Страница 14 из 18
В уединенном домике было тихо. Только где-то в сумраке ждал звонка серебряного колокольчика Яир, готовый подать очередной кувшин вина. Марк не пускал сюда рабов. Исключениями были Яир и Габриэла… Воспоминание о прекрасной девушке причинило ему боль. Сейчас ее нежное тело распинает на восточных подушках Исмаил-паша…
Марк вскочил. Может, он еще успеет?! Послать гонца в преторий гвардии, вызвать дежурную декурию и взять штурмом дворец турецкого посланника… Повесить эту жирную свинью прямо на заборе, забрать девушку… Только что дальше? Международная дипломатия и политика неподвластны даже всемогущему префекту преторианцев. Значит, гнев императора обрушится на его златокудрую голову, а следом на шею упадет тяжелый топор палача… Надо выждать! Через несколько дней никто не сможет противиться его воле…
Он опустился обратно в кресло и принялся поигрывать изящным кинжалом с рубинами на витой рукоятке. Потом отложил оружие и взглянул на перстень: голова льва то ли скалилась, то ли улыбалась. Пламя масляных ламп за спиной бросало тень на белую мозаичную стену: его голова, окруженная нимбом волос, казалась огромным одуванчиком. Игра световых бликов рисовала в одуванчике замысловатые узоры, они складывались в напоминающую что-то картинку, но причудливая игра случая еще не закончила свою работу… Марк налил неразбавленного вина, жадно выпил. По подбородку потекли пряные струйки…
«Какая все же змея Варения! Она нарочно продала Габриэлу, чтобы причинить мне боль. Это предательство!»
Последнее слово он произнес вслух. И оно тут же отдалось негромким эхом.
– Предательство… А что ты считаешь предательством?
Марк вздрогнул.
Случайные светотени закончили сеанс рисования. В нимбе его волос прорисовалось лицо молодого мужчины: высокий лоб, развитые надбровные дуги, провалы глазниц, запавшие щеки, выступающие скулы, длинный тонкий нос, узкие, обрамляющие тонкие губы усы, остроконечная бородка… Это было то же лицо, что много лет назад появилось в убогом домишке иудейки Руфи.
– Разве преторианская гвардия может свергать императора вместо того, чтобы охранять его? А она превратилась в гнездо заговоров и много раз предавала того, кого должна защищать! И разве задуманный тобой переворот не есть очередное предательство?
– Кто ты? – пересохшими губами спросил Марк. Он был не в силах пошевелиться и надеялся, что возникшее видение тоже вызвано вином, а не расстройством разума.
– Хозяин твоего перстня. Я знаю про предательство больше, чем кто-либо еще!
– Я никого не предавал… Мы только обсудили кое-что с недовольными командирами, но ничего не сделали…
– А мальчики, которых ты беззаконно захватил в Иудее и обратил в рабов? Младшего бросил в грязные объятия своего начальника, старшего ломал до тех пор, пока он не стал послушным…
– Я не знал их! Нельзя предать того, кого не знаешь…
Тонкие губы разошлись в улыбке.
– Но Авла Луция ты знал. Всячески угождал ему, выполнял все пожелания… Почти все! А потом разрушил его планы, искорежил жизнь, женился на его невесте… Это ли не предательство?
– Нет. Я никогда не считал Авла своим другом, не любил и подчинялся по обязанности…
– А жена, которую ты предал, заменив ее в постели рабыней?
– И Варению я не любил!
– Но Габриэлу ты любил?
Марк закрылся ладонями и долго молчал.
– Да, – наконец глухо пробился между пальцев его сдавленный голос. И перстень, казалось, радостно завибрировал.
– И это не помешало тебе отдать ее развращенному турку! Неужели власти префекта преторианской гвардии не хватило бы, чтобы сразу же расторгнуть сделку? И неужели Исмаил-паша отказался бы немедленно и с удовольствием выполнить твою волю?
Марк молчал, не отрывая рук от лица. У него кружилась голова, его мутило. Но беспощадный собеседник не считался с этим.
– Ты прав – предают только свои. Те, кого любят, кем дорожат, на чью помощь надеются… За твоей спиной много предательств!
– Тогда неважно – одним больше, одним меньше, – хрипло произнес Марк.
– Важно, ибо каждому воздастся по делам его…
Марк оторвал ладони от лица. Хмель прошел.
– Я вижу, ты все знаешь, – хрипло произнес он. – Удастся ли то, что мы задумали?
– Да. Если это будет последнее предательство на земле…
– Что это значит? – вскинулся Марк.
– Скоро поймешь…
– Отвечай! Что это значит?!
Но перед ним была только его собственная тень: голова в нимбе пышных волос. Лицо хозяина перстня исчезло.
– Яир! Яир! – Марк изо всех сил затрезвонил в колокольчик. В комнату вбежал запыхавшийся раб.
– Кто здесь был?! Кого ты пропустил в дом?! Отвечай!
– Никого, хозяин! Вокруг стоит стража. Кто мог сюда войти?
Марк обессиленно откинулся на спинку кресла.
Вечером приехал в гости Публий Крадок. Крепкие рабы принесли его в паланкине, занесли по лестнице и поставили носилки на веранде. Крадок, хотя и постарел, довольно ловко выпрыгнул на мраморные плиты. Он немного погрузнел, лицо обрюзгло, некогда кучерявые волосы выпрямились и поредели. Туника из дорогой египетской ткани была украшена золотыми застежками, волосатое запястье охватывал широкий золотой браслет – такими награждают за доблесть в бою.
На ужин подали курицу по-нумидийски, фламинго с изюмом и молочного поросенка в сливовом соусе: тесть любил хорошо поесть. Мужчины трапезничали вдвоем: Варения не вышла к столу.
– Я слышал, у тебя размолвка с моей дочерью? – спросил префект Рима, когда ужин подходил к концу.
С веранды обычно открывался хороший вид на город, но в темноте только императорский дворец был ярко освещен факелами и кострами, светились и виллы богатых сановников, кварталы плебса тонули в непроглядной ночи, как будто их в Вечном городе не было вовсе.
– Да, – коротко ответил Марк.
– И я знаю причину этого, – сказал тесть. – Сейчас ты молод, но с годами поймешь, что в этой жизни если и можно на кого опереться, так только на свою семью. Друзья, соратники, любовницы – их дружба, преданность и любовь эфемерны, они не выдерживают серьезных испытаний. Мать, отец, жена, дети – вот кто тебя может поддержать в трудную минуту!
И, помолчав, с грустной иронией добавил:
– Но лучше не рассчитывай ни на чью поддержку, держись сам.
Они выпили разбавленного, как положено, вина и заговорили о делах и службе.
– Ты помнишь своего центуриона Авла Луция? – спросил вдруг Крадок. – Он вернулся в Рим. Почти десять лет безупречной службы в провинции дают ему такое право. Хочет стать легатом[22]… Я думаю, он это заслужил, и буду просить императора выполнить его желание…
Марк пожал плечами.
– Что ж… Он не сделал мне ничего плохого. Скорей это я виноват перед ним…
А на следующий день, на симпозиуме у трибуна преторианцев Герпиния, они столкнулись лицом к лицу: Марк и его бывший командир. Авл располнел, лицо избороздили глубокие морщины, волос стало меньше, зато загорелая лысина увеличилась. Луций был изрядно пьян и едва держался на ногах. Справедливости ради надо отметить, что и Марк был далеко не трезв.
Какое-то время они стояли, молча глядя друг на друга. Авл очнулся первым, широко улыбнулся и протянул бывшему подчиненному руку:
– Рад встрече, Марк. Я рад твоему возвышению: ты командуешь императорской гвардией, а я лишь претендую на должность легата… Кто бы мог подумать, что ты столь стремительно поднимешься по службе, да еще не выиграв ни одного сражения?! А как поживает прекрасная Варения? Говорят, она подарила тебе замечательных детишек? Наверное, они как две капли воды похожи на мать? Счастливчик!
Увидав, как побагровело лицо префекта, Авл Луций понял, что сболтнул лишнего, и поспешил завершить встречу:
– Ну, ладно, ладно. Я вижу, ты спешишь, не стану тебя задерживать. Если не возражаешь, я зайду к тебе в гости, ведь нам есть что вспомнить…
Наверное, Луций не придал значения своим словам, а может, и сразу же забыл их. Но Марка нескрываемая насмешка задела всерьез, и в тот же день он пересказал неприятный разговор тестю, присовокупив несколько реплик от себя.
22
Легат – командир легиона (численность 4500 солдат).