Похищение

– Не знаю, Эндрю.

Лишь выйдя из здания тюрьмы, я понимаю, что сам ничем не лучше, чем он.

Домой я добираюсь уже в сумерках. Делия, поглаживая Грету, сидит на ступеньках трейлера.

– Привет! – говорю я, опускаясь перед ней на корточки. – Ты в порядке?

– А ты сам не знаешь? – Голос у нее хрупкий, как стекло. Она раздраженно смахивает волосы с лица. – Потому что я о себе уже не знаю ничего.

Я сажусь на ступеньки, и Грета, словно поняв, что я принял вахту, уходит.

– Где Софи?

– Спит.

– А Фиц?

– Я отправила его домой. – Она подтягивает колени к груди и обхватывает их руками. – Знаешь, сколько я встречала людей, которые даже не знали, что заблудились, пока не становилось слишком поздно? Туристы, свернувшие не там, новички за рулем, неправильно державшие карту, – все они думали, что находятся в каком-то другом месте. И до сих пор я им, по большому счету, не верила.

– Солнышко, послушай…

– Я больше не хочу слушать, Эрик. Я больше не хочу, чтобы мне рассказывали, кем я была раньше. Я, черт возьми, хочу сама это помнить! – На ее глаза набегают слезы. – Что со мной не так?

Я протягиваю руку, чтобы обнять ее, но едва я ее касаюсь, она будто каменеет.

«Он поглаживал ей спинку…»

«А потом полез под юбку…»

Она поднимает блестящие от слез глаза.

– Софи… – говорит она. – Они были вместе. Вдвоем.

– Но ты же успела. – Я сам хочу в это верить. Она опускает голову, погружаясь в раздумья. – Если тебе что-то понадобится, я буду в доме.

Она заправляет пряди за уши, кивает. Впрочем, Делию всегда беспокоил не поиск, но осознание, что ты заблудился.

Право выбора – вот что делает нас людьми. Я могу в любой момент отставить бутылку, а могу допить. Я могу сказать себе, что держу все под контролем; могу убедить себя, что парой глотков меня не загонишь обратно в выгребную яму.

Господи, этот вкус… Коптящий дым в горле, жжение на губах. Поток, проносящийся сквозь зубы. На исходе такого дня любой пригубил бы.

Луна сегодня желтая, неровная и висит так низко, что крыша трейлера Рутэнн, кажется, вот-вот проткнет ее углом – и небесное светило сдуется, как воздушный шарик.

Почему его называют «домом на колесах», когда он никуда не ездит?

– Эрик! – Отрезок света пронзает мою руку, ногу, а после и половину туловища: это Делия приоткрыла дверь. – Ты еще здесь?

Я едва успеваю спрятать бутылку виски.

Она садится на ступеньку возле меня.

– Я только хотела извиниться… Я знаю, что ты ни в чем не виноват.

Если я отвечу, она почувствует запах спиртного. Поэтому я лишь киваю в надежде, что она спишет мое состояние на усталость.

– Идем внутрь, – предлагает она, беря меня за руку.

Я настолько благодарен ей за ласку, что, вставая, забываю о бутылке, и та со звоном катится по лестнице.

– Ты что-то уронил? – спрашивает Делия, но через несколько секунд ее глаза привыкают к темноте и она видит этикетку. – Эрик… – бормочет она, и в этих двух слогах разочарования больше, чем вместилось бы в целую книгу.

К тому моменту как я, стряхнув оцепенение, вхожу в дом, она уже подхватила спящую Софи на руки. Она свистом подзывает Грету и берет со стола ключи от машины.

– Боже мой, Делия, я выпил всего глоток на сон грядущий! Я же не пьян, посмотри на меня! Послушай, как я говорю! Я могу остановиться в любой момент.

Она поворачивается, и наша дочь оказывается между нами – словно между двух огней.

– Я тоже, Эрик, – говорит она и выходит из трейлера.

Я не окликаю ее, когда она садится в машину. Габаритные огни, приплясывая, уносятся вдаль, подмигивают мне, словно глаза неведомого демона. Я сажусь на нижнюю ступеньку и подбираю опрокинутую бутылку.

Она наполовину полная.

Фиц

Мне не сразу удается уложить Софи на гостиничной кровати, у изголовья которой недремлющим часовым уже разлеглась Грета. Покончив с этим, я с помощью кипятильника готовлю нам чай и приношу чашку Делии, которая все это время сидит на улице на пластмассовом стуле и невидящим взглядом смотрит на стоянку.

– Давай подведем итог, – говорит она. – За последние двенадцать часов я выяснила, что в детстве меня растлевали, а мой жених снова запил. Думаю, с минуты на минуту у меня диагностируют рак, ты согласен?

– Упаси господь! – говорю я.

– Тогда опухоль мозга.

– Замолчи! – Я сажусь рядом.

– Все, что он говорил на суде… Он вообще себя слышал?

– Не знаю, хотел ли он себя слышать, – признаюсь я. – Думаю, он предпочел бы стать тем, кем его считала ты.

– Ты хочешь сказать, что это моя вина?

– Нет. Ты виновна в этом не больше, чем твой отец виновен в том.

Она отхлебывает чай.

– Ненавижу, когда ты прав! – бормочет она и добавляет уже мягче: – Как можно быть ветераном, если даже не помнишь войны?

Я забираю у Делии чашку и кладу ее ладонь на свою, как будто собираюсь предсказывать будущее. Я провожу пальцем по линии жизни и линии любви, нащупываю узелки вен у нее на запястье.

– Это ничего не меняет, – говорю я. – Неважно, что сказал твой отец. Ты ведь осталась тем же человеком, каким и была.

Она отталкивает меня.

– А если бы ты, Фиц, узнал, что раньше был девочкой? Что тебе сделали операцию и все такое, а ты об этом ничегошеньки не помнишь?

– Ну, это уже глупости! – Мужские амбиции берут свое. – Остались бы шрамы.

– У меня, знаешь ли, шрамов хватает. Как ты думаешь, о чем еще я могла забыть?

– Как тебя похитили инопланетяне? – пытаюсь шутить я.

– Нет, что-то из обычной человеческой жизни, – с горечью говорит она.

– Может, лучше послушаешь мои рассказы о детстве? Например, как мой отец однажды бросил маму на целый месяц, потому что безостановочно играл в Вегасе. Или как она поднесла кухонный нож к его горлу и заставила поклясться, что он никогда больше не приведет эту шлюху в наш дом. Вот еще забавная история: однажды мама выпила весь свой запас валиума, и мне пришлось вызывать «скорую». – Я не отрываясь смотрю на нее. – Помнить о плохом – это, знаешь ли, не так уж приятно.

Она опускает глаза.

– Просто трудно понять, кто заслуживает доверия, вот и все.

От ее слов у меня холодеет сердце.

– Делия, я должен тебе кое-что сказать.

– До операции ты был девочкой?

– Я серьезно… Я знал, что Эрик опять начал пить.

Она отстраняется.

– Что?

– Я приезжал к вам пару дней назад и нашел бутылку.

– Но почему ты мне ничего не сказал?! – возмущается Делия.

– А почему мы все ничего тебе не говорим? Потому что любим тебя.

Мои слова спугивают сокола, и тот с криком взмывает в небо. Делия долго думает над моими словами и наконец тихо спрашивает:

– Как там моя книга?

– Я давно за нее не брался. – При этих словах горло у меня сжимается до игольного ушка. – Все времени не хватало.

– Может, я помогу, – предлагает Делия и целует меня.

Она высвобождается из моих объятий, и хотя я понимаю, что ей просто неудобно сидеть в такой позе, все же я ждал этого слишком долго, чтобы ее сейчас отпустить. Я запускаю пальцы в гущу ее волос и развязываю хвост, я расстегиваю пуговицы на пижаме, в которой она приехала. Я ставлю свою подпись у нее на спине.

Когда она начинает вытаскивать мой ремень, я беру ее за руку. Мы не можем вернуться в комнату, где спит Софи, поэтому я веду ее на заднее сиденье арендованной машины, что припаркована в двух футах от нас. Это нелепо, незрело – и абсолютно уместно. Мы бьемся коленями в окна, нам мешают ноги, мы даже смеемся. Когда мы оба боком лежим на сиденье и Делия запускает руку мне в трусы, где мой выступ встречается с шелком ее ладони, я в буквальном смысле перестаю дышать.

– Рыжий – мой настоящий цвет волос, – говорю я дрожащим голосом.

– Я не это проверяла.

– Делия, ты уверена, что хочешь этого?