Война и антивойна

Короче говоря, возможны с десяток смесей и сочетаний форм войны, и каждое еще допускает бесконечные вариации. И это только при рассмотрении конфликтов всего с двумя противниками или простыми союзами.

Растущее разнообразие войны очень сильно затрудняет каждой стране возможность оценки военной силы своих соседей, друзей или соперников. Те, кто хочет начать войну, и те, кто хочет этому помешать, в равной мере сталкиваются с беспрецедентной сложностью и неопределенностью. Гипертрофированное разнообразие заодно усиливает привлекательность войны в коалиции (и использование коалиции для предотвращения войны).

Опять же, если подумать о больших союзах, включающих страны со многими различными уровнями военного и экономического развития, градации и вариации растут астрономически, как и возможности разделения труда в таких коалициях.

Сейчас разнообразие поднялось до такого уровня, что ни одна страна не может создать полностью универсальных вооруженных сил. Даже США признают невозможность финансирования или ведения всех видов войны. Опираясь на опыт, полученный в Заливе, Вашингтон говорит, что будет стремиться в дальнейшем повсюду, где это будет возможно, создавать при возникновении кризиса модулярные коалиции, где каждый союзник примет участие в разделении труда, предоставляя специализированные военные силы и технологии, которых может не быть у других. (Этот подход, между прочим, повторяет подход крупнейших корпораций мира по формированию «стратегических союзов» и «консорциумов» с целью эффективной конкуренции.)

Переход от разделенной надвое глобальной системы к разделенной натрое и к в огромной степени возросшему военному разнообразию уже заставляет армии всего мира переосмысливать свои основные доктрины. Таким образом, мы сейчас переживаем период интеллектуального брожения среди военных мыслителей. Как цивилизация, принесенная Третьей волной, еще не приняла своей зрелой формы, так и форма войны, порожденная Третьей волной, еще не достигла полного развития. Доктрина воздушно — наземного боя была только началом.

То, что мы пока видели, это еще рудименты. Начавшись с усилий генералов Старри и Морелли, пересмотренная и потом испытанная на полях Ирака, форма войны Третьей волны еще должна быть радикально расширена и углублена. Широкие сокращения военных бюджетов не воспрепятствуют этой глубокой ре — концептуализации, а ускорят ее, поскольку армии будут стремиться достичь большего меньшими средствами. Ключом к этому переосмыслению будет концепция форм войны и их взаимосвязи.

Взгляд на уже идущие изменения дает нам поразительную картину как природы войны, так и природу борьбы с нею в начале двадцать первого столетия. И если солдаты и государственные мужи, дипломаты и переговорщики по контролю над вооружениями, активисты борьбы за мир и политики не поймут, что лежит впереди, может оказаться, что они ведут — или пытаются предотвратить — войны вчерашнего, а не завтрашнего дня.

Часть третья: Исследование

Глава 11. Войны в нишах

Все, что мы видели до сих пор, — всего лишь прелюдия. Нас ждут куда более серьезные изменения облика войны и борьбы с ней, которые поставят перед миротворцами и борцами за мир незнакомые новые вопросы, и некоторые из этих вопросов могут показаться фантастическими.

Как действовать с бесконечными вспышками «малых войн» — из которых не будет двух похожих друг на друга? Кто будет править космосом? Можем ли мы предотвратить или сдержать кровавые войны на полях сражений, набитых «виртуальными реальностями», «искусственным интеллектом» и автономным оружием — таким, которое, получив программу действий, само решает, когда и куда стрелять? Должен мир запретить или приветствовать целые классы нового оружия, предназначенного для бескровной войны?

Новая форма войны не выскочит в готовом виде из чьего‑нибудь доктринального труда, как бы хорош он ни был. Не возникнет она и из исследования опыта какой‑то одной войны. Поскольку она отражает возникновение новой системы создания богатств и — фактически — целой новой цивилизации, она тоже возникает и развивается по мере того, как новая система и новая цивилизация распространяются по миру. Сегодня мы можем провидеть траекторию изменений самой войны по мере того, как углубляется и расширяется форма войн Третьей волны.

Как мы видели, Третья волна экономики бросает вызов прежней индустриальной системе, разбивая рынки на меньшие и более дифференцированные фрагменты. Появляются рыночные ниши, потом продукты для этих ниш, финансирование, игроки ниш на рынке акций. Реклама для ниш заполняет СМИ для ниш — такие, как кабельное телевидение.

Этот уход от массовости в передовой экономике сопровождается уходом от массовости существующих в мире угроз, поскольку единая гигантская угроза ядерной войны сверхдержав сменилась множеством «угроз по нишам».

Бывший советник Белого дома по науке Дж. А. Кей — ворт — второй формулирует это иначе, замечая, что переход от в высшей степени централизованных вычислительных систем на базе больших компьютеров (мэйнфреймов) к «ордам мелких персональных компьютеров» имеет параллель в «среде угроз», стоящих перед мировой общественностью. Вместо так называемой «Империи зла» над миром нависли «распределенные угрозы».

Таким образом, перемены в технологической и экономической структуре отражаются и в военном деле.

Смех в инфосфере

Где‑то высоко в «инфосфере», куда отправляются после смерти социологи, слышен циничный смех итальянца Гаэтано Моска.

Почему, спрашивает он себя, столько считавшихся блестящими умами людей — политики, журналисты, специалисты по международным отношениям, гуру всех мастей, — поражены или удивлены насилием, вспыхнувшим по всему миру после холодной войны?

«Когда кончается война большого масштаба, — писал Моска в 1939 году в своей книге «Правящий класс», — разве не оживает она в малом масштабе в виде ссор между семьями, классами и деревнями?» Оказывается, Моска был недалек от истины, пусть даже оконченная война была не горячей, а холодной.

Сегодня мы видим ошеломляющее разнообразие сепаратистских войн, насилия на этнической и религиозной почве, государственных переворотов, пограничных споров, гражданских бунтов и террористических актов, толкающих толпы пораженных бедностью и сорванных с места войной эмигрантов (а с ними и орды наркокурьеров) через национальные границы. В современной все более глобальной экономике эти с виду малые конфликты порождают серьезные вторичные эффекты в окружающих (и даже отдаленных) странах. И потому сценарий «много малых войн» заставляет стратегов многих армий свежим взглядом посмотреть на так называемые «специальные операции» или «специальные силы» — тех, кто будет воевать в войнах за ниши завтрашнего дня.

Из всех подразделений современной армии подразделения специальных сил, вероятно, ближе всего к ведению войн Первой волны. В их обучении делается упор на физическую силу, сплоченность подразделения — создание сильных эмоциональных связей между его членами наряду с суперпрофессиональностью в ведении рукопашного боя. Вид войны, которую эти войска ведут, также сильнее всего зависит от нематериальных составляющих — интеллекта, мотивации, уверенности в себе, находчивости, преданности делу, боевого духа и личной инициативы.

Специальные силы — как правило, добровольческие — являются, короче говоря, элитными подразделениями, предназначенными, как объяснил один офицер, действовать «в зонах враждебных, защищаемых, отдаленных или культурно чувствительных». Термин «специальные операции» охватывает широкое разнообразие задач — от распределения продовольствия жителям после стихийных бедствий до обучения солдат дружественной державы борьбе с повстанцами. Специальные силы могут совершать тайные рейды для сбора разведданных, диверсий, спасения заложников или политического убийства. Они могут участвовать в антитеррористических операциях, в операциях по борьбе с наркоторговлей или вести психологическую войну и наблюдать за соблюдением соглашений о прекращении огня.