Последнее прости

– След от укола нашли? В смысле это точно был один укол?

– По картине – да. Александр Васильевич ищет. Но погибшая вся исколота. Несколько лет, круглосуточно ей вводили лекарства.

– Муж кому-то поручал с ней сидеть, уколы делать?

– Да, там была помощница, подруга ее по институту. Сыну вроде не поручал. Но, возможно, отец решил так говорить, чтобы сына вообще не светить. Калинин работает. А уколы нужно делать довольно часто.

– Реально вычислить время того самого укола удалось?

– Будем стараться.

– Тяжелая история. Что за мужик?

– Да неплохой.

– Как ты думаешь? Он мог?

– Мог. Из сострадания, к примеру. Он офицер. Решительный, сильный. Жена могла попросить, избавил ее от мучений. Так бывает… Но еще, как выясняется, есть подруга Катя…

Худенькая официантка, проходя между столиками, совсем глаза скосила, без конца поглядывая на двух видных плечистых парней. Наконец, один из них – с волосами ежиком, массивным подбородком и явно когда-то сломанной переносицей – взглянул на нее весело и подмигнул добродушно.

– Понравилась, Коль? – не совсем трезво поинтересовался его приятель.

– Мне все женщины нравятся в принципе, – ответил Коля. – А тебя, Витя, смотрю, немного повело. Как говорит наш тренер? Никогда не мешай пиво с водкой. А если ты пьешь только пиво, тебе не место в наших спортивных рядах. Да… Легок на помине. – Парень достал телефон из кармана. – Слушаю, Василий Иванович. Все нормально. Прогуливаюсь по скверу. Не, простуда прошла. Как вы сказали: чай с медом на ночь, и усе. Ладно. На связи. – Он сунул телефон в карман и встал. – Ну, чего, пошли?

– Я б посидел еще. Ты даже звонка Васьваныча боишься.

– Да при чем тут он. Девушка меня ждет. Не хотел рассказывать, но я вроде женюсь.

– Ты что? На той, которая приходила?

– Ага. Невеста, считай.

– А говоришь, тебе все женщины нравятся.

– Все в принципе, а Юлька – конкретно, понял? Ты как хочешь, а я пошел. В случае чего можешь официантку склеить.

Николай шел к месту свидания в парке не по главной аллее, а по боковой тропинке. Юлю он увидел издалека. Она, как всегда, ожидая его, беспокойно поглядывала то по сторонам, то на часы. Он улыбнулся. Выглядела девушка прекрасно. Тоненькая, миниатюрная, в коротком, приталенном черном плаще с расклешенным подолом, в меру подкрашенное миленькое личико и роскошные, густые и волнистые, пепельные волосы ниже плеч. Николай пошел было быстрее, но вдруг затормозил. К Юле подошел какой-то парень. Явно пристает. Юля, похоже, пытается его отшить, отворачивается, но парень не уходит. Смотрит вместе с ней на людей, идущих по главной аллее, что-то говорит… Юля вдруг улыбнулась, потом вообще рассмеялась. Ей что, понравился этот клоун? Николай остановился за высоким кустом и стал наблюдать. Объективно парень был симпатичный. Высокий, светловолосый, с белозубой широкой улыбкой. Но Николаю он казался фальшивым, липким, неприятным. А Юлин смех, ее беспечные слова просто резали слух. Ему и Юля уже была неприятна. Он рванул с места и оказался рядом с ними. Она испуганно посмотрела на его лицо, искаженное злобой. Но улыбнулась, взяла за руку.

– Ой, наконец. А я тут…

– А ты тут, вижу, не скучала. Свободен, парень. Или ты не понял? – Николай резко дернул Юлю за руку и почти потащил к выходу из парка.

– Собственно, почему вы так со мной разговариваете? – Парень не отставал. – И как вы с девушкой обращаетесь? Вам не кажется, что это хамство?

– Что ты сказал? – Николай резко повернулся. – Ты хамом меня назвал? Ты мою девчонку тут обрабатывал, а я хам?

– А кто же еще? – Парень побледнел, но не отступал. – Я вообще не могу понять, как такая девушка могла связаться с подобным дикарем.

Дальше Юля наблюдала все сквозь слезы, как в замедленной съемке. Тяжелые кулаки Николая превратили лицо парня в кровавую массу. Парень упал, а Николай бил его ногами по ребрам. Он остановился только тогда, когда Юля пронзительно закричала: «Спасите! Он его убивает!» Оглянулся, быстро схватил ее за руку, протащил до проезжей части, остановил машину, втолкнул на заднее сиденье. Она рыдала всю дорогу, они вышли у дома, где Юля жила, молча вошли в маленькую однокомнатную квартиру. Юля с плачем бросилась на диван. Коля прошел в кухню, налил стакан воды из-под крана, выпил сам, потом налил еще, вернулся к Юле и протянул ей. У нее стучали зубы о края стакана, когда она пила. Он поднял ее, снял плащ, повел в ванную, умыл, как ребенка, прижал к себе. В комнату он принес ее на руках.

– Ну, что ты, маленькая? – нежно сказал Николай. – Чего ты так испугалась?

– Ты не убил его?

– Да ты что, дурочка. Я боксер мирового уровня. Неужели я не знаю, как правильно дать по морде ухажеру моей девушки, чтоб на следующий день следов не осталось?

– Это неправда. Он был весь в крови.

– Это правда. Я просто ударил его по носу, и хлынуло много крови. Придет домой, умоется, и все! Ты мне веришь?

– Да. Я же была на твоих боях. Мне всегда казалось, что ты их убиваешь, а они потом подходили и улыбались. – Юля обняла Николая, всхлипнула, уткнулась лбом в его шею. – Ты такой сильный, никак не могу к этому привыкнуть.

– А тебе понравился этот хмырь в парке?

– Ну ты что. То есть нормальный парень, конечно, смешил меня. Но как мне кто-то может понравиться…

Николай понес девушку к кровати, умело раздел, сбросил свою одежду… Им, как всегда, было очень хорошо вместе. Юля только загнала подальше мысль о том, что временами чувствует себя в его сильных руках хрупкой, беспомощной игрушкой…

Когда поздно ночью Николай открыл ключом дверь своей квартиры, на кухне горел свет. Мать еще не спала. Она сидела за столом и молча смотрела на него.

– Ты чего? – буркнул он.

– Тетка твоя померла. Мила.

– Ясно.

– Что тебе ясно?

– А что мне может быть неясно в два часа ночи? Померла моя двоюродная тетка Мила. Давно, вообще-то, пора было. Ты чего ждешь? Рыдать, что ли, будем?

– Рыдать, наверное, не будем, просто поговорим.

Глава 6

Олег проснулся, как всегда, рано. В пять тридцать. То есть он в это время привык вставать. А сейчас просто открыл глаза, обожженные бессонницей и сдерживаемыми слезами. Быстро встал, немного размялся, постоял под холодным душем, в кухне открыл кран и долго смотрел на льющуюся воду без всяких мыслей, потом налил полный стакан, сделал глоток и почувствовал, как хочет пить. Жадно пил, взглянул на холодильник, вспоминая, когда он ел последний раз. Не вспомнил, просто понял, что есть по-прежнему не может. Преодолевая себя, достал картошку, почистил, поставить жарить, потом разогрел котлету, нарезал помидоры. Завтрак Стасу он оставит на столе. Это ужасно, но ему трудно даже с сыном встречаться, прятать глаза, говорить ни о чем…

Он натянул спортивный костюм и быстро вышел из дома. Почти бежал до парка, радуясь, что прохожих еще пока нет. В парке он заметил издалека знакомых, которые, как и он, каждое утро выходят на пробежку. Свернул с аллеи, чтобы ни с кем не встречаться, не тратить силы на бессмысленное движение по отработанному маршруту. Ему не пробежка сейчас нужна, а побег от всего, что теперь называется его жизнью. Он быстро дошел до маленькой полянки с пожухлой листвой среди старых облетающих деревьев и голых диких кустов. Остановился беспомощно. Попробовал глубоко вдохнуть, но в груди лежал неподъемный камень. Земля уходила из-под ног. Нужно за что-то зацепиться, за какую-то соломинку… Катя. Он произнес это вслух непроизвольно. И почувствовал, что может ее звать, кричать, умолять, разрывая свое сердце, но она не услышит. Не потому что далеко. Она не захочет услышать. Особенно после того, что произошло. В первый раз за все время своей самоотверженной, запретной любви он почувствовал что-то похожее на обиду. Она всего лишь принимала его чувство. Но она не подумает протянуть руку, когда ему так одиноко и страшно. Она вообще не подумает о нем в своей упорядоченной жизни. О нем всегда думала только Мила. Бедная Мила, уничтоженная болезнью, она так старательно, с таким трудом пыталась дышать, чтоб чувствовать его рядом с собой. Мила. Она стала его ребенком, женщина, которую он выбрал в жены на всю жизнь. О чем она думала в тот момент, когда поняла, что умирает?.. Олег застонал и упал на землю. Сначала он пытался сдержать рыдание, закрывал лицо руками, потом просто вцепился судорожно в жесткую траву и кричал от нестерпимой боли, как большой раненый зверь, которого загнали в ловушку.