Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 12



— Я… я не пил! — сорвался начальник стражи, едва не бросаясь душить Насреддина. — Низкий лжец, я не пил, я лишь понюхал и сразу всё понял!

— А что вы не пили, уважаемый? — мигом заинтересовались прочие охранники.

— Молча-а-ать!!! — взревел бывший хозяин багдадских улиц, едва только Оболенский попробовал открыть рот. — Ведите их быстрее к эмиру, и если кто ещё хоть слово скажет — клянусь бородой святого Хызра, я сам отрежу тому его лживый язык!

Дальнейшую часть пути, как вы понимаете, болтать никто уже не рисковал. Правда, Лев пытался беззвучной пантомимой за спиной Шехмета поведать стражам помоложе, в чём прикол, но связанные руки существенно ограничивали его возможности. Однако по губам те поняли, что рассказ впереди и правду не скроешь…

Разумеется, двух закоренелых преступников вели задними дворами. Парадный вход во дворец эмира с садами, фонтанами, павлинами, мозаичными бассейнами и дорожками из чистейшего речного песка был не про их честь. Понятно, что такие красоты создавались не для демонстрации их всяким подозрительным личностям, но ни Лев, ни Ходжа в обиде не были. Они оба в своё время насмотрелись и дворцов, и храмов, и крепостей, и просто богатых домов, так что удивить их архитектурными красотами было сложно. К тому же бывший помощник прокурора успел ещё и поколесить по Европе автобусными турами, а в сравнении с Пражским Градом, базиликой Святого Иштвана в Будапеште или собором Святого Марко в Венеции дворец повелителя Бухары безнадёжно проигрывал. Кто видел все объекты своими глазами, не будет со мной спорить…

— Ты привёл их, о храбрый Шехмет? — Откуда-то из закоулка вынырнул низенький толстячок с красным лицом, короткой бородкой, одетый в парчовые одеяния и увенчанный высоченной, на метр к потолку, чалмой индийского шёлка, украшенной здоровенным сапфиром.

— Да, о великий визирь! — Начальник стражи, сдвинув брови, напряжённо кивнул.

— Наш эмир Сулейман аль-Маруф, да продлит Аллах его дни вечно, давно ждёт этих двух беспросветных грешников, смрадных детей гиены и ехидны, плод запретной любви шакала и удода, грешной связи паршивой верблюдицы и пьяного тушканчика, нарушившего в праздник Рамадан законы шариата, тьфу на них!

Вся колонна, начиная с Ходжи и Льва и заканчивая последним стражем, невольно остановилась послушать.

— Тьфу на этих сынов греха, исчадий вони и скверны, отравляющих мир неароматным дыханием из-под хвоста пьяной ослицы и подмышек укурившегося кальяном утконоса! Да проклянёт их святой Хызр, ибо шайтан уже вытатуировал их имена на своей непристойной ягодице, обрив её ради такого случая!

— Братаны, никто не догадался записать? — завистливо простонал Лев, и все обречённо развели руками.

Визирь смутился, покраснел, чуть было не поблагодарил за комплимент, но быстро опомнился и широким жестом предложил Оболенскому с Ходжой следовать за ним. Грозный Шехмет скрипнул зубами, увязавшись следом, хоть его и не звали.

Опытный в таких вопросах домулло, как бывший царедворец, мысленно сделал пометочку по этому поводу. И, как оказалось, не напрасно, ибо начальник городской стражи был человеком злобным, жестоким, беспринципным, но прямолинейным, а вот визирь правителя Бухары…

Но не будем ставить арбу впереди осла, а лучше назовём эту историю «Сказ о хитроумных проделках Багдадского вора, его наивного друга Насреддина-эфенди, об эмире благородной Бухары и его коварнейшем визире лысом Шарияхе».

Лично я люблю страшные сказки на ночь, поэтому это кошмарно-лживое повествование, трещавшее по всем швам белыми нитками, всё же дослушал до конца. Тем паче что мой восточный гость не допускал ни малейших попыток перебить его уточняющими вопросами.

— Да так не бывает, потому что…

— Но так было, клянусь Аллахом!

— А как же он мог не видеть очевидного…

— Не знаю, но я там был, клянусь Аллахом!

— Так это полный бред, никто не поверит в то, что…

— А ты там был? Поклянись Аллахом! Разумеется, в конце концов я сдался и только слушал.

Великий эмир Бухары, невысокий стройный мужчина с ухоженной бородой, разделённой надвое и закрученной в колечки, разодетый как на парад, с налакированными ногтями и суровым взглядом, нетерпеливо мерил шагами комнату, ожидая их в покоях для недорогих гостей.

Отдельная комнатка в аскетическом стиле, традиционной восточной роскоши никакой, по углам два нубийца с обнажёнными мечами и лицами, скрытыми маской, дешёвый ковёр на полу и одна большущая муха, важно кружащая под потолком. Ни лишних ушей, ни советчиков, ни свидетелей. То есть атмосфера вполне способствовала диалогу на взаимовыгодных условиях. По крайней мере, практичный герой восточных сказок мигом взял нужный тон.

— Что угодно сиятельному повелителю Бухары от его ничтожных рабов?



— Мы не рабы, — гордо рявкнул коренной москвич, коленом в спину выпрямляя склонившегося в поклоне друга. — Рабы не мы. Рабы немы!

— Э-э, что это? — не понял эмир, и нубийцы, рыча, взмахнули мечами.

— Игра слов. Букварь. Первый класс, — виновато пояснил Оболенский, поднимая руки вверх. — Ничего личного, но на самом-то деле чего от нас надо? Какого… такого… эдакого нас с друганом оторвали от культурного отдыха за бутылкой?

— Позволь, я отрублю ему голову, о владыка мира? — нетерпеливо выставился Шехмет.

— И как я потом буду с ними общаться, с безголовыми?! — ровно уточнил эмир Сулейман аль-Маруф. — Не надо ничего рубить, я хочу просто поговорить с этими достойными людьми.

— Но они ужасные преступники!

— Что ужаснее, их преступления или мой гнев? С кем бы ты, о Шехмет, предпочёл встретиться на узкой горной тропе — с ними или со мной?

— Воистину, ты грозен и велик, мой господин…

— Рад, что ты признаёшь волю Аллаха, возвысившего меня над другими людьми, а теперь уйди. Подожди за дверью.

— Слушаю и повинуюсь. — Начальник стражи зыркнул глазами на Льва с Ходжой, но безропотно исполнил приказ.

— Вы тоже. — По кивку эмира оба нубийца, кланяясь и пятясь, покинули комнату. — А теперь я изволю говорить с вами, и от ваших ответов будет зависеть нить вашей жизни, которую в любой момент могут перерезать по одному мановению моих бровей.

— Эгоцентризм из мужика так и прёт, — тихо вздохнул Оболенский.

— Лёва-джан, не нарывайся, — прикрыл его Ходжа. — Мы и так находимся над пропастью, к чему пытаться ещё и встать на уши на самом краешке?

— Не уловил образности.

— О небо, я говорю, что мы и так в пасти тигра, зачем же ещё дёргать его за…

— За что ты собрался меня дёргать? — невольно заинтересовался эмир, и голубоглазый россиянин поспешил вмешаться, потому что добрый Насреддин тоже не всегда мог сдержать язык.

— Слушай, Сулейманка или как тебя там по батюшке, Маруфович? Давай ближе к делу. Мы всё понимаем и оцениваем факты адекватно, поздняк метаться, полы покрашены. Остаётся один нерешённый вопрос: почему именно мы?

Великий эмир поднял на Льва взгляд, не лишённый уважения.

— Мы хотим, чтобы вы избавили нас от Хайям-Кара. Молчи, предерзкий врун! — Прежде чем Насреддин успел раскрыть рот, владыка Бухары уже кинулся на него, как беркут. — А то мы не знаем, что ты хочешь сказать?! Нам отлично ведомо, кто вы оба! Тебя, Ходжа Насреддин, прославившегося в Хорезме, Самарканде, Багдаде, Басре и всех известных городах мусульманского мира, знает любой султан, эмир, падишах и даже мелкий бай, если у него есть мозги размером хотя бы с куриное яйцо. Ты возмутитель спокойствия, насмешник над верой, нарушитель законов шариата, смутьян и болтун, толкающий своими преступными речами истинных мусульман на недоверие к властям!

— Ну где-то как-то приблизительно… — виновато покраснел домулло.

— В самую точку, — похлопал его по плечу Лев, — и скажи спасибо, что не в пятую. А на меня какое досье собрали? Имейте в виду, я буду всё отрицать, и фиг вы что докажете без видеоматериалов.

— Ты… о, ты тот самый Багдадский вор, о котором нам писал наш брат Селим ибн Гарун аль-Рашид. Ты, укравший его гарем, победивший Далилу-хитрицу и её дочь, воровавший целые караваны, обманувший стражей трёх городов и неоднократно посрамлявший самого шайтана!