Страница 64 из 87
– Пошел на слом!
И казаки, покрывая голосами своими шум битвы, закричали.
– На слом!.. На слом!
Да кинулись
в атаку.
В тылу горы ржали ломовые пушки, картечь косила ряды сибирцев.
– Ура-а...
– Вра-а-а-а...
– Шарила.
По каменистому открытому склону горы заметались и застонали народы, охваченные отчаяньем. Побежали с воем и стенанием оробевшие, увлекая за собой отважных.
Хлынули прочь идоломольцы Васюганских болот, потяпав с досады топорами своего болвана, который оказался бессильным перед русскими богами.
Резвые олени, гремя полозьями нарт по мерзлым кочкам, помчали прах своих хозяев в тайгу, к погребальным кострам.
Бежали самоеды.
Бежали князья остяцкие со своими народами. Остячки схватили одного из своих князцов и с криками: «Отдай нам наших мужей. Отдай нам наших сыновей», – начали на князца плевать, одежды на нем драть и оленьими говяхами глаза ему замазывать.
Уланы еле успели уплавить за Иртыш Маметкула, наскоро залив его кровоточащие раны растопленной пихтовой смолкой.
Снимались становища степных кочевников.
Храбрые таежники, что убивали медведя один на один, разбегались в страхе, точно белки от пожара.
Бежал тайгою, прихрамывая и опираясь на копье, охотник Ях. В битве погиб сын его Мулейка и потерялась жена Алга, – плакала по них душа. За ним брел, волоча хвост по земле, старый кобель Наян.
Преследуемые разящим огнем пушканов, бежали вогулы.
Бежали алтайцы и барабинцы, чатские татары и сургутские остяки, побежали и все иные, кто побежать успел. За ними, как дым пожарища, стлалась вздыбленная пыль, скрип и грохот арб, и коней ржанье, и отчаянья вопли многие. А вдогонку им пушки всё еще сыпали свинцовый горох, озорно и устрашающе гаркали казаки, победно выли есаульские трубы.
Казаки засеку разметали и хоругви с ликами Христа и богородицы на горе Чувашиевой утвердили.
Скоро к немалой своей радости услыхали казаки, что Кучум с мурзами и ахунами бежал на конях в степи и город оставил пуст.
С осторожностью, опасаясь подвоха, вступили завоеватели в город, раздуванили оставленные татарами в спешке богатства, отслужили молебен и стали там жить. [142/143]
36
Жили-были...
37
Неслышной поступью, на мягких лапах шла зима. Смирён лежал Иртыш во льды закован, снегами повит. Над воротами и на углах крепостной стены поставили казаки пушки, цепями их приковав, чтоб татары какой-либо хитростью пушек тех не уворовали; углубили вокруг города рвы; нарыли под стеною волчьих ям, забросав их дрязгом и затрусив снегом.
Над темными лесами молодой месяц шел дозором. На башнях перекликались караульные, в морозной тишине звонки и чисты были их голоса.
Казаки гуляли.
Пьяные, хохочущие катались с горы на розвальнях, в обнимку шлялись улицей и гаркали свои волжские и донские песни.
Съезжая изба ходенём ходила.
Мещеряк, распушив бороду, шел по кругу и, как стоялый жеребец копытом, стучал в земляной пол кованым сапогом:
Пошел козел в огород,
По-о-ошел козел в огород,
Потоптал лук, чеснок...
В пару с ним Ерошка плясал по-цыгански –
в три ноги. Сверкали зубы, глаза, серьга в ухе, разлетались подрубленные в кружок русые волосы.
Потоптал лук, чеснок.
Чигирики
чок
чигири!
Зубарики
зубы