Девица и волк

Федор повторялся. Больше сорока минут они сидели на упавшем стволе недалеко от дома и разговаривали. Точнее сказать — это она разговаривала, а богатырь ладил одно и тоже. Окружавшая темнота еще хранила летнее тепло. Но его было мало. Девушка зябко поежилась. Холодно. Мерцал свет. У бабушкиного домика работал фонарь. Помятое крыло Марьиного оранжевого УАЗика бросало блики на деревья и землю.

Тайга шуршала. Привычные ночные звуки мешались с тихим говором тысячи голосков. Нечисть вылазила из своих многочисленных норок и убежищ, чтобы насладиться уходящими деньками. С морозами в права вступают иные законы. Лишь немногие не засыпают. Вот она сама, и зимой и летом, что называется одним цветом. Девушка сморщилась.

— Феденька, — он вздрогнул от ласкового обращения. — Я то тоже — не совсем человек.

— Но ты и не зверь! — стоял на своем богатырь.

Девушка протяжно вздохнула. Ладно, придется зайти иначе.

— Я его люблю и собираюсь познакомить с родителями.

— Что? — в голосе ведьмака скользнула боль и удивление. Он поднялся с бревна и замаячил взад-вперед перед ее взором. Старая хвоя и сухие ветки захрустели под увесистыми ступнями. Даня никогда не видела, чтобы Федор настолько выходил из себя, чтобы забыть о необходимой колдуну тишине и легкости движений.

— Угу, — для надежности, в довесок к словам, Яга кивнула. Она скрестила руки на груди, стараясь удержать тепло, тело начинала бить мелкая дрожь.

— Ты… глупая!

Федор резко остановился и навис над ней так, что девушка оказалась с ним лицом к лицу.

Она выдержала тяжелый взгляд, затем равнодушно пожала плечами.

— Может статься и так, Федь. Только это моя жизнь. И решать мне.

Ведьмак отстранился.

— Что ты знаешь о жизни?

Даня поджала губы. Намек на ее возраст? Раньше Федор этого себе не позволял. Серые глаза блеснули сталью.

— Это правда, Федь. По сравнению с тобой ничего.

— А по сравнению с ним? — не унимался богатырь. Он ткнул пальцем в сторону дома.

Она снова пожала плечами и отвернулась в сторону.

— Я так понимаю, баба Маша не против, — Федор устало потер виски.

— Да.

— Выходит, все остаются при своем.

— Выходит, что так.

Богатырь чертыхнулся и неслышно (вспомнил таки о тишине) скрылся меж деревьев. Мелкая дрожь переросла в крупную. Девушка стиснула зубы.

— Н-ну, давай! Я знаю, что ты т-там!

Сзади послышалось шуршание. Она порадовалась своей догадливости.

— Я убью его!

— В-вот так и знала, что не будешь ты ждать меня в… в избе.

— Да уж конечно, — возмутился волкодлак. — Ты посмотри на себя! Чего мне стоило усидеть на дереве и не вбить в ведьмака немного мозга!

Дубравко стянул с себя толстовку, закутал девушку, приподнял и усадил себе на колени.

— Так лучше?

Даня готова была замурлыкать. Блажен будь тот, кто придумал кофты. Она вжалась в теплое тело и заерзала, устраиваясь поудобнее.

— Вот если б Федька так сделал, ты бы точно на дереве не усидел.

Волкодлак улыбнулся.

— И то верно.

И снова ощущение чужого взгляда пронзило его. Улыбка переросла в оскал.

— Пойдем в дом.

Яга насторожилась.

— Что?

— Просто, пойдем.

Она не собиралась сдаваться. Это уже не первый раз.

— Нет. Объясни.

Дубравко задумался.

— Сам не знаю. Порой появляется нехорошее ощущение постороннего. Следят будто.

— Кто?

— Сложно сказать. Слишком далеко. Они или он не приближаются… Пойдем. Моих врагов тут быть не должно. Верно просто реагирую на твою челядь, а они — не страшно.

Яга встала. Дубравко заставил ее идти на случай впереди, не теряя из поля зрения. На крыльце он остановился и еще раз вгляделся в темноту. Ощущение взгляда прошло. Он ступил через порог.

В доме кипела жизнь. Баба Марья, причитая на размеры вновь прибывшего гостя, стелила в гостиной на диване. Федор угрюмый скрылся в ванной. Домовой Степка прихлебывал чай из блюдечка на кухне, стряхивая случайные капельки со своих детских пальчиков. Дубравко кивнул Степке, которого сегодня еще не видел, и получил в ответ ворчливое старческое бормотание, совершенно не сочетающееся с высоким звонким голоском. Волкодлак уже успел привыкнуть и к молодому бородатому Гришке в Даниной городской квартирке, и вот к этому пожилому чуду бабушки Марьи. Единственный, с кем ему пока не удалось найти общий язык, так это местный дворовой.

Антон восседал на законно обжитой раскладушке по центру комнаты и безуспешно пытался оживить цветок, который ему выдала Марья.

— Да чтоб тебя! Зараза! — заговор перемежался с ругательствами. Даня улыбнулась. Парнишка мучился уже четвертый день, но злополучный кустик мяты отказывался оживать.

— Давай, давай, Антош, — приговаривала старая Яга. — Потом папоротником займемся. Цвести его учить будем.

По полу носилась кикимора, подбирая мелкие перышки, выбитые из подушек. Она таскала их за печку и, что-то бормоча, утепляла гнездышко.

— Фетишистка! — крикнул ей вслед Антон, когда она проворно подпрыгнула и выдернула из его пухового одеяла торчащий корешочек белого пера.

Два здоровых черных кота с одинаковой кличкой "Кот", устраивались на ночлег в хозяйской спальне. Даня покачала головой, наблюдая за этой безобразной сценой. Антон прозвал их "два толстяка" и самое паршивое, по ее мнению, что животные откликались. Особенно когда дело касалось еды. А ведь, кот Бабы-Яги создание непростое. Магическое. Его уважать надо. Ну как же! Разве дождешься уважения от парня, который умудрился довести до бешенства Белуна, явившегося на свое несчастье навестить Марью?

Даня прошла в свою старую комнату, в которой они теперь жили с Дубравко, и упала на кровать. Потянулась. Блаженство — не порок.

Волкодлак осторожно прикрыл за собой дверь.

— Спать собралась?

Девушка лукаво покосилась на парня.

— А есть другие варианты?

Дубравко одним махом, без особо видимых усилий, запрыгнул на кровать и присел рядом с девушкой.

— Есть.

Яга прищурилась.

— И чего хочет мой волк?

Парень склонился над ее лицом. Глаза его горели.

— Волк хочет одну маленькую сладкую ведьму…

Шум и треск ворвались в ее сон. Нечем дышать. Все что она знала, что она задыхается. Кругом темнота. Девушка попыталась открыть глаза. Удалось. Ее окружал дым. Черный, едкий, он заполнял легкие. И огонь… повсюду огонь.

Сильные руки подхватили хрупкое тело, завернули во что-то и понесли. В глазах начало темнеть снова. Наконец обожженного горла коснулся кислород. Девушка закашляла. Те же самые руки бережно опустили ее на сырую холодную землю.

Рядом оказался еще кто-то. Теплая ладонь коснулась лба. Даня открыла глаза и повернулась.

— Бабушка Марья! — вместо восклицания из горла вырвалось надрывное сипение. Девушка закашляла. Женщина с тревогой ощупывала внучку.

— Ты как милая?

— Бабуль, откуда это?

— Потом. Надо пожар погасить.

Старая Яга поднялась с колен, распростерла руки в стороны и зашептала. Сила, что освобождала теперь ведьма, была невероятной. Природа застонала. Воздух загустел и стал тягучим, заключая треск пожара в тиски так, что он почти перестал быть слышен вокруг. Поднялся ветер. Волосы Марьи разлетелись в стороны, словно наэлектролизованные. Освещаемая заревом пожара, она имела жуткий вид. В черном ночном небе сверкнула молния, прогремел гром, и первые крупные капли дождя упали на землю. За ними разом последовал сильнейший ливень, обрушившийся на дом ровным потоком. Раздался резкий неприятный треск, и крыша в нескольких местах стала оседать вовнутрь.

Дубравко продолжал вытаскивать жильцов на улицу. Сначала Антона (Федор вышел сам), кикимору, котов, потом причитающего Степку. Спина волкодлака почти сгорела. Даня, забыв про себя, кинулась к нему.

— Твоя спина!

Дубравко сморщился.

— Пройдет. Балка упала.

Он покосился на дом. Огонь уже почти погас.