Бесы: Роман-предупреждение

333

шенных и вошедших за весьма короткий период в систему тер рористических актов 1, появилась печать с изобра жением пистолета, кинжала и топора (I). Под листовками стояла подпись: «Исполнительный комитет Социально-революционной партии» — такое название получи ла террористическая фракция «Земли и воли». Тень «Народной расправы» нависла над Россией, дух ее лидера, заточенного в Петропавловской крепости, будора жил воображение землевольцев и им сочувствующих. «Как-то незаметно для самих землевольцев, — пишет сов ременный историк, — пункт «в» части «Б» программы, преду сматривавший «систематическое истребление наиболее вред ных или выдающихся лиц из правительства и вообще людей, которыми держится тот или другой ненавистный нам порядок», становился главным в их деятельности. Революционные круж ки сначала на юге России, а затем и землевольцы в Петербур ге постепенно втягивались в террор — в первое время во имя защиты от правительственных репрессий или мести наиболее ретивым представителям властей, а потом и с более широкой, хотя и не сразу осознанной целью завоевания политических свобод» 2. Тактикой политического убийства «вредных или вы дающихся лиц из правительства или вообще людей…» овладели «чистейшие сердцем и простодушнейшие», «блестящая плея да». Цель вновь начала оправдывать средства. «Теперь несомненно», — отвечал Достоевский в апреле 1878 года писавшим ему шести московским студентам, — молодежь «попала в руки какой-то совершенно внешней поли тической руководящей партии, которой до молодежи уж ровно никакого нет дела и которая употребляет ее, как материал и Панургово стадо, для своих внешних и особенных целей» (30, кн. I, 22). И здесь же: «Никогда еще не было у нас, в нашей рус ской жизни, такой эпохи, когда бы молодежь (как бы предчув ствуя, что вся Россия стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездной) в большинстве своем огромном была более, как теперь, искреннею, более чистою сердцем, более 1 И сегодня потрясает хронология террора — 1878–1879: 1 февраля 1878-го — убийство шпиона Никонова, 23 февраля — покушение на товарища прокурора киевского окружного суда Котляревского, май — убийство киев ского жандарма Гейкинга, август — С. Кравчинский на улице закалывает кинжалом шефа жандармов Мезенцова. Февраль 1879-го — убийство харь ковского губернатора Кропоткина, март — убийство шпиона Рейнштейна и покушение на шефа жандармов Дрентельна, 2 апреля — А. К. Соколов стреляет в Александра II. 2 Гинев В. Н. Блестящая плеяда. — В кн.: Революционеры 1870-х го дов, с. 52.

334

жаждущею истины и правды, более готовою пожертвовать всем, даже жизнью, за правду и за слово правды. Подлинно ве ликая надежда России!» (30, кн. I, 23). Даже выстрел Веры Засулич не отнял у него надежду на «чистых сердцем». Прони кновенные слова Засулич на суде «Страшно поднять руку на человека» Достоевский прокомментировал в «Дневнике писа теля» в «ее пользу»: «Это колебание было нравственнее, чем само пролитие крови» (27, 57). Однако чем дальше, тем больше «чистые сердцем» действо вали уже без колебаний. Право на «теракт» — «кровь по совес ти» — нашло общественное признание и было нравственно санкционировано. «Тяжело, страшно, но бывает необходимо, а потому ты не виновна!» — эта экстраординарная судебная формула узако нивала насилие и кровопролитие — методы грубой силы про тив грубой силы. Каждый получал право самостоятельно ре шать, кто должен быть убит, а кто нет и когда именно «бывает необходимо» лишить человека жизни. Убийство по политичес ким мотивам переставало быть преступлением. В этом «бывает необходимо» таилась страшная разруши тельная сила: двойной стандарт к морали и правосудию делает любого человека беззащитным перед террором. «В истории развития общественного сознания 24 января и 31 марта (выстрел Засулич и суд над ней. — Л. С.) являются прологом той великой исторической драмы, которая называет ся судом народа над правительством, — писал впоследствии видный землеволец О. В. Аптекман. — В истории же развития нашего революционного движения делу Засулич суждено было стать решительным поворотом этого движения». Куда? «Смерть за смерть» — так называлась брошюра С. Кравчинского, написанная и изданная в 1878 году, где ав тор, отомстивший шефу жандармов Мезенцову за казнь своего товарища, уверял, что политические убийства вовсе не метод их борьбы, что это отдельный эпизод: «Мы никогда не выйдем из пределов самозащиты, своих же заветных целей мы доби ваемся совершенно иным путем» 2. Но было в этой брошюре и признание поразительное: «Убийство — вещь ужасная! Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери само сознания, человек, не будучи извергом и выродком человече ства, может лишить жизни себе подобного. Русское же прави тельство нас, социалистов, нас, посвятивших себя делу осво- 1 Аптекман О. В. Общество «Земля и воля». — В кн.: Революционеры 1870-х годов, с. 350. 2 Революционеры 1870-х годов, с. 352.

335

бождения страждущих, нас, обрекших себя на всякие стра дания, чтобы избавить от них других, — русское правительство довело до того, что мы решаемся на целый ряд убийств, возво дим их в систему» 1. В сущности о том же писал и О. В. Аптек- ман: «Общий смысл этой борьбы таков: нам объявили войну — и мы обороняемся; наша личная свобода и человеческое досто инство попираются — и мы обязаны кровью своею защитить их; мы не первые подняли меч; пусть же поднявший меч от ме ча и погибнет!» 2 Землеволец Аптекман, создавший обстоятельные и, как удостоверяют историки, точные воспоминания, увидел и понял главное в переломном моменте, когда Россия остановилась «колеблясь над бездной»: «…революционер становится все более и более агрессивным… у него за поясом кинжал, а в кар мане револьвер: он не только будет защищаться, но и напа дать; он даром не отдаст своей свободы… Мы на словах откре щиваемся, как от «нечистого», от политической борьбы; мы не годуем, когда либеральная литература ехидно упрекает нас в том, что мы свернули с намеченного нами пути, но фактичес ки — увы! — мы, помимо своей воли, ведем политическую борьбу, как мы, помимо воли своей, говорим не стихами, а про зой… Неумолимая логика событий втянула революционеров в свой водоворот, и они, чтобы не захлебнуться, ухватились за террор, как утопающий за соломинку» 3. О. В. Аптекман увидел и другое: программа «Земли и воли», в принципе осуждающая террор, верная народ нической стратегии и тактике, все-таки содержала зерно, из которого мог вырасти и вырос колос-монстр. Землевольцы ус покаивали сами себя: «Террористы — это не более как охра нительный отряд, назначение которого — оберегать… работ ников от предательских ударов врагов… «Земля и воля»… счи тает… нужным прибегать к террору, как к специальной форме борьбы для специальных случаев, и только для таких слу чаев» 4. Определять «специальность» случая оставалось делом субъективным, произвольным, непредсказуемым. И Аптекман, оценивавший события 1878 года из точки времени 1884-го, а потом и 1906 года (когда были написаны и опубликованы его воспоминания), мог позволить себе весьма драматическое обобщение. «Но иное дело теория, иное — практика, — гово рит он по поводу пункта программы землевольцев, посвящен- 1 Революционеры 1870-х годов, с. 352. 2 Там же, с. 355. 3 Там же, с. 356. 4 Там же, с. 357.

336

ного террору. — Фактически наше положение уже в конце 1878 года стало внушать серьезные опасения… Круто нарастав шее террористическое настроение и резко обрисовавшийся по ворот в деятельности землевольцев и прочих революционеров- народников предвещали нам всем, а особенно «деревенщине», тяжелые испытания» 1. Тайное общество «Свобода или смерть», возникшее внутри другого тайного общества — Исполнительного комитета «Зем ли и воли» в мае 1879 года, подвело окончательную черту — раскол «Земли и воли» стал реальностью. И вот важнейшее сви детельство участника: «Теперь, когда я вновь переживаю пери петии этих драматических событий, для меня все более и более становится понятной роковая неизбежность это го раскола» 2. «Земля и воля», в печатном органе которой могла появиться статья, где черным по белому было написа но: политическое убийство — это осуществление революции в настоящем, — такое общество было обречено. «Проклятая не- чаевщина…» — так, по преданию, бормотали землевольцы — противники террора. «Не надо так уж трястись и скрипеть зуба ми при слове «нечаевщина» — так, по преданию, возражали первым сторонники террора. И для доказательства того, что общество застраховано от перерождения, что оно не превратится в корпорацию убийц, в фабрику тайных казней по нечаевскому образцу, была изобре тена теория одного, самого главного, послед него убийства, убивающего все прочие убийства. Соблаз нительная теория окончательного убийства стала краеуголь ным камнем «Народной воли», центральным пунктом ее прог раммы. Как логическое следствие пути, по которому пошли народо вольцы, восприняли они письмо уже восемь лет как исчезнув шего в казематах Петропавловской крепости Нечаева, того самого Нечаева… Письмо, адресованное Исполнительному ко митету «Народной воли», в котором узник равелина не просил и не требовал, а предлагал принять меры к его освобождению. В исторической повести Ю. Трифонова об Андрее Желябо ве воспроизводится реакция народовольцев на это предложе ние: «Два, три года назад мы, действительно, были далеки от него (Нечаева. — Л. С.) и имели право возмущаться, а сейчас, дорогие друзья, мы заметно к нему приблизились. — Как! 1 Революционеры 1870-х годов, 357. 2 Там же, с. 363.