Волшебный дом

Выпрямившись, я бросился обратно в круглую комнату и столкнулся с выбегавшими оттуда синерджистами, страх в конце концов пересилил их верность своему лидеру. Синерджисты шарахнулись от меня, как от чумного, и забились обратно в комнату. Должен признать, я не мог осудить их за попытку к бегству, потому что данное место явно не способствовало укреплению здоровья. Если бы не Мидж, я бы и сам бросил все и смылся.

Половицы под ковром трескались, загибались вверх, словно их засасывал смерч, и даже потолок изогнулся куполом. Стены покрылись длинными изломанными трещинами.

Из трости Майкрофта вырвалась молния, целясь мне в сердце, и я инстинктивно в мыслях отбил ее. И послал обратно.

Его трость взорвалась, в воздух полетели горящие осколки. Майкрофт закачался и чуть не упал навзничь, но справился и уставился на меня со смесью изумления и ужасающей злобы. Новичок посрамил мастера, мрачно усмехнулся я про себя.

И тогда он показал мне такое, чего я бы не хотел увидеть — или представить — снова.

Он распахнул кошмар и засунул меня внутрь его. Я был уже не в Грэмери, а где-то в другом месте, в другом измерении, мрачном и безграничном, где пахло гниением и тленом, где все наполняли боль и страдание. Среди темной равнины, где отвращение вытеснило все хорошее, где чистоту заменила мерзость. Не знаю, втолкнул ли он меня через боковую дверь в ад или забытым коридором ввел в мое собственное сознание. Возможно, это одно и то же.

Я знал только, что если не выберусь из этого мира, где вокруг в темноте копошился ужас, если я в ближайшие же мгновения не найду путь обратно, то останусь здесь навсегда. Это чем-то напоминало отказ от собственной воли.

Я увидел надвигающуюся на меня из тени какую-то массу, которую принял за приближающуюся толпу, увидел, как их ноги ковыляют вперед, увидел очертания машущих рук, качающиеся там и здесь головы, но, когда они приблизились, я понял, что это одна обгорелая масса людей, сплавленных вместе огнем, который слил их тела воедино. Я увидел у себя над головой текущую по воздуху реку, и твари в ее гнилой воде были не рыбами и не людьми, а отчасти и тем и другим; они пожирали друг друга, выбирая одного в стае, чтобы он стал их добычей. Я увидел каких-то рептилий, выползающих на пепельно-черную землю, и, когда они подползли, я увидел, что это просто оболочки, наполненные множеством извивающихся червей, личинок и насекомых в одной прозрачной скорлупе, и их общее копошение приводило в движение целое. Я увидел чудовищ, не поддающихся описанию, воспринял мысли, слишком подлые, чтобы о них говорить. Я пребывал в угрюмой и сумрачной преисподней, которая манила своей отвратительностью.

Что-то холодное и слизистое обвилось вокруг моей лодыжки, и я закричал.

И прежде чем мой крик затих, голос Мидж вывел меня обратно в мой нормальный мир, как ни причудлив и хаотичен он был.

Не знаю, как она вырвалась от Кинселлы, но теперь была рядом со мной, трясла, колотила меня в грудь, выдирала меня из этого другого измерения, вытаскивала откуда-то из глубины моего собственного естества, из темного тайника, что кроется в нас всех.

Мидж прекратила колотить меня, лишь когда в моих глазах промелькнуло сознание, и тогда зарылась головой в моей груди.

— О, Майк, Майк, я так испугалась! Это не ты стоял тут — здесь была лишь пустая оболочка, в ней не было жизни!

Я обнял ее, облегчение перешло в радостное возбуждение — такое чувство вы испытываете, когда спаслись из смертельной катастрофы; подавляющий страх перед тем, что могло произойти, приходит позже.

И хотя раньше я заблуждался насчет роли Мидж в происходившем, тут я снова понял, что она играла главную партию: Мидж определенно являлась катализатором, но не так, как мне думалось; она всегда была моим мотиватором, связью между мною и Флорой Калдиан — посредником, приведшим меня в Грэмери. В ней была собственная особая доброта И я отодвинул Мидж в сторону.

Майкрофт опрокинулся на камин, из которого по-прежнему валила пыль, поднимаясь черной от сажи мглой. Как это я мог назвать внешность Майкрофта вкрадчивой? С этими кровожадными глазами, с этими сгорбленными плечами, с вытянутыми вперед, как клешни, руками, с этим перекошенным ртом и с лицом, изборожденным морщинами, которых раньше не было, измазанным пылью, — Боже, он напоминал жителя того кошмарного мира, откуда я только что выбрался.

Но он иссяк, его мешок чудес кончился, и ему, очевидно, было трудно это осознать. Да, было бы правильно сказать, что он выглядел не только растрепанным, но и растерянным, близким к умопомешательству. И мне это понравилось — я устал от его самодовольства. Но в гадине еще оставалась жизнь.

Он замахал руками и создал между нами стену из крыс, их щетинистые, мохнатые, грязные тела буквально сложились в стену пяти футов высотой (я уже говорил вам, что не выношу крыс?), а по ту сторону виднелась лишь голова Майкрофта, словно водруженная на шевелящихся мохнатых телах, как Шалтай-Болтай.

Это добавило паники синерджистам — похоже, они тоже вспомнили этот образ и что случилось с Шалтай-Болтаем.

Стена рухнула, когда я представил колотящую по ней каменную бабу, крысы разбежались во все стороны, но растворились в воздухе, не успев спрятаться.

Не обращая внимания на суматоху вокруг, я улыбнулся Майкрофту.

Он расколол воздух передо мной, так что образовалась полость абсолютной пустоты, и ревущий вихрь чуть не засосал меня туда.

Но я заштопал дыру воображаемыми стежками.

— Я моложе ее, Майкрофт! — крикнул я, и он понял, что я имел в виду Флору. — Я выдержу все твои усилия и потуги! Ты видишь, что меня все это не берет. На меня это совсем не действует!

Неужели я никогда не поумнею? Я отшатнулся, когда из дыры в полу выползла одна из тех тварей, которые, я думал, остались в преисподней. Ковер вокруг затрещал, и из разрывов, оставляя за собой блестящий след, поползли какие-то чудовищные слизняки. Гноящиеся, все в струпьях руки хватались за ковер, силясь вытащить остальное тело. Эти оболочки, наполненные копошащейся жизнью, высовывали свои рыла, прежде чем переползти через край. Ленивыми спиралями показались усики черного дыма, и это были болезнетворные микроорганизмы, разлагающее зло, блуждавшее где-то в глубинах, разрушительные начала, ищущие путь на поверхность, стремящиеся найти выход, обрести определенность — действительность. Это просачивалась сама субстанция зла.

Я закачался и упал на колени, так как их существование зависело и от меня; я был их источником, и они подрывали мою силу.

Кинселла тоже был на коленях, рядом с одной из этих дыр, засунув руки между сжатых бедер (теперь я понял, как Мидж вырвалась от него), и гадина, обвившая мою лодыжку, когда я потерялся в этом кратком, но бесконечном кошмаре своего подсознания, вылезла и обвилась вокруг его ноги.

Он закричал и стал кулаками колотить поблескивающую змейку. Она сжалась и спряталась обратно в дыру, а Кинселла, всхлипывая, на четвереньках побежал через комнату.

Чудовища все появлялись, и казалось, сам Майкрофт боялся их; вылезая из земли под круглой комнатой, они брызгали грязью и мазали все вокруг.

На меня дунуло ветром, волосы и складки одежды зашевелились. Все остальные в комнате падали, выли и хватались друг за друга. Электрическое сияние стало еще ярче, словно накалилось. Мебель поднялась, через комнату полетели книги. Мольберт Мидж врезался в кого-то из синерджистов — кажется, это был Кощей, я уверен, это был он — и вдавил его в стену.

Теперь и стены раскололись.

Рядом со мной упало чье-то тело, и вдруг Мидж повернула мою голову лицом к себе.

— Ты можешь остановить это, Майк! — крикнула она, перекрывая шум. — Ты можешь все вернуть! Ты можешь остановить Майкрофта!

— Нет, я не знаю как! Это все — ошибка, Мидж, я не тот человек! Я не знаю, как пользоваться Волшебством!

— Ты только подумай об этом, вот и все! Грэмери поможет! Эти силы здесь — ты только должен направить их!

Неужели так просто, так легко? Голоса — мысли — говорили мне, что это так, и утверждение, то ли произнесенное, то ли внушенное, шло от тех, кто жил здесь до меня, кто был хранителем, кто поддерживал энергию этого места, этой земли, ради Добра. Не одна Флора, но и другие до нее, и еще до них, вплоть до времен, когда здесь была просто круглая полянка в лесу, еще, может быть, в эру драконов, колдунов и белых замков, во времена легенд, которые, нам казалось, мы сами и выдумали. А может быть, еще в предшествующие этой эпохе века.