Исцеляющая любовь

Первое, что их поразило, — это запах.

Он ударил в нос еще до того, как они увидели штабеля тел, завернутых в пластиковые мешки, похожие на неправдоподобно длинные мешки с капустой.

— Господи Иисусе! — прошептала Лора. — Я задыхаюсь.

— Привыкнем, — успокоил ее Барни. — Это формалин, он предотвращает разложение.

— Парадокс, не правда ли, — произнес Мори Истман, — прежде чем научиться прод левать жизнь, мы должны освоить хранение покойников.

— Ерунда! — огрызнулся Барни. Он был на взводе и не расположен к пустопорожней болтовне.

Нимало не смутись, самозваный преемник Чехова продолжал философствовать:

— Интересно, кто это будет? Знаешь, ведь на каждом курсе бывают ребята, которые не могут выносить анатомичку. Есть такие, кто падает в обморок или начинает блевать. Я слышал, бывали случаи, когда человек прямо из анатомички шел в деканат забирать документы.

«Заткнись ты, черт бы тебя побрал! — вертелось на языке у Барни — Кто из нас не волнуется, как он это перенесет!»

— Добрый день, джентльмены, — окликнул их лысоватый человек в белом халате, стоявший у двери в противоположном углу. Это был профессор Чарльз Лубар, которому предстояло знакомить их с тайнами человеческого организма.

— Мне особенно приятно именно в этом семестре руководить исследованием человеческого тела, поскольку как раз исполняется сто лет с того дня, как вышла «Анатомия» Генри Грея — она и по сей день служит нашим основным пособием. Мы разбили вас на группы по четыре человека, каждая будет работать за своим столом. На столах вы увидите карточки с вашими фамилиями. Берите инструменты и рассаживайтесь по местам. И мы сразу начнем.

Барни с Лорой надеялись, что им выпадет работать с одним трупом, но этого не случилось. Барни быстро отыскал свое место за ближайшим столом, а Лора отправилась на поиски своего, бросив ему на прощанье беспомощный взгляд.

— Не нервничай, Кастельяно, — негромко посоветовал он, — все будет в порядке.

Она только кивнула и пошла дальше.

Барни с радостью обнаружил среди своих соседей по столу (и трупу) Беннета.

Третьей за их столом была миниатюрная девушка в мелких кудряшках и с очками на носу. Барни вычислил, что это Элисон Редмонд (Лора уже говорила ему о гениальной малышке из Сент-Луиса). Она явилась в тот момент, когда профессор Лубар начал свое традиционное наставление.

— Первым делом я прошу вас изучить описание тела, которое вам предстоит препарировать. Это, конечно, маловероятно, но, если у вас появится хоть малейшее подозрение, что это может быть кто-то из ваших знакомых, пожалуйста, не стесняйтесь заявить об этом, мы вас пересадим.

«Господи, — подумал Барни, — мне это и в голову бы не пришло! „Знакомый“ — вот был бы цирк!» И тут его посетила страшная фантазия: что, если бы это был отец!

— Хорошо, джентльмены, — продолжал профессор. — А теперь мне надо довести кое-что до вашего сознания со всей откровенностью. Тела, которые сейчас находятся перед вами, некогда были живыми людьми. Они дышали, двигались, чувствовали! И они проявили большое великодушие, позволив сохранить свои тела для науки, с тем чтобы даже в смерти послужить человечеству. Я хочу, чтобы вы отнеслись к этим людям с уважением. Если я замечу хоть малейший намек на дурачество и всякие фокусы, виновный будет удален с занятий раз и навсегда. Это всем понятно?

Студенты утвердительно загудели.

Он продолжил уже менее сурово:

— У каждого анатома свое представление о том, с чего начинать исследование человеческого тела. Одни начинают с самого знакомого — эпидермиса или покровного эпителия — и далее, слой за слоем, идут через кожу. Но я считаю более правильным сразу приступать к существу дела.

Он жестом велел им выйти вперед, к одному из столов в первом раду, где лежал труп мужчины. Широкие плечи, покрытая седой растительностью грудь и живот покойника были открыты, а лицо и шею прикрывала ткань.

Лубар рассек тело сверху вниз, одним движением «распоров» кожу, жесткую, как вощеная бумага. Преподаватель на мгновение остановился и перевел дух.

Затем из кожаного саквояжа с набором сверкающих инструментов, похожих на плотницкие, профессор Лубар извлек пилообразный нож и погрузил его в надрез, сделанный в верхней части грудины. Раздался скрежет, который заставил многих присутствующих содрогнуться, словно пилить начали их собственную грудь.

Профессор обрушил на них град анатомических терминов: «рукоятка грудины, мечевидный отросток, межреберные мышцы, торакальные нервы…» Вдруг грудная клетка с хрустом развалилась надвое, как расколотый орех, обнажив самый главный двигатель человеческой жизни — сердце. В обрамлении легких.

Студенты сгрудились поближе, чтобы лучше видеть. И в этот момент раздался звук, похожий на свист воздуха, выходящего из воздушного шара. На пол обрушилось чье-то тело. Все повернулись в сторону первой жертвы медицинского образования. На полу, белее трупа, лежал Мори Истман.

Барни нагнулся помочь павшему соратнику. Сверху раздался невозмутимый голос Лубара:

— Не беспокойтесь, это случается каждый год. Если он еще дышит, вынесите его на улицу, пусть вдохнет свежего воздуха. Если нет, кладите сюда, на стол, мы его сейчас вскроем.

Барни вдвоем с крепким однокурсником по имени Том потащили Мори к выходу. Уже на полпути тот начал приходить в себя.

— Нет-нет, — слабым голосом попробовал возразить он, — верните меня назад. Я, наверное, что-то съел в обед…

Барни с Томом переглянулись и поставили Мори на ноги. Убедившись, что он держится на ногах достаточно твердо, они бегом вернулись в зал и примкнули к остальным.

Лубар продолжал свой экскурс в полость грудной клетки: магистральные сосуды сердца, вилочковая железа, пищевод, симпатические стволы и так далее.

— Как его назовем? — спросил Барни, вместе с соседями по столу снимая с трупа простыню.

— Может, Леонардо? — предложила Элисон Редмонд. — Потому что рисунки Леонардо да Винчи не уступают всей «Анатомии» Грея, а ведь он их создал в тысяча четыреста восемьдесят седьмом году! По сути дела, он был пионером в использовании штриховки для передачи трехмерности изображения.

— Отлично! — согласился Беннет. — Пусть будет Леонардо. Рисунки и вправду потрясающие. Ведь в те времена, наверное, вскрытие вообще было запрещено.

— Но конечно, итальянское Возрождение представляет собой редкое исключение, — продолжала свою лекцию Элисон. — Леонардо на самом деле сам провел вскрытие в тысяча пятьсот шестом году, возможно, при содействии своего друга, профессора Маркантони делла Торре…

— Хорошо, хорошо, Элисон, — перебил Барни, дабы остановить этот речевой поток, — Мы уже все поняли. Не пора ли нам заняться нашим жмуриком? Кто хочет резать первым?