Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Как мы уже писали, Каменев неважно писал политиче­ские статьи, но гораздо лучше — литературные очерки. Я уже упоминал книгу о Чернышевском, назову статью о Гёте, предисловия к тургеневским романам, статьи-рецен­зии на книги „Репин", „Андрей Желябов", „Ломоносов" и другие.

Судьба Зиновьева и Каменева печальна. В разгоревшей­ся после смерти Ленина междоусобице они делали слабые политические ходы. Сначала „близнецы" помогали генсеку устранить Троцкого, а затем и сами попали под жернова страшного сталинского аппарата. Крушение ленинских ору­женосцев нельзя объяснить только различием курсов, борь­бой „уклонов" и платформ. Ленин создал Систему, где на вершине власти было место только одному вождю. Только одному! Но претендентов, особенно вначале, было гораздо больше.

Когда же Сталин одержал над ними политический верх, эти люди стали ему мешать как напоминание о Ленине. Сталин не мог смириться и забыть, что Зиновьев, Каменев, как и другие „октябрьские вожди", были во многих отноше­ниях ближе к Ленину, нежели он. В этих людях Сталин видел потенциальных соперников. Это роковым образом предопределило их судьбу. Глупые, часто смехотворные вы­думки о заговорах и тайных „центрах" — лишь антураж того процесса, который окончательно утвердил монополию Сталина на Ленина и его наследство.

Первое время „близнецы", особенно Зиновьев, еще вери­ли в возвращение наверх. Когда 6 ноября 1929 года Зиновье­ва „проверяли" на коммунистической ячейке Центросоюза, отвергнутый Сталиным Григорий Евсеевич заявил: „Я ду­маю, что со временем (и это время, надеюсь, не так далеко) Центральный Комитет даст мне возможность приложить силы на более широкой арене…" Наивные надежды… Он плохо изучил „верного ленинца" — Сталина.

Сталин не мог забыть, что при Ленине того же Зиновье­ва славили куда больше, нежели совсем неприметного Ста­лина. Когда Троцкий в сентябре 1918 года закончил свою речь перед Петроградским Советом словами: „Мы ученики Ленина, мы стремимся к тому, чтобы хоть капельку похо­дить на этого пламенного трибуна международного комму­низма, на величайшего пророка и апостола социалистической революции…" — раздались, как записано в стенограм­ме бурные аплодисменты". Когда же председательствую­щий на собрании Зорин прокричал в зал: „Да здравствует лучший ученик товарища Ленина — товарищ Зиновьев!" — собрание, как утверждает та же стенограмма, разразилось „бурной овацией".

Пожалуй, никто, как Зиновьев, не был способен так славить Ленина. По случаю смерти Ленина Зиновьев заявил в своей речи: „Ленин — это Ленин. Могуч, как океан, суров и неприступен, как Монблан, ласков, как южное солнце, велик, как мир, человечен, как дитя…" Сталин, с его ковар­ством, не мог допустить, чтобы мертвого Ленина с его "ле­нинизмом" перехватили другие. Не смогли. Не перехватили.

В десятую годовщину смерти Ленина, в январе 1934 года, Зиновьев написал по этому поводу статью, кото­рую никто не хотел публиковать. Там есть такое место, где Зиновьев приводит цитату из Ленина и пишет: „Эту цитату т. Сталин — продолжатель дела Ленина — смог в начале 1933 года подкрепить данными победоносно завершенной первой пятилетки…" Затем перед словом „продолжатель" вставляет слово „великий"… А ведь Зиновьев знал, кем на самом деле был этот „великий"… Какие чувства испытывал он, уже вынужденно славя удачливого вождя?

Зиновьев чувствует, что хватка Сталина все крепче. Со­ратник Ленина уже совсем не думает, как в первые годы после смерти вождя, о возвращении на холм власти, а пыта­ется просто выжить. Бывший .лучший ученик" Ленина ищет способы продемонстрировать свою лояльность к Сталину. На письменные просьбы принять их с Каменевым генсек не отвечает. Остается одно — все активнее включиться в хор славословия Сталина. Ведь он — обладатель такого сильно­го и звонкого голоса…

Выходит очередная книга генсека „Марксизм и нацио­нально-колониальный вопрос". Зиновьев тут же пишет ста­тью (которую вновь никто не хочет брать) „Из золотого фонда марксизма-ленинизма". Нужно сделать запевку сразу же; Зиновьев начинает статью на высокой ноте:

„Есть в сокровищнице марксизма-ленинизма некоторое количество таких книг, без которых не может обходиться ни один марксист и которые составляют золотой фонд ми­рового коммунизма. Таких книг у нас по количеству немно­го. Да тут количество и не важно. Этих книг немного, но именно они составляют самое драгоценное состояние миро­вого рабочего движения. В этой „могучей кучке" книг одна из работ товарища Сталина уже давно — и вполне заслу­женно — заняла выдающееся место. Мы говорим, конечно, о его „Основах ленинизма". Теперь новая книга столь же заслуженно займет место среди самых выдающихся произ­ведений марксизма-ленинизма…"

Но спасения нет. Может быть, и потому, что Зиновьев и Каменев были столь близки к Ленину. Это не забывается и… не прощается. „Продолжатель" вождя должен быть один…

После убийства Кирова — арест. Почти сразу, уже 17 декабря, Каменев, отец троих сыновей (двое — Юрий и Владимир — от второй жены Т.И.Глебовой), чтобы спасти себя, решил отмежеваться от Зиновьева. Этим дистанцированием он надеялся облегчить свою участь. На вопрос сле­дователя Рутковского о его теперешних отношениях с Зи­новьевым заявил: „…в моих отношениях к Зиновьеву прои­зошло сильное охлаждение. Однако ряд бытовых условий (совместная дача) не дал мне возможности окончательно порвать связь с ним. Считаю необходимым отметить, что, живя на одной даче летом 1934 года, мы жили совершенно разной жизнью и редко встречались. Нас посещали разные люди, и мы проводили время отдельно. Бывавшие у него на даче Евдокимов и, кажется, Куклин были гостями его, а не моими. Находя это положение все же для себя неприемле­мым, я при первой же возможности стал строить себе дачу по другой железной дороге. Еще в период совместной борь­бы с партией я никогда не считал Зиновьева способным руководить партией, последние же годы подтвердили мое убеждение, что никакими качествами руководителя он не обладает".

Зиновьев же слезно просил о снисхождении в своих письмах на имя Сталина, Ягоды и Агранова. В письме к Сталину есть такие строки: „Я не делаю себе иллюзий. Еще в начале января 1935 года в Ленинграде, в доме предвари­тельного заключения, секретарь ЦК Ежов, присутствовав­ший при одном из моих допросов, сказал мне: „Политически вы уже расстреляны".

Здесь же Зиновьев просил Сталина: „Умоляю Вас пове­рить мне в следующем. Я не знал, абсолютно ничего не знал и не слышал и не мог слышать о существовании за последние годы какой-либо антипартийной группы или ор­ганизации в Ленинграде". Но о Каменеве он уклонился что-либо сказать.

Может быть, это повлияло и на окончательный приго­вор соратникам Ленина, вынесенный тем же В.В.Ульрихом при членах Военной коллегии Верховного суда Союза ССР И.О.Матулевиче, А.Д.Горячеве 16 января 1935 года. Один из главных инквизиторов сталинского режима зачитал на суде:

"В результате контрреволюционной деятельности „Мо­сковского центра" в отдельных звеньях зиновьевского контрреволюционного подполья вырастали чисто фашист­ские методы борьбы, появились и крепли террористические настроения, направленные против руководителей партии и правительства, что и имело своим последствием убийство товарища С.М.Кирова…"

Военная коллегия приговорила:

„1. Зиновьева Григория Евсеевича, как главного органи­затора и наиболее активного руководителя „Московского центра", руководившего деятельностью подпольных контр­революционных московских и ленинградских групп, к тю­ремному заключению на десять лет.

11. Каменева Льва Борисовича, являвшегося одним из руководящих членов „Московского центр»", но в последнее время не принимавшего в его деятельности активного уча­стия, к тюремному заключению на пять лет…"

Через десять дней Зиновьев был отправлен в Верхне­уральский лагерь, а Каменев вначале в Челябинский. Но печальная одиссея „близнецов" на этом не закончилась. Ста­лин решил, что даже потенциальных свидетелей и участни­ков реальной расстановки людей в ленинском окружении не должно быть. Толкователем Ленина может быть только он. Следуют телеграфные распоряжения (легенды о враже­ской деятельности, конечно, уже сочинены).