Война и антивойна

Сегодня СМИ сообщают о еще ведущихся боях и едва заключенных перемириях. Когда силы США прибыли в Сомали, их встречала на берегу армия телекамер. Руководители обмениваются посланиями не через своих послов, а прямо на Си — эн — эн, зная, что их союзники и противники смотрят, — и ответ получают здесь же у камеры.

Когда иракские ракеты «Скад» летели на Тель — Авив, израильские военные цензоры знали, что в Багдаде пристально смотрят Си — эн — эн, и беспокоились, как бы репортажи с места падения ракет не помогли иракцам нацелиться точнее. Само ускорение передачи новостей повысило их важность.

В работе «Информация, правда и война» полковник Алан Кэпмен замечает, что «спутниковая технология поставила под сомнение возможность цензуры». Коммерческие разведывательные спутники практически лишили воюющие стороны возможности спрятаться от СМИ, а когда все стороны смотрят на экран, прямая трансляция с поля боя угрожает переменить как фактическую динамику войны, так и стратегию. Как говорит Кэпмен, «это может превратить репортеров из беспристрастных наблюдателей в неосознанных, даже в невольных, но тем не менее прямых участников» войны.

Кэпмен утверждает, что граждане демократической страны имеют и право, и потребность знать, что происходит. Но, спрашивает он, обязательно ли им узнавать об этом в реальном времени?

Нереальное реальное время

Новые СМИ изменили не только реальность. Они, что даже еще важнее, изменили наше восприятие реальности — а потому и контекст, в котором ведется пропаганда и войны, и мира. До промышленной революции неграмотные и рассеянные в провинции крестьянские массы довольствовались рассказами путешественников, церковными проповедями и мифами с легендами, чтобы строить собственные образы далеких мест и времен. СМИ Второй волны приблизили далекие места и времена, и сообщаемые новости стали давать ощущение «ты там находишься». Мир рисовался объективно и «реально».

А СМИ Третьей волны начинают создавать ощущение нереальности относительно реальных событий. Ранние критики телевидения сетовали на погружение зрителя в искусственный мир мыльной оперы, консервированного смеха, фальшивых эмоций.

Завтра эти тревоги покажутся мелочью, потому что новая система СМИ создает целиком «фиктивный» мир, на который правительства, армии и целые народы реагируют как на реальный. Их реакция также обрабатывается СМИ и вставляется в вымышленную электронную мозаику, которая направляет наше поведение.

Растущая «фикционализация» реальности обнаруживается не только там, где ей место — в ситкомах и мыльных операх, — но и в программировании новостей, где это может привести к самым мрачным последствиям. Такая опасность уже обсуждается во всемирном масштабе.

Марокканская газета «Ле Матен», выходящая в Касабланке, недавно опубликовала заставляющую задуматься статью, где цитировался французский философ Бодрийяр по поводу того, что война в Заливе выглядела гигантской имитацией, а не реальным событием. «Медиатизация, — соглашается газета, — усиливает фиктивный характер» событий, и они кажутся в чем‑то нереальными.

Экран на экране

Нереальность еще усилилась во время войны в Заливе из‑за «телевизора в телевизоре», (ТВ)2. Мы постоянно видели у себя на экранах видеоэкраны, показывающие нацеливание и попадание. И военные считали этот видеоряд настолько важным, что, как утверждает один флотский капитан, пилоты иногда перестраивали свои видеодисплеи в кабине так, чтобы они лучше выглядели на Си — эн — эн. Оказалось, что некоторые виды оружия телегеничнее других. Например, ракеты ГАРМ наводятся на системы ПВО противника и поливают их мелкой дробью. Но результат их работы в телевизоре выглядит не очень эффектно. Камеры хотят другого: кратеров от больших бомб на шоссе.

Новые технологии имитации позволяют инсценировать фиктивные пропагандистские события, с которыми люди могут работать интерактивно, события потрясающе яркие и «реальные». Новые СМИ дают возможность снимать целые битвы, которых не было, или показывать совещания (липовые) высшего руководства противника, на которых отвергаются мирные переговоры. В прошлом, бывало, агрессивные правительства устраивали провокации для оправдания военных действий; в будущем их достаточно будет имитировать. В этом быстро наступающем будущем не только правда, но и сама реальность станет жертвой войны.

Тут есть и хорошая сторона: публика настолько привыкла пользоваться имитацией для многих других целей — дома, на работе, в игре, — что может усвоить: «видеть» и даже «ощущать» — еще не значит верить. Люди освоятся с изощренной техникой СМИ со временем и, можно надеяться, станут менее доверчивыми.

И наконец, не следует обманывать себя обычным сейчас мнением, что новые СМИ сделают мир однородным, устранят различия и отдадут колоссальное предпочтение немногим — например, Си — эн — эн будет запихивать западные ценности и американскую пропаганду в пять миллиардов глоток.

Сегодняшнее господство Си — эн — эн в мировом телевидении — вещь временная, поскольку уже возникают конкурирующие сети. Через десять — двадцать лет можно ожидать появления множества глобальных каналов и диверсификации СМИ, что уже и происходит в странах Третьей волны.

Домашние спутниковые тарелочки будут когда‑нибудь принимать вечерние новости откуда угодно — из Нигерии или Нидерландов, Фиджи или Финляндии. Автоматический перевод позволит немецкой семье смотреть игровое шоу из Турции, переведенное на немецкий в реальном времени. На греко — католиков Украины посыплются спутниковые передачи Ватикана, призывающие их присоединиться к Римско — католической церкви. Молитва аятоллы в Куме войдет в дома правоверных Киргизстана и Конго — или Калифорнии, если на то пошло.

И вместо горстки централизованно управляемых каналов, которые смотрит весь мир, возникнет головокружительное разнообразие доступных людям источников информации, не знающих границ, таких источников, которые политические или военные хозяева людей и знать не хотели бы. Можно предположить, что немного пройдет времени, пока манипуляторы и регуляторы, не говоря уже о террористах и религиозных фанатиках, начнут творчески обдумывать использование новых СМИ.

Политика, касающаяся регулирования, контроля и манипуляции СМИ — или защиты права на свободу выражения, — станет краеугольным камнем завтрашней стратегии знаний. А эта стратегия знаний будет определять, как разные страны, группы и армии будут действовать в грядущих конфликтах двадцать первого века.

И военное ведомство США не имеет свободы рук в определении или реализации стратегии знания. Первая Поправка, гарантирующая свободу печати, означа- ет, что регуляторам в США придется работать тоньше и незаметнее, чем их коллегам в странах, где тотальный контроль над СМИ остается фактом.

Да, несмотря на недовольство и напряжение, существующее между Пентагоном и СМИ, почти все военные специалисты по стратегии знаний, с которыми мы говорили, соглашаются с представителями СМИ по одному существенному вопросу. Они считают, что тотальный контроль над СМИ сам по себе является проигрышной стратегией и что в целом американская традиция относительной открытости информации с военной точки зрения окупается.

Многие люди, в погонах и без, серьезно утверждают, что какие бы преимущества ни получало тоталитарное государство от контроля над СМИ, они решительно перевешиваются новаторством, инициативой и творческим воображением, свойственными открытому обществу. Иметь стратегию знания, говорят эти люди, не значит устраивать тотальный контроль. Это значит использовать неотъемлемые преимущества свободы для благих целей.

Но в победе, в поражении или в ничьей, СМИ, включая те каналы и технологии, которые сегодня и представить себе невозможно, будут основным оружием комбатантов Третьей волны в войнах и борьбе с ними, краеугольным камнем стратегии знаний.

Пока что на этих страницах мы отслеживали рождение новой формы войны, соответствующей новой форме создания богатств. Ее начало мы видели в первой формулировке доктрины воздушно — наземного боя. Мы рассмотрели технологии, такие как роботизация и оружие нелетального действия, которые, вероятно, вольются в эту новую форму. И наконец, мы заглянули вперед, говоря о «стратегии знаний», необходимой военным руководителям завтрашнего дня, чтобы уйти от поражения или добиться победы в будущих войнах. Иными словами, мы проследили исторический прогресс, ведущий к форме войны, которая станет господствующей в начале двадцать первого века.