берега, с темными пятнами островов и мелкими бусинками кораблей. Араргцы были чуть ли не единственными мореходами, которые отваживались выходить в море зимой. Еще бы, ведь у них были маги и лучшие мастера, регулярно снабжавшие их новыми изобретениями. Но с кораблями оказалось все просто: либо к носу привязывали дракона, заодно использовавшегося в качестве тягловой силы и наступательного вооружения, либо вешали вместо ростры специальный огненный артефакт.

Дорога кольцами змеи обвивала холм. Мы взбирались все выше и выше. Повозка покачивалась, будто грозясь скинуть нас в бездну.