Забрать любовь

Чтобы заставить ее идти, он крепко прижимает ее к себе. По существу, он ее просто тащит. Глаза Пейдж широко открыты. Она смотрит на Николаса, но не видит его. Ее губы шевелятся, но когда Николас склоняется к ней, он слышит только жаркий шепот ее дыхания.

Улицы Бостона усеяны разряженными группами людей — Эльвира и Одинокий Ковбой, палестинские террористы и Мария-Антуанетта. Высокий мужчина, наряженный в огородное пугало, хватает Пейдж под руку и тащит ее и Николаса куда-то влево.

— Дорогой из желтого кирпича! — что есть мочи распевает он.

Отделаться от него очень трудно. Тусклые фонари отбрасывают тени, по жухлым октябрьским листьям ползущие в темные закоулки. В воздухе пахнет зимой.

Дойдя до гаража Масс-Дженерал, Николас берет Пейдж на руки и несет к машине. Опустив ее на землю, он сдвигает в сторону креслице Макса и убирает махровую погремушку и липкую пустышку. Потом он помогает Пейдж забраться в машину, укладывает ее на заднее сиденье и укрывает своим пиджаком. Он поправляет воротник у нее под подбородком, а она хватает его за руку и сжимает ее, как тисками. Она смотрит куда-то через его плечо и начинает кричать.

Николас оборачивается и сталкивается лицом к лицу со Смертью. Возле машины стоит невообразимо высокий человек в развевающемся черном балахоне. Его глаза прячутся в складках капюшона, а острие жестяной косы царапает плечо Николаса.

— Убирайся отсюда, — говорит Николас, а затем выкрикивает эти же слова.

Он отталкивает полу неосязаемого, как дым, плаща. Пейдж замолкает, садится и пытается выбраться из машины. Николас закрывает ее дверцу, прыгает на свое сиденье и заводит двигатель. Зловещий лик остается позади, а он вылетает на обезумевшие улицы Бостона и спешит укрыться за стенами своего дома.

— Пейдж, — зовет Николас, но она не отвечает. Он смотрит в зеркало заднего вида и встречается взглядом с ее широко открытыми глазами. — Пейдж! — уже громче зовет он. — Макс поправится. Он выздоровеет.

Говоря это, он всматривается в ее глаза, и ему чудится в них искра сознания. С другой стороны, ему могло показаться. По салону автомобиля пробегают причудливые блики фонарей. Он начинает вспоминать, какие из бостонских аптек могут быть открыты в это время. Возможно, существует лекарство, способное вывести Пейдж из этого состояния. Вообще-то в таких случаях помогает валиум, но она уже и без того успокоилась. Более того, она слишком спокойна. Он предпочел бы, чтобы она царапалась и кричала. Он хочет видеть в ее лице признаки жизни.

Когда он подъезжает к дому, Пейдж садится. Николас помогает ей выйти из машины и начинает подниматься по лестнице к входной двери, ожидая, что она последует за ним. Но, вставив ключ в замок, вдруг понимает, что Пейдж рядом нет. Она идет по лужайке к кустам голубой гортензии, где спала, вернувшись в Бостон. Она ложится на землю и теплом своего тела растапливает посеребривший траву иней.

— Нет, — шепчет Николас, наклоняясь к ней. — Пойдем в дом, Пейдж. — Он протягивает ей руку. — Пойдем, моя хорошая.

Она не двигается с места, и Николас видит, что ее пальцы подергиваются. Он понимает, что случай тяжелый и ему придется нелегко. Он становится на колени и поднимает Пейдж сначала в сидячее положение, а затем и на ноги. Ведя ее к дому, он оглядывается на гортензию. Место, где лежала Пейдж, очерчено так же отчетливо, как обведенная мелом сцена убийства. Оставшийся на траве силуэт кажется неестественно зеленым на фоне побелевшей от мороза травы, как будто Пейдж привела за собой шлейф искусственной весны.

Николас заводит ее в дом, втаптывая в светлые ковры мокрую грязь. Стаскивая с плеч Пейдж пальто и вытирая ее волосы кухонным полотенцем, он разглядывает эти неопрятные следы и приходит к выводу, что они ему нравятся. Они как будто определяют проделанный им путь. Он роняет пальто Пейдж на пол. Туда же летят ее рубашка и джинсы. Каждый предмет одежды яркой кляксой шлепается на болезненно бесцветный ковер.

Николас так заворожен этими всплесками цвета в своем доме, что на мгновение забывает о Пейдж. А она дрожит, стоя перед ним в одном белье. Николас оборачивается к ней и замирает, пораженный этим новым контрастом цветов. Ее загорелая шея кажется еще темнее на фоне молочно-белой кожи груди, а на белоснежном животе чернеет родимое пятно. Если Пейдж и замечает его внимание, она ничего не говорит. Она стоит, опустив глаза и потирая ладонями скрещенные на груди руки.

— Скажи мне что-нибудь, — просит Николас. — Ну хоть что-нибудь.

Если она действительно в шоковом состоянии, то ей ни в коем случае нельзя стоять раздетой посреди холодной комнаты. Николас хочет завернуть ее в старое стеганое одеяло, но понятия не имеет, в каком чулане его искать. Он обнимает ее за плечи, и холод ее кожи начинает струиться по его позвоночнику.

Николас ведет ее наверх, в ванную. Он закрывает дверь и набирает в ванну самую горячую воду, какой только удается добиться. Облако пара тонкой дымкой затягивает зеркала. Ванна уже наполовину полна, и он расстегивает бюстгальтер Пейдж и снимает с нее трусики. Он помогает ей войти в ванну. Ее зубы стучат, от кожи поднимается пар. Сквозь прозрачную рябь воды он видит полосы растяжек у нее на животе. Они превратились в воздушно-серебристые нити, как будто от беременности и родов остались лишь смутные воспоминания.

Николас машинально берет махровую салфетку с нарисованным на ней динозавром и купает Пейдж, как привык это делать с Максом. Он начинает с пальцев ног, для чего ему приходится наклониться в ванну. Он массирует подъем стоп и поднимается по ногам, проводя салфеткой по коленям и бедрам. Он трет ее руки, живот и лопатки. Он использует выталкивающую силу воды, чтобы провести салфеткой под ее ягодицами и между ногами. Он намыливает ее грудь, и ее соски мгновенно затвердевают. Он берет кувшинчик, который обычно держит на краю ванны, и, откинув голову Пейдж назад, льет чистую воду на ее волосы. Темно-рыжие пряди на глазах превращаются в черные и блестящие.

Николас выкручивает салфетку и вешает ее на веревку сохнуть. Вода продолжает бежать в ванну, и ее уровень все повышается. Пейдж начинает шевелиться, и вода выплескивается на его рубашку и колени. Наклонившись вперед, она издает низкий гортанный звук. Ее рука протянута к резиновой уточке Макса. Ее пальцы смыкаются на ее желтой головке и оранжевом клювике.

— О боже… — шепчет она, оборачиваясь к Николасу. — О боже!

Все происходит очень быстро. Пейдж вскакивает, и Николас поднимается вместе с ней. Она обвивает руками его шею и тянет за рубашку, пока ей не удается стащить ее с него через голову. Все это время он целует ее лоб, щеки и шею. Его ладони окружают ее грудь, а ее пальцы сражаются с пряжкой ремня и молнией. Они остаются без одежды, и Николас склоняется над лежащей на белом кафеле Пейдж и ласково касается губами ее рта. К его удивлению, она запускает пальцы ему в волосы и начинает жадно целовать.

Он так давно всем телом не ощущал тело жены. Она обнимает его, окружает его. Он узнает каждый аромат и каждое касание. В прошлом он сосредоточивался преимущественно на собственных ощущениях: нарастающей тяжести в паху и замирании сердца в тот момент, когда он мог позволить себе расслабиться. Теперь он хочет только одного — сделать счастливой Пейдж. Ему не дает покоя навязчивая мысль, что это самое меньшее, что он может для нее сделать. Они так давно не были вместе.

По дыханию Пейдж Николас может контролировать ее ощущения. Он замирает и шепчет ей в шею:

— Тебе не больно?

Она смотрит на него, и Николас пытается расшифровать выражение ее лица, но все, что ему удается рассмотреть, это отсутствие страха и сожалений.

— Да, — говорит она. — Так больно, что ты и представить себе не можешь.

Они кончают вместе посреди бури яростных объятий, криков и рыданий. Они прижались друг к другу так тесно, что не могут даже шелохнуться, лишь продолжают покачиваться взад-вперед. На плече Николаса горят слезы Пейдж. Он нежно обнимает ее, а она дрожит и обволакивает его облаком любви. Утратив самоконтроль, он кричит и зовет ее. Он занимается любовью так неистово, как будто акт зачатия жизни способен отвратить смерть.