Страница 66 из 87
– Встречу русский след на дороге – не ступлю на след, обойду далеко стороною.
Князь Суклем, опьянев от одного ковша горячей араки, валялся у порога и плакал:
– Руки мои расплелись, ноги как вода... Сплю... Со всех сторон сплю... Придет весна – люди покочуют на протоки и в озера за рыбой и птицей, а я буду спать пьяный, пьяный...
Заржали ржуны, подхватили смеюны:
– Пей, до весны проспишься.
Вот – приблизительно, разумеется, – уставная речь Ярмака:
– Большая наша забота – басурманов довоевать: упорных и дерзких отогнать подальше, смирных всяко настращать, а потом ласку свою оказать да к шерти привести, чтоб быть им под русской рукою вовеки, пока изволит бог земле Сибирской стоять, и чтобы ясак нам давали из года в год беспереводно... Пелымцы нам ясака не дают и других к тому злу зовут... Гони, Никита, – обратился атаман к Пану, – на Пелым-реку, промышляй против князца Аблая. Ухитрись приманить Аблая да сына его старшего Тагая, да племянников и внучат и лучших людей его, которые самые ерепенистые, а приманив – убей. Именье его – соболей и лисиц черных ко мне вези, а белку, лис красных и оленьи выпорки раздувань меж своими казаками. Черным же людям мою милость скажи, приласкай и вели ясак платить сполна, да скажи, чтоб жили по-прежнему, по старине в своих [145/146] юртах. Старшин подарками одари, какими будет пригоже. Кто воровал – князь и подручники его, – над теми по тому и стало, а на простых людей моей грозы нет и впредь не будет, коли они из ослушанья не выйдут. Где город попадется крепкий – разоряй и жги, чтобы жили народы перед нами открыто.
– Гонял я на Пелым-реку, – угрюмо глянул на атамана Никита Пан и почесал лупленый, обмороженный нос, – сила не берет, ватага у меня малая.
– Еще сгоняй... А коли скоро улусов князца Аблая мне не повоюешь, то велю тебе с твоими людями увоевать еще и Кайларскую волость, да вам же от меня быть в немилости. Своим казакам скажи, чтоб в поход выступали безо всякого ослушанья, не мешкая ни часу, да своим бы непослушаньем сами на себя моего гнева не воздвигали. За вожа пошлю с вами вот этого молчальника, – ткнул атаман в храпевшего на лавке Бояра. – Коли почнет лукавить и душой кривить – секи на месте, да не оскользнет твоя шашка на его седой голове.
– Добре, атаман.
– А еще – город думаю крепить. Стены от ветхости понизу огнили, порасшатались, башни надо новые возводить... Приищи ты мне, Никита, плотников среди пелымцев. Присылай в город с трех луков по человеку, с топорами и своим харчом. Коли опять вернешься с таком – на берег из струга помочиться не выпущу и опять к пелымцам погоню.
Никита Пан крякнул, нахлобучил волчью шапку и пошел из съезжей избы вон.
– Другая наша забота, – продолжал Ярмак, – сытыми быть. По Иртышу и на озерах рыбные промысла завести, сушильни и амбары выстроить, погребов нарыть для хранения съестного запаса, сыроварню и пивоварню сделать, на Ямашском озере соляной завод устроить... Ты, Мещеряк, немедля снаряди обоз и скачи до Елышевских юрт и, приехав туда, пересчитай народ по головам, построй кузницу добрую, вели Якуньке Светозару выковать несколько железных сох и борон. А по весне, как сгонит снега, высмотри пашенные места, можно ли пахать и какова земля. Раздай сохи татарам, сними с них ясаки и посади на пашню, чтоб было нам от них во всяк год хлебное пропитание... Пресеки надежду татар на Кучума, да живут под нашей рукою без оглядки... Ведомо мне, что туринцы и барабинцы ведут меж собою частые войны: сильнейшие бессильных утесняют и бессильные сильнейших кусают. Войнам и сварам тем помешки не чини, а сам старайся, где доведется, стравить князька с князьком и мурзу с мурзою: ешь волк волка, а последнего как-нибудь осилим. Искореняй неслухов без остатка и аманатов (заложников) у них бери, пускай выкупают. А которые верны и прямы и ясаки платят исправно, с теми дружбу затверди и всяко приручай, – пускай приходят ко мне в город и про Кучума всякие [146/147] вести сказывают: тех буду поить-кормить, подарки дам, из города отпущу не задерживая, когда похотят...
– Сделаю, атаман, как велишь, – сказал Мещеряк и низко поклонился.
Ярмак заговорил по-татарски, обращаясь к мурзе Сабанаку:
– Прибегал вчера в город из твоей волости новокрещеный татарин Данилка и жаловался: «Я-де вашей, русской, веры, получил от попа сапоги и кафтан, а татары меня в свой улус не пускают и грозят убить». Унял бы ты, Сабанак, буянов своих.
– Ярарынды. (Ладно.)
– Слыхал я, в твоей волости охотники добры и скота много?
– Охотники плохи, скота вовсе мало... Утонуть мне в сухом месте, пусть дохлая ворона выклюет мне глаза, если говорю неправду.
– Пошлю с тобой за ясаком двух казаков. Собери с женатого по кобыле с жеребенком, да по четыре барана, да по десятку соболей, а с холостого – вполы.
– Зверя противу прежнего стало меньше, – вздохнул Сабанак, – и рыбы меньше, и скота убавилось. С трудом собрал то, что собрал и на твой двор привез, многие мои люди, побиты, атаман, а иные сами померли. Коли вру – не встать мне с этой лавки.
– За прошлый год жители твоей волости недодали Кучуму шесть сороков соболей, да под десять тысяч шкурок беличьих, песцовых, бобровых и лисиц шубных. Того недодобранного ясаку тянуть с вас не стану, а за нынешнее платите сполна.
До крайности удивленный всезнайством Ярмака, мурза забормотал растерянно:
– Драл с нас Кучум-хан ясак и за старых, и за увечных, и за мертвых. Соболей бирывал с пупками и хвостами, лисиц с передними лапами, а мы те пупки, хвосты и лапы продаем торговым людям да с того сыты бываем... Коли ни во что ставишь мои слова, атаман, – рви мое дыхание.