Проснись, моя любовь

Чарльз бормотал что-то на ухо, чаще вздыхая, нежели произнося внятные слова. Он приподнялся на руках, оторвав себя от ее тела. Элейн сморщилась от новой боли, от звука влажной плоти, выходящей из влажной плоти. Он рухнул рядом с ней на траву.

Элейн села. Она одернула платье, затем стала методично застегивать пуговицы.

Чарльз шевельнулся, перекатился на спину.

— В чем дело, любимая?

Он, не спеша, провел вверх пальцем по бархатной ткани, покрывавшей ее спину, и коротко засмеялся:

— Неужели я взял тебя на муравейнике?

Элейн неуклюже поднялась на ноги. По ее бедрам струйкой стекла мужская эссенция. Она сжала зубы. Корсет валялся в нескольких шагах от нее, разорванные панталоны были непристойно распластаны по траве в том месте, куда он их кинул, пучки зеленых стеблей выглядывали из выреза штанин.

Элейн заметила свои ботинки и сунула в них ноги. Краем уха она услыхала, как Чарльз сел позади нее.

— В чем дело? — повторил он более настойчиво.

Элейн захромала к лошадям. Только бы ей удалось взобраться на спину Джаспер. Тогда она смогла бы ускакать домой и похоронить себя на какое-то время в спальне.

Как только она уже было подумала, что спасена и лорд не следует за ней, сильные руки грубо развернули ее. Элейн резко зажмурилась от солнца.

— В чем дело, черт подери? Я причинил тебе боль?

Солнце скрылось от рывка вперед. Он сильно встряхнул ее раз, другой, третий. Беспощадные черты лица поплыли перед глазами. Чтобы удержать равновесие, Элейн инстинктивно схватилась за держащие ее руки, почувствовав сильную и горячую плоть под тонким хлопком. Его рубашка была разорвана так же, как и ее панталоны.

Разорвана ею. В порыве страсти.

О мой Бог!

— Скажи мне, черт подери! Я знаю, ты можешь!

Он затряс ее сильнее, пока Элейн в конце концов не взмолилась:

— Пожалуйста!

— О, можешь, — раздраженно произнес Чарльз. — Как я и говорил. Ради Бога, Морриган, ты моя жена! Если ты думаешь, что я позволю тебе вести себя подобно героине из дешевого романа, забудь об этом. Все в прошлом, ты выросла и понимаешь свои обязанности. Я внятно изъясняюсь?

Солнце пропало опять, но вместо толчка вперед в пустое пространство, тело Элейн оказалось прижатым к телу лорда. Его брюки были расстегнуты, сквозь бархатную одежду Элейн могла почувствовать длину его мужского орудия — он производил впечатление даже в спокойном состоянии. В животе Элейн сжались мускулы, она тяжело вздохнула. Как Боули со своими поросячьими манерами и кровосмесительными связями посмели приехать сюда? Почему лорд стал тем мужчиной, который дал ей удовлетворение, которое она не могла получить за все семнадцать лет своего брака?

Солнце скрылось. Решительный открытый рот поймал ее вздох. Его язык легко скользнул внутрь, влажный — он напоминал о сочащейся по ногам влаге. Горячий — он напоминал о жгучей, пульсирующей боли, что не покидала ее. Лорд кружил вокруг ее языка, напоминая своими движениями о другой боли. Она вспомнила, как он вращал между ее ног своим другим «довеском», таким же обжигающим. Вспомнила, как он двигался в ней рывками, дразня и продолжая пронзать до тех пор, пока Элейн перестала отличать, где кончается его тело и начинается ее.

Чарльз отступил. Его суровые глаза светились триумфом.

— Так будет всегда, Морриган. Каждый раз, когда я коснусь тебя, ты будешь вспоминать. Стремясь получить больше.

Едва Элейн смогла догадаться о его намерениях, как он поднял и взвалил ее на спину Джаспер. Рукой лорд скользнул под тяжелую бархатную юбку и завел ее правую ногу за луку седла. Такое открытое положение делало тело в высшей степени уязвимым. Тотчас же Элейн почувствовала вторжение в нежную плоть.

Элейн отпрянула назад насколько смогла. Джаспер мягко заржала, беспокойно шагнув к лорду. Твердые, безжалостные пальцы нырнули еще глубже. От боли у Элейн расширились глаза. Пальцы заработали усердней, большой палец лорда гладил нежное утолщение в верхней части губ. Кровь, отлившая от головы Элейн, прихлынула к этой маленькой головке, бугорок распух и затрепетал под настойчивым воздействием. У Элейн участилось дыхание. Животные запахи лошади и секса усилились. Маленькие огоньки вспыхнули в глазах Чарльза, синие, черные, ныряющие огоньки, глубже, глубже…

Чарльз медленно отпустил ее плоть. Элейн сжала мышцы. Он неумолимо выскользнул с мокрым, чавкающим звуком и провел пальцами по ее ляжке, по небритой ноге, неотрывно глядя ей в глаза. В его взгляде безошибочно читалось знание их близости. И гнев.

— Это просто небольшое напоминание, моя дорогая ханжеская женушка. — Он засунул ее левую ногу в стремя. — Влага не вся моя.

Они возвращались в тишине по той же самой дороге, но теперь все казалось другим. Элейн никогда не думала, что есть так много различных видов тишины. Есть удовлетворенная тишина, счастливая тишина, спокойная тишина, яростная тишина. Тишина, наполненная презрением и насмешкой, тишина, наполненная болью и предательством. Тишина, разрушающая преграды, и тишина, возводящая барьеры.

Вернувшись в конюшни, Чарльз снял Элейн с седла.

Ее правая нога подвернулась. Он отвернулся. Элейн схватилась за стремя, ища поддержки. Но взгляд уперся ему в спину, так как лорд уже направлялся прямиком к дому.

Джаспер качнула головой, исследуя непонятную тяжесть на стремени. Элейн рассеянно оттолкнула кобылу и перенесла весь свой вес на ноги.

Чарльз скрылся за углом дома, ни разу не оглянувшись назад. И это тогда, когда ему было известно, что она могла уже упасть и быть до смерти затоптанной копытами!

Элейн задохнулась от яростного гнева. Самовлюбленная свинья! Скотина!

Как он смеет спокойно себе думать, что стоит ему коснуться ее пальцем, как она сразу же прыгнет к нему в кровать! Она ему покажет! Она покажет им всем — свиньям, всем до последнего!

Шумом и гамом наполнился согретый воздух за японской ширмой — в святую святых вторглись энергичная суета и суматоха. Элейн прикрыла груди и бросила свирепый взгляд на Кейти. Служанка, не обращавшая на нее никакого внимания, подняла с пола запачканную женскую сорочку и нижние юбки. Она несколько секунд блуждала взглядом по сторонам, а затем воскликнула:

— О мэм, вы потеряли свой корсет! И панталоны!

Элейн лишилась дара речи. Служанка никогда не перестанет удивлять ее. Невозможно заранее представить, что она сделает в следующий момент: засмеется, вскрикнет или завизжит?

Кейти пожала плечами.

— О, ну может быть, лорд знает, где они могут быть?

— Кейти! — Элейн произнесла отрывисто. — Если ты только посмеешь пойти и спросить у лорда, я… я просто тебя придушу!

Кейти не выглядела потрясенной. До Элейн дошло, что она опять использовала «ненормативную» лексику — употребила выражение из сленга янки двадцатого столетия. Ей пришлось поспешно добавить:

— Я не… не позволю тебе больше быть моей служанкой, Кейти! Клянусь!

Кейти опять пожала плечами.

— Ну, хорошо, я это к тому, что больше никого нет, кого лорд хотел бы видеть вашей служанкой.

От наглости горничной у Элейн расширились глаза, в точности как у рассерженных леди девятнадцатого века.

— Какое платье вы хотите надеть к сегодняшнему ужину, миледи? Как насчет синего? Как раз под цвет глаз лорда, как вы думаете? — мечтательно произнесла Кейти

Элейн стиснула зубы:

— Нет, не думаю.

— Ну, вы должны что-нибудь надеть, мэм. Лорд ожидает вас к ужину.

Элейн полностью спланировала, как вести себя за обедом сегодня вечером. Чтобы на этот раз эти люди поняли, что она, Морриган, — не глупая игрушка. Начнем с Кейти.

— Дай мне что-нибудь красное. Ярко-ярко красное. И затем принеси ножницы и острую бритву. Немедленно.

Элейн изучала в зеркале свое отражение в красном шелковом платье. Она уже отрезала от него рукава с буфами и сняла кружево, прикрывающее грудь.

Кейти воткнула последнюю шпильку в прическу, которую соорудила на голове Элейн, и отошла назад. Ее глаза расширились от изумления.