Волшебный дом

Забавно, что я боялся, но этот страх не пугал меня. Как это может быть? Страх возбуждал меня, потому что он был каким-то новым, и, овладев им — или, лучше сказать, дав ему волю,— я ощутил прилив сил, что очень важно для уравновешивания энергии. Допустим, я бы родился слепым, и в один прекрасный день от удара по голове вдруг прозрел (способность видеть была всегда). Представьте то возбуждение, трепетное восхищение всем вокруг! И страх перед этим.

Но все же я не был на сто процентов уверен. Прикосновение Флоры и ее мысли придали мне знания, включили какой-то тумблер понимания, но — чем черт не шутит? — я мог просто стать жертвой галлюцинации. Был лишь один способ все выяснить; я направился к лестнице, и меня охватила нервная дрожь.

Когда я проходил мимо Вэл, она попыталась схватить меня за локоть, но что-то заставило ее отдернуть руку, не коснувшись меня.

Я взбежал по лестнице, готовый к бою (или рвущийся в бой?).

Синерджисты ждали, но были в некотором беспорядке, и этот беспорядок вызывала не очевидная паника Майкрофта и не мое приближение.

Все предметы в комнате излучали сине-фиолетовое сияние — и диван, и стулья, и все приборы, и книги, и картины, и каминная полка, и оконные рамы, и занавески, — все было залито жутким светом. Сам Спилберг не мог бы создать более тревожного эффекта, В меньшей степени, но столь же страшно, такое же свечение очерчивало живые тела в комнате. Если бы кто-то щелкнул пальцами, в воздухе, наверное, сверкнула бы молния; если бы кто-то чихнул, воздушные потоки превратились бы в бурю.

Круглая комната была живой.

Она пульсировала и звенела собственной энергией, но не было ни звука, ни движения — ее присутствие можно было лишь ощущать и удивляться ему.

Я стоял в дверях и чувствовал на себе дыхание комнаты. С одной стороны девушка по имени Сэнди помогала Джилли встать на ноги. Остальные тревожно озирались на стены, на мебель. Нейла Джоби, похоже, опять тошнило. Я видел, как один из синерджистов потрогал мольберт под разбитым окном и быстро отдернул руку, когда ее охватило сияние, на мгновение усилив ее собственное свечение. Кощей тоже был здесь, и я видел, что ему очень хочется смыться, но я загораживал дверь, и он замер, готовый к броску. Кинселла по-прежнему держал Мидж и казался самым спокойным из них.

Даже спокойнее Майкрофта, стоявшего почти в центре и смотревшего на меня не отрываясь.

Пришло время испытания. Я глотнул.

Сначала Кинселла.

Я колебался — а кто бы не колебался в моем положении? — и, может быть, поэтому сразу не получилось. Чтобы набраться уверенности, мне требовались время и опыт, но у меня не было ни того ни другого.

Кинселла вдруг оказался с козлиной ногой вместо руки. Не знаю, почему я выбрал козлиную, — этот образ мелькнул у меня в уме, и я перенес мысль на его руку. К сожалению, это был мимолетный образ, и Мидж снова оказалась в захвате у Кинселлы, прежде чем он успел удивиться и отпустить ее. Удивление пришло к нему секундой позже, и его челюсть отвисла, а брови полезли вверх. Американец заморгал, полагая, что, видимо, ему просто померещилось, а Мидж тем временем попыталась вырваться.

Тем не менее, кое-что произошло, и это, по крайней мере, придало крупицу правдоподобия тому, во что я хотел поверить. Я мог это! Только нужно сосредоточиться, и все получится! Я ошибался насчет Мидж: она определенно была важной частью всего этого, своего рода катализатором, но не наследницей Грэмери. Нет, Господи, наследником был я! Я! Но теперь не время размышлять.

Моя мысль возникла снова, и я попытался закрепить ее, уже поняв эти трюки, или искусство, или ремесло, или Волшебство. Кинселла обнаружил, что держит в захвате ухмыляющегося питона. Этот образ оказался не таким мимолетным, и, по-девчачьи завизжав, Кинселла разжал руки.

Мидж рухнула на пол.

— Сюда, Мидж! — закричал я, и она поползла ко мне, не понимая, почему американец выронил ее, и, возможно, не очень этим интересуясь, — ей хотелось лишь добраться до меня.

Но Майкрофт ткнул ей в спину своей тростью, и она замерла.

— Думаешь, справишься со мной? — крикнул он в мою сторону.

Честное слово, я рассмеялся. Наверное, меня снова одолела истерика.

Майкрофт, несомненно, разозлился — видимо, почувствовал, что я смеюсь над ним (и возможно, был не так уж не прав). Он направил свою трость-палочку на дверную раму надо мной, и та вспыхнула, превратившись в огненный вход. Я отшатнулся назад, в прихожую, ослепленный и испуганный.

Я успел заметить, что Вэл вытаращилась на меня, и пламя освещало ее изумленное лицо. Не припомню, чтобы раньше она когда-то теряла дар речи, но, надо отдать ей должное, она и теперь пыталась что-то сказать. Однако все, что у нее получилось, — это раскрывать рот.

— Не спрашивай, — сказал я ей.

И нырнул в объятую пламенем дверь, не тратя времени на размышления, поскольку на данном этапе игры мне следовало либо верить, либо нет — никакие половинчатые решения были неуместны.

Я услышал хриплый вскрик Вэл, но его тут же заглушил шум в комнате. Огонь у меня за спиной вдруг погас, и я обнаружил, что даже не обжегся.

Мы с Майкрофтом смотрели друг на друга через комнату, а вокруг выли и стонали синерджисты, не очень беспокоясь обо мне, а более заинтересованные происходящим вокруг них. Все в комнате, то есть все предметы, считавшиеся неодушевленными, не только испускали чудесное свечение, но теперь начали пульсировать: стулья, приборы, даже сами стены теперь бились, как странной формы сердца. Ковер пришел в движение, словно снизу его толкали вверх чьи-то мощные руки. А на полу, как фасоль на сковородке, заколебались и запрыгали осколки оконного стекла Кощей потянулся к оконному шпингалету, и несколько синерджистов затолкались у него за спиной в нетерпении смыться из коттеджа, но когда он поднял железную задвижку, его собственное тело завибрировало и затрещало, словно его ударило током. Кощей отскочил, опрокинув остальных и смешав их в путаницу рук и ног. Комнату наполнили крики женщин (и, несомненно, нескольких мужчин), и я увидел, что Джоби все же не удержал содержимое своего желудка, хотя рвотные массы и не покинули совсем его тела, а комковатой жижей потекли по шее, груди, плечам. В камине посыпались кирпичи и сажа, оттуда выплыло облако пыли и заклубилось в воздухе; плесень на стенах словно запузырилась гноем.

Круглая комната утратила изрядную долю своего очарования.

Майкрофт шевелил губами, но я не мог за шумом разобрать слов; наверное, это было какое-то заклинание, а не ворчливые жалобы, и я задумался, что же он затеял. Вскоре это выяснилось.

Вокруг меня начала расползаться паутина, она опутала сначала мои руки, потом ноги, кружась и кружась, крепкая, как стальные нити, покрыла мне всю грудь и туловище и в одно мгновение соединилась с той, что поднималась по бедрам. Серебристая паутина опутала мне плечи, и я заметил в ней мелких паучков, деловито снующих среди нитей туда-сюда. Кокон быстро рос, не прошло и минуты, как он подобрался к моему горлу, где стал затягиваться. Вообще-то он стягивался по всему объему, так что я уже еле дышал.

Мидж стояла на коленях, и Кинселла схватил ее за волосы. Она кричала, звала меня.

А я, испугался ли я? Да, испугался, и так, что не могу это выразить словами.

Но я заставил себя успокоиться, потому что все это были лишь трюки, реальные лишь настолько, насколько мой ум позволял это допустить. И я полоснул по паутине невидимым лезвием.

Она распалась, и не успело лезвие дойти до моего живота, как вся паутина исчезла.

— Это твой лучший выстрел? — насмешливо спросил я Майкрофта с самоуверенностью, которой совсем не испытывал.

Удар невидимой кувалдой, от которого я снова вылетел в прихожую, сообщил мне, что это только начало. Я отлетел к задней двери, задыхаясь и клянясь впредь сдерживать свою наглость. Но боль ощущалась лишь в плечах, где они соприкоснулись с дверью, а не в груди, куда я якобы получил удар.