Ячейка 402

Было же так. Мы выходили в неположенное время. Ходили по магазинам, набрали кое-какой еды. Уполномоченных духов нигде не замечали, забыли о них. Мы даже привыкли к тому, как гулко отдаются наши слова на пустых улицах.

Заходя в подъезд, мы не обратили внимания на старуху, сидевшую прямо на земле. Зашли, а всё равно было слышно, как она стонет. Я бы не замечала, но Лиля решила заметить, и у нас оказалось слишком много воспитания, чтобы уйти. Ничего похожего на сочувствие, по крайней мере я, не испытывала, только досаду от того, что вот мы спокойно шли и делали, что хотели, а теперь нужно что-то решать с этой старухой. Лиля не лучше – она шептала, что, может быть, это замаскированный дух, ангел, хотя – ну какой это дух, ясно же!

Так, значит, мы спустились обратно, взяли её под мышки и потащили к нам. Если бы были люди, мы бы вызвали скорую и забыли, а так… Старушенция, по-моему, не соображала, что происходит. Продолжала стонать в том же режиме. Какая она была грязная!

Уложили её на этот самый диван, только сложенный. Глаза она держала открытыми. Голубенькие, а веки такие мятые.

Лиля спросила:

– Вам чего-нибудь дать, бабушка? Может, корвалола?

Это звучало так нелепо, что я засмеялась. Разумеется, старушенция не ответила. Мы благородно засуетились вокруг неё. Пытались напоить и накормить, протирали лицо салфетками с лосьоном, обмахивали от жары. Лилия сделала укол – бог его знает чего, у неё было. Сказала, что поможет.

В конце концов мы даже вошли во вкус, несмотря на брезгливость. Как в детстве, будто у нас большая кукла, и мы можем играть с ней во врача. Старушка не реагировала, продолжала стонать и жевать завалившимися губами. Она так водила подбородком иногда, будто вот-вот что-то скажет. Лучше мы ей не сделали, но, по крайней мере, совесть свою успокоили.

Сварили манную кашку. Да, чтобы не забыть – пойду спущу кашку в унитаз.

Спустила. Лиля дрыхнет без задних ног. Без пяти двенадцать, скоро будут бить часы. Лилипуты плясать. Так вот. Такая мерзкая мысль, жужжала как муха под ухом – а ведь я тоже такой стану однажды. Прямо холод в животе. При нормальных условиях я бы не задумывалась об этом. Но раз мы живём по совсем другим законам – возможно, что хоть завтра состарюсь. Даже хуже мысль – может, это я и есть, или Лиля… С ней поживёшь, и не такое надумаешь.

А потом мы заметили – что-то старуха и не стонет больше давно. Присмотрелись – и не жуёт пустым ртом, вся застыла. Пощупали… В общем, умерла она. И что было делать?

Похоронить её нормально мы всё равно бы не смогли, позвать некого. В общем, мы решили стащить старушенцию обратно, под подъезд. Очень неприятный опыт – тянуть труп: он холодный, а хочешь не хочешь, держать надо крепко, потому что тяжело. Честно говоря, я плакала на ходу и глаза держала зажмуренными. А Лиля спокойно. Конечно, это же её идея была тащить наверх! Она такая странненькая бывает иногда – будто и не жила никогда в мире, а по своим книгам дурным (нормальных у неё нет, я всё перерыла) выучивала, что и как делать. Ангелов там или духов боится, мёртвых – нет.

Вечером в ванной я смотрела в зеркало и не была уверена, что это моё лицо. Всё. Руки, ноги, живот. Вроде и мои, но не до конца – в них что-то само по себе происходит. На них нельзя рассчитывать. Раз – и состарятся, и умрут. То, что я сейчас пишу (положила под листик книгу Кафки); что моя кожа пахнет кремом, когда я наклоняюсь носом к плечу, то, что я здесь сижу, кажется временами ненадёжным».

Проиграло полночь. О, эти танцы! Анна погасила свет и свернулась под одеялом, на этот раз лилипуты напомнили ей кукол. Куклы. До школы ещё, в селе.

С нежностью подумала о родителях. С такой же нежностью о Сергее, где он теперь…

Уснула.

Сны:

Ты никогда не вспомнишь обо мне,

А у меня в глазах всё серо-зелено. Свет погасший и зеркала.

Ты никогда не вспомнишь обо мне. Стёкла, стёкла и зеркала,

А мне любить тебя навеки велено. Я когда-то тебя ждала,

И день за днём, по воздуху, по капле. Я состарилась и умерла.

Проходит жизнь в дыму серо-зелёном. Только в зеркале и была.

Проходит ночь во сне, в зелёной страсти. Отражением, у стола.

И море по рукам водой солёной.

Ты не узнаешь никогда о моём счастье.

Дальше сон:

Прикольненько. Ты самое ценное, что есть у меня. Я-то думала – я потеряла тебя, хи-хи, не тут-то было. Не потому, что ты такой ценный, а потому, что я к тебе пришла. Ушла из дома и пришла к тебе. Нет, даже не поэтому. Потому что ты меня не принял. Какая стена розовая! Туалет, что ли? Мы встретились в гостях и совершенно случайно переспали. Это не имело значения ни для тебя, ни для меня. Пока я не решила прийти к тебе. Хм. Куда-то иду. Определённо, это туалет, только зачем дополнительные унитазы сбоку? Для детей? Попробую. Да, о детях: детей у меня не будет, потому что, во-первых, мне слишком хочется иметь ребёнка, слишком хотеться не должно, во-вторых, я решила любить тебя, за то, что ты не хочешь спать со мной, потому что только неудовлетворённое желание цветёт, но здесь парадокс – потому что, пока я тебя так люблю, ты всегда будешь мне отказывать, а по-другому не получается создать ребёнка. Вообще очень странный путь для создания человеческих личностей, не находишь? Не получается пописать на этот унитаз. Пересяду на другой. Ишь, сколько народу. В три ряда. Трёхэтажный туалет. Верхние на нижних… Ха-ха-ха.

Начнём сначала: мы встретились в гостях, и, когда все уже были так хороши, что не могли нам помешать, «нас бросило друг к другу». Именно так. Выход? Нет, это проход в столовую. Придётся с полным мочевым пузырём ходить. Там так грязно, в этом туалете, что у меня не получается. Э-ей! Кто свет выключил! Не балуйтесь, здесь кипяток! Нас бросило друг к другу, но не думай, что мне с тобой понравилось. Пр-р-р. Нет, вначале очень даже, мне тебя обалденно хотелось, но, как только ты задвигался, меня как затошнит! Мать моя… Почти как сейчас. Этот коктейль из бренди… бредни… Окно, магазин? Набрать конфет. Какой там оргазм? Какие лучше? Хи-хи, советские какие-то конфеты. Мел с сахаром. Мел очень полезен – чистый кальций. Нейтрализует негативное воздействие сахара на эмаль зубов. А где кассы? Мармелад. Сейчас вырвет.

М-да, о зубах. Меня убедили, что, если два раза в день чистить зубы, не забывать о флоссе, жевать жвачку после каждой еды, раз в полгода ходить к стоматологу – можно стать бессмертной.

А где мои деньги? О флоссе или о фаллосе? Вспомнить быстрей, пока не… Стать бессмертной.

Всё, с тех пор я тебя люблю. Потому что мы тогда не закончили как надо, это всё теперь растягивается на недели, на месяцы, на годы, это так нудно, но иногда забавно – так я люблю тебя.

Деньги?.. деньги?.. деньги?.. Эскалатор. Я спущусь, они меня не заметят. А с Кириллом, кстати, всё было о’кей с удовлетворённостью, но эти одинаковые оргазмы меня так достали, как и он сам с его липкими волосами и заботой о деньгах.

Нет, я не против, деньги – это энергия.

Пирожные. Завесили шёлком. Какие здесь внизу пирожные!!! Деньги?! Сейчас же, я хочу! Без денег! Без энергии! Немедленно! Пирожные тонкие, как цветы. Нежные, как слизистые оболочки. В стеклянной витрине. Хочу это – красное с желе. А где здесь столик? Мне нужно сесть.

Утром я решу, что мысли о тебе – сонный бред, и не буду концентрироваться на них, как на этих засранных унитазах, за которые мне стыдно, что они лично мне снятся. Хи-хи-хи. А всё равно, ты единственная ценность в моей жизни. Сейчас, здесь ты мне необходим, чтобы жить с ней. В сущности, я тебя использую – это одиночество вдвоём с ней стало бы невыносимым, если не думать о мужчине, но с полупамятью о тебе оно прекрасно. Если ты меня слышишь, тебе должно быть мерзко, что я тебя использую… Но я должна тебе как-то мстить, что ли. Фу. Тошнит меня. Жарко как. Это всё рыба, мы её съели, а потом снесли вниз. Старуху эту.