Союз двух сердец

— Я не обязана отвечать, — тихо бросила Нора. Она подобрала губку и перешла к бедрам и икрам, удивляясь твердости мускулов.

Нора помнила все, что делала Мичико, и в довершение, зачерпнув из чана воду, поливала ею Сейджи, пока не сошли остатки мыла. При этом вода попала и на нее, намочив тонкую ткань бюстгальтера и сделав ее почти прозрачной.

Сейджи с интересом посмотрел на нее. Он встал, но залезть в чан не торопился. Вместо этого еще раз тихо повторил предложение.

Почему бы и нет, подумала Нора, не желая копаться в себе слишком глубоко, чтобы понять причину своей покладистости. Он все равно разденет меня. И будет ласкать. И вторгнется в самые запретные места. Смущаясь, она расстегнула бюстгальтер.

Нора никогда не позировала в обнаженном виде, каким бы известным ни был фотограф.

— Думаю, с тебя хватит потереть мне спину, — сказала она; ей было не по себе от ощущения своей наготы.

Господи, до чего же она красива! У Сейджи захватило дух. Какая соблазнительная грудь… И такая округлая. Просто совершенство. А соски… Ему захотелось прикоснуться к ним губами. Он представил, как она держит на руках его ребенка и тот сосет ее грудь.

У Сейджи не было никаких прав на такие мечтания. У них ведь не настоящая свадьба, а так… деловое соглашение, услуга за услугу. Сейджи никогда не замечал за собой такой мечтательности. Впервые он хотел, чтобы женщина забеременела от него.

Он зачерпнул воду из чана и полил Норе на плечи. Она отказалась сидеть, пока он тер ее. И немного расслабилась, когда Сейджи принялся легко и в то же время основательно массировать ее спину, эту несносную часть тела, которую всегда нужно было кому-то скрести и тереть, желательно тому, у кого сильные, неутомимые руки. Сейджи мягкой щеткой тер ее поясницу, а затем между лопатками. Его прикосновения не были чувственными, но она знала, что так будет не всегда.

— А теперь поворачивайся, — произнес он наконец.

Закусив губу, Нора повиновалась.

— Ты хоть знаешь, какая ты хорошенькая? — поинтересовался Сейджи; он поменял щетку на губку и погрузил ее в ведерко с мыльной водой. — Вряд ли, несмотря на всю ту лесть и восхищение, что окружают тебя.

Нора даже не подозревала, что он может быть таким нежным. Сейджи водил губкой по ее возбужденным соскам, и каждое движение было легким, как взмах крылышек бабочки, но при этом достаточно твердым, чтобы посылать сигналы желания к самым сокровенным ее местам.

Сейджи все-таки не удержался и наклонился, чтобы потереться щекой о ее лоб — непривычная ласка тронула Нору. Но он не заменил мягкие касания губки нежными прикосновениями пальцев. Сейджи решил следовать своему плану. Это будет самым суровым испытанием его воли, его самурайской силы, унаследованной от японских предков.

Он усмехнулся: мне понадобится также твердость викингов, которую я позаимствую у своих скандинавских предков. Тогда удастся выполнить задуманное. Может, даже беспардонная наглость Джэрролда Брэта не помешает. Это по его милости мы угодили в такую переделку.

— Лучше снять трусики, — посоветовал он Норе. — Ты же не будешь в них лезть в воду.

Зрачки Норы расширились, поглотив зеленый ободок. Она повиновалась. К ее удивлению, Сейджи не проявил особого интереса к рыжеватому треугольнику. Он лишь провел там губкой несколько раз. Ему хотелось поскорее погрузиться в воду. Поэтому он передвинулся ниже, к ногам и ступням. И в завершение вылил на Нору ведерко горячей воды, осторожно, чтобы не намочить волосы.

А теперь — в воду.

Может, он хочет заняться любовью там. Хотя мысль об этом и возбуждала Нору, она сомневалась, что окажется способной на акробатические трюки, будучи неискушенной в таких делах. Но в следующую секунду поняла, что ей не о чем беспокоиться. По крайней мере сейчас. Сейджи махнул ей на сиденье с одной стороны, а сам сел напротив. Их колени даже не соприкасались. А о соблазнительных позах и речи не было — оба по самую шею погрузились в горячую, с травяным запахом воду.

Умиротворенно вздохнув, Сейджи закрыл глаза. Нора оказалась предоставленной самой себе и принялась изучать его лицо. В его чертах было мало японского, но Нора решила, что от матери Айко и бабки Юкико он унаследовал ту самую загадочность восточного человека. И мог скрывать от окружающих свои самые сильные эмоции.

Через некоторое время вода остыла.

— Пора вытираться и готовиться ко сну, — открыв глаза, заметил Сейджи.

Нора вновь испытала неловкость, только во сто крат большую. Она вытиралась насухо огромным полотенцем, стараясь не смотреть на Сейджи. Наконец он бросил полотенца в бамбуковую корзину, щелкнул выключателем, и ванная погрузилась в темноту. Жестом он пригласил Нору подняться по трем широким, низким ступеням, ведущим в спальню, и тоже вышел из ванной, задвинув за собой створки фусума.

Даже если зайдет прислуга, чтобы убраться, никто не потревожит их. Сейджи задул несколько масляных ламп, освещавших комнату, но оставил ту, что стояла на низеньком столике и освещала его футон.

После купания нагишом Нора чувствовала еще большую неловкость и направилась к шкафчику, где лежали ее вещи, чтобы взять ночную рубашку.

И тут же крепкая рука схватила ее за плечо.

— Не будет моя жена спать в ночной рубашке, — заявил Сейджи.

Как Нора ни старалась побороть себя, ее нижняя губа задрожала.

— Погаси хотя бы свет, — шепотом попросила она.

Он удивился.

— Но почему, ведь мы уже видели и касались друг друга без одежды? Ты не забыла?.. Это же наша брачная ночь.

Нора покорно вернулась к футону и легла. Жесткая, удлиненной формы подушка была предназначена для шеи. Нора не посмела натянуть на себя покрывало из боязни, что снова вызовет недовольство.

Сейджи помедлил немного, любуясь ею. Затем улегся рядом. Теперь мне предстоит одна из самых трудных задач в моей жизни, подумал он. Надеюсь, я справлюсь.

Он просунул свою мускулистую ногу меж ее ног и наполовину закрыл Нору собой. Затем, поцеловав ее в губы и склонив голову, страстно приник к одному из сосков. И сразу же второй сосок набух, требуя такого же внимания. Одновременно импульсы желания, пробужденные Сейджи, донеслись со скоростью света туда, где Нора больше всего хотела этого мужчину, — донеслись так, будто всегда знали путь.

У нее невольно вырвался стон, и Сейджи понял, что, несмотря на свое нежелание, она испытала удовольствие. Он принялся за другую ее грудь и затем как бы невзначай покрыл дорожкой поцелуев живот. Легкое, словно перышко, прикосновение сказало ему о том, что она истекает желанием, что, несмотря на девственность и отчужденность, она разыгрывала прежде свое безразличие к нему. Он готов уже был разрушить преграду и войти в нее, но вдруг задумался. Если я сделаю это сейчас, то сожгу за собой все мосты, напомнил он себе. Я воспользуюсь той единственной возможностью близости с ней, что имею. Как глупо было соглашаться лишь на одну-единственную ночь в ее объятиях…

Он сделал над собой усилие и, неохотно выпустив Нору из объятий, задул пламя лампы.

— Ч-что такое? — пробормотала Нора, разгоряченная ласками.

— Что-то я не в настроении сегодня, дорогая, — ответил он, понимая, что его слова здорово смахивают на злую шутку. — У меня, видишь ли, болит голова.

Он повернулся к ней спиной и сделал вид, что заснул. Нора лежала в темноте, уставившись в потолок. Она была потрясена, возбуждена и оскорблена. Он что, чурбан бесчувственный? Совсем без совести? — спрашивала она себя. Или это лишь одна из граней его мести… неотъемлемая часть унижения, которое она должна вынести ради тети? Ей вдруг пришло в голову, что, может быть, он надеялся на ее отказ, на то, что она нарушит уговор, и тогда он ничего не будет ей должен.

Каковы бы ни были его намерения — а он мог придумать немало способов унизить и оскорбить ее, — Норе удалось заснуть лишь в два часа, и все для того, чтобы через каких-то четыре с половиной подпрыгнуть от бешеного трезвона, который издавал будильник Сейджи. Она вскочила и села в постели, ничего не соображая. Потом, придя в себя, прикрылась покрывалом. Впервые она просыпается и рядом с ней лежит мужчина.