Тьма

— Эта абстракция очень быстро обретает реальность.

— Потому что Прижляк нашел способ управлять ею?

— Он не был первым.

Бишоп посмотрел на нее с удивлением:

— Но ничего подобного никогда не случалось.

— Как знать? Почитайте Библию, Крис, она изобилует указаниями на это.

— Но почему только сила зла? Почему никто не использовал силу добра?

— Использовали, и многие. Иисус Христос, например.

Бишоп улыбнулся:

— Вы хотите сказать, что все его чудеса осуществились благодаря силе, которой он умел управлять?

— Чудеса происходят гораздо чаще, чем вы думаете. Возможно, Христос был человеком, который понял механизм использования этой силы.

— Не означает ли это, что Прижляк — антихрист? Я имею в виду то, что он дошел до противоположной крайности.

Джессика оставила без внимания насмешку, прозвучавшую в его вопросе.

— Антихристов тоже было много.

Принятое натощак виски слегка ударило в голову, но Бишоп, заметив искренность в глазах Джессики, заставил себя воздержаться от иронии.

— Послушайте, Джессика, если, как вы утверждаете, чудеса — это распространенное явление, то почему никто не использует другой источник таким же образом, как это делает Прижляк?

— Потому что мы еще только учимся. Мы еще не постигли этого. Если эта сила и применяется, то бессознательно. Когда мы учились ходить, разве мы об этом думали? Или осознание пришло позднее? Как только мы убедились, что мы научились ходить, мы получили возможность учиться другим вещам. Бегать, ездить верхом, пользоваться инструментами, создавать машины. Это постепенный процесс, Крис, и ускорить его может только наше сознательное отношение.

Бишоп и сам не понимал, почему он не хочет согласиться с этим доводом, тем более что он не противоречил его собственным размышлениям о сверхъестественном. Оттого, вероятно, что этот ответ казался слишком простым и очевидным; впрочем, кто сказал, что ответ непременно должен быть сложным? Все исходит только от человека, никакие внешние силы здесь не участвуют. Как только обнаруживается каждый отдельный источник, они объединяются и увеличивают свою совокупную силу. По-видимому, Тьма действительно воздействует на тех, кто в большей или меньшей степени психически неустойчив, будь то преступники, умалишенные или — он крепче сжал стакан — те, кто носит зло в своем сознании. Большинство случаев, о которых он слышал за последние недели, касались людей, затаивших на остальных какую-то обиду или неприязнь. Похоже, что внешнее безумие пробудило их ожесточенность. Если Тьма способна безошибочно находить зло и вторгаться в души, пробуждая в них эту силу, и сливаться с ней, подкрепляя этим свою мощь, подобно гигантскому ненасытному живому организму, то как можно положить этому конец? Что, если, став сильнее, она окажется в состоянии подавить в душе каждого человека противостоящую ей силу добра, отыскивая и используя скрывающееся в каждой душе зло? Не потому ли эта сила не получила развития в прошлом, что в каждом человеке происходила непримиримая борьба, и только исключительные люди были по-настоящему добродетельны или по-настоящему порочны, чтобы покорить эту силу? А что происходит с этой сущностью после смерти? Либо она тоже умирает, либо переходит... во что? Бишоп понял, что ответ Джессики отнюдь не прост.

— Крис, что с вами? Вы страшно побледнели.

Джессика накрыла ладонью его руку, и Бишоп почувствовал, что сжимает стакан так сильно, что сейчас его раздавит. Он поставил виски на стойку, но Джессика не убрала руки.

Он глубоко вздохнул:

— Кажется, меня это проняло. Она не поняла.

— Вам пришлось столько пережить. Больше, чем любому из нас.

Он покачал головой:

— Я не об этом, Джессика. Конечно, смерть Линн — это нечто такое, чего я никогда не преодолею, но я знаю, что рано или поздно примирюсь с ней, как примирился со смертью Люси. Боль останется навсегда, но я научусь ее обуздывать. Нет, сейчас меня поразило ваше истолкование Тьмы. Как я понимаю, Джейкоб разделяет вашу точку зрения?

— Это его точка зрения. И я с ним согласна.

— Тогда у нас нет способа ее победить. Она ответила после некоторого раздумья:

— Какой-то способ обязательно существует.

Бишоп перевернул ладонь и легонько сжал руку Джессики. Но ничего не ответил ей.

Он сидел в своем номере в неудобном кресле перед широким окном и думал о том, что произошло за это время в Лондоне. Негромкий стук в дверь прервал его размышления. Он бросил взгляд на часы — было пол-одиннадцатого. Стук повторился. Раздавив сигарету в пепельнице, стоявшей на подлокотнике, он встал и пошел открывать. Прежде чем повернуть ручку, помедлил — последнее время дурные предчувствия стали неотъемлемым атрибутом его повседневного существования. Голос Джессики рассеял его тревогу.

Он открыл дверь и встретился взглядом с незрячими глазами Джейкоба Кьюлека. Джессика стояла за спиной отца.

— Можно к вам, Крис? — спросил Кьюлек.

Бишоп посторонился, и Джессика провела отца в номер. Закрыв дверь, Бишоп повернулся к ним.

— К сожалению, у меня не нашлось возможности поговорить с вами в течение дня, — сказал Кьюлек. — Боюсь, что теперь моим временем распоряжаются другие.

— Разумеется. Я понимаю. Похоже, эти люди ждут от вас очень многого.

Слепец издал короткий смешок, но Бишоп заметил, как он изможден.

— С одной стороны, ученые и медики настроены скептически, тогда как парапсихологи, с другой, проявляют осторожность — они рассматривают это как возможность доказать все, что они проповедовали последние десятилетия. Слава Богу, что те из них, кто явно противоречит здравому смыслу, не удостаиваются внимания. Крупные авторитеты держатся где-то посередине между обеими фракциями, естественно тяготея к более логичной, или, если хотите, более научной точке зрения. Я полагаю, что к нам обращаются за советом только потому, что ученые до сих пор не выдвинули никаких конкретных гипотез, не говоря уже о решениях. Вы позволите присесть, Крис? День был довольно утомительный.

— Прошу. — Бишоп повернул кресло, в котором он сидел перед их приходом, и Джессика подвела к нему отца. Присев на стул возле туалетного столика, она дружелюбно улыбнулась Бишопу. Он пристроился на краешке кровати и улыбнулся в ответ.

— Заказать кофе? — спросил он.

— Нет, спасибо. Впрочем, думаю, что рюмка коньяка успокоит мои ноющие кости, — сказал Кьюлек.

— А я с удовольствием выпью кофе, Крис.

Бишоп подошел к телефону и заказал два кофе и коньяк.

— Как Эдит? — спросил он, положив трубку.

— Утомлена и напугана, как и все мы. Наше небольшое собрание в узком кругу, куда входит и она, закончилось всего двадцать минут назад. Специальный комитет должен был обсудить все вопросы, затронутые сегодня на конференции, — действительно важные вопросы, разумеется.

— Кто решает, какие из них являются важными, а какие — нет?

— Можно сказать, что решающим критерием служит умеренность. Как вы знаете, министр внутренних дел — не сторонник крайностей.

— Насколько я знаю, он еще и не сторонник действий.

— Тогда вас удивит его решение.

— Неужели?

— Не скажу, что он полностью убежден, но дал согласие на... как бы это сказать? На небольшой эксперимент.

Бишоп с интересом подался вперед.

Кьюлек потер крылья носа и сильно надавил на глаза, чтобы умерить головную боль. Когда он снова открыл их, вид у него был опустошенный.

— Мы собираемся снова посетить «Бичвуд». Точнее, то, что от него осталось.

Бишоп был ошеломлен:

— Зачем? Какой в этом смысл? Вы же сами сказали, что от дома остались одни развалины.

Кьюлек терпеливо кивнул и положил руку с длинными тонкими пальцами на набалдашник трости.

— Это место было и остается в фокусе всех событий. Каждую ночь туда стекается все больше и больше несчастных жертв той силы, которую мы называем Тьмой. Некоторые там же и умирают, других находят наутро среди обломков в беспомощном состоянии. Должна существовать какая-то причина их паломничества в «Бичвуд». Что-то притягивает их туда.