Прикоснись ко тьме

Забрав в рот побольше плоти, я как бы случайно слегка сжала зубы – и вот тогда у Мирчи вырвался громкий крик. Уяснив, что крик означает полнейшее блаженство, я начала чередовать легкие укусы с поглаживанием языком, и вскоре Мирча уже не кричал, а тихо подвывал, словно не сознавая, что делает. Спустя несколько минут, когда я спустилась ниже, к яичкам, я обнаружила, что Мирча по-настоящему ослаб. Должно быть, это было самое чувствительное место, а может быть, напряжение оказалось слишком велико. Не успела я понять, что происходит, как он схватил меня за бедра и усадил на себя так, чтобы мы могли соединиться. Это было так невероятно хорошо, так верно и правильно, что я едва не ответила на его зов. Но тут во мне заговорил разум, я вспомнила о цене и откинулась назад.

От резкого движения я потеряла равновесие и скатилась с кровати. Через секунду надо мной возникло недоуменное лицо Мирчи, который, свесившись с матраса, уставился на меня, распростертую на прикроватном коврике. Я закрылась халатом, и глаза Мирчи потемнели.

– Я своими руками разорву этот чертов халат! – гневно заявил он.

Его голос был хриплым, глаза дико сверкали. Я быстро завернулась в халат, как в одеяло. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с горячим телом Мирчи, но думать все-таки легче, когда на тебе есть одежда. У меня прерывалось дыхание, кружилась голова, я хотела Мирчу, и все же я отодвигалась от него до тех пор, пока не уперлась в окно.

– Мы в расчете, Мирча, – сказала я.

Он сел. Видимо, он совсем забылся, поскольку его набухшая плоть сразу напомнила о себе. Мирча поморщился, но продолжал смотреть на меня горящими глазами, в которых метались янтарные, коричные и багровые отблески. Его потемневшие глаза были так прекрасны, что мне захотелось подбежать к нему и броситься в его объятия. Я ухватилась за подоконник и почувствовала, как обожгла меня магическая защита. И все же она была холодной по сравнению с моей кожей, пылавшей, как в огне.

Мирча провел рукой по лицу; его рука дрожала Затем взглянул на меня.

– Кэсси, пожалуйста, не делай этого. Я тебе все объяснил, ты знаешь, что стоит на кону. Я хотел, чтобы тебе было хорошо и чтобы потом ты меня не ненавидела. Мы обязаны это сделать. Ты же не тот глупый маг, который ничего о нас не знает. Пожалуйста, не усложняй дело. Тебе понравится.

– А если я скажу «нет»? – Внезапно наступила тишина. В комнате плавали волны энергии, как плавают над пустыней потоки горячего воздуха. – Ты возьмешь меня силой?

Мирча сглотнул и целую минуту неотрывно смотрел на коврик. Когда же он вскинул на меня глаза они вновь приобрели свой обычный темно-карий цвет.

– Давай говорить начистоту. Я мог бы затуманить твое сознание и заставить тебя делать то, что нужно мне. Но если бы я так поступил, то навсегда утратил бы твое доверие. Я слишком хорошо тебя знаю; я знаю, как ты относишься к предательству. Ты не можешь простить лишь измены, а я не хочу становиться твоим врагом.

– Значит, я могу идти? – спросила я, заранее зная ответ.

– Ты сама все понимаешь, – со вздохом сказал Мирча; внезапно его лицо как-то осунулось. – Если этого не сделаю я, консул назначит кого-нибудь другого. Я знаю, что одно время тебя тянуло к Томасу, но я также знаю, как он тебя обидел. Он предал тебя, хотя и действовал по приказу, которого не смел ослушаться, и я не думаю, что ты его простила.

Я прижала руки к груди.

– Да.

Было время, когда я верила Томасу, желала его и, может быть, была в него влюблена. Но то был мужчина моих грез, а не реальный человек. Теперь он казался мне чужаком. Я не хотела к нему прикасаться. Кроме того, он посмел воздействовать на мой разум. Пусть по приказу Сената, но ведь если тот прикажет ему вновь, Томас послушается.

– А может быть, тебе нравится Луи Сезар? Он красив. Хочешь его?

Мирча говорил каким-то странным голосом, и я подумала, что, наверное, отдать меня Луи Сезару было для него еще горше, чем Томасу. Наверное, потому, что француз был таким же полноправным членом Сената, как и он, Мирча. Неужели он действительно думает, что я очертя голову прицеплюсь к первому, с кем пересплю, и, забыв обо всем, полечу за ним в Европу? Если так, то Мирча меня совсем не знает.

– Нет.

Зачем мне человек, одно прикосновение к которому вызывает у меня кошмарные галлюцинации?

– Ну а Рафаэль? Конечно, он относится к тебе как к дочери, но если ты пожелаешь, он все сделает.

Я покачала головой. Кто угодно, только не Рафаэль. Ну как можно заниматься любовью с человеком, который смотрит на это как на работу?

– Так я и думал, – сказал Мирча. – В общем, положение таково: если ты отвергнешь нас, консул назначит одного из своих слуг, и я не уверен, что он тебе понравится. Выбора у тебя нет. Ты слишком для нас важна. Власть не должна перейти к кому-то другому только потому, что у меня не было времени как следует за тобой поухаживать. Я вскинула бровь.

– А что ты за это получишь, Мирча? Безопасность? Или почести? Неужели и ты просто меня используешь?

Мирча протяжно вздохнул.

– Пифия никому не подчиняется, Кэсси. Если власть перейдет к тебе, я не смогу тебя контролировать. Я всегда это знал.

– Тогда зачем ты меня охранял все эти годы? И зачем охраняешь сейчас?

Мирча прав: я ничего не смыслю в политике вампиров. Мирча защищал и оберегал меня, но явно не только для того, чтобы держать при себе ясновидящую. Особенно если учесть, что, став Пифией, я выйду из-под его контроля. Он явно чего-то недоговаривает.

– Ты знаешь, что значит потерять семью, dulceată, – устало ответил Мирча; в его глазах читалась боль. – У меня остался один Раду, а он… сама знаешь.

– Да.

– Я никогда тебе этого не говорил, потому что ты была слишком мала, но дело в том, что он по-прежнему страдает. Каждую ночь, проснувшись, он переживает случившееся вновь и вновь. Они сломали его, dulceată, сломали его разум, тело и душу. Даже сейчас, когда его палачи давно умерли, он кричит, словно чувствует на себе удары хлыста и раскаленного железа. Каждую ночь его пытают вновь и вновь, и так без конца. – В глазах Мирчи стояла такая печаль, что я поняла: страдает не только Раду. – Много раз я хотел его убить, чтобы прекратить мучения, но у меня не хватает духа. Раду – это все, что у меня есть. Я уже перестал надеяться, что когда-нибудь он очнется от своих кошмаров.

– Прости меня, Мирча, – сказала я, подавив в себе желание подойти к нему и погладить его густые кудри. Нельзя, слишком рано. Опыт научил меня, что сначала следует выслушать историю до конца и уж потом выражать сочувствие.

– Ты побывала в Каркассоне.

Я на секунду замешкалась.

– А ты освободил Раду из Бастилии?

– Да, в тысяча семьсот шестьдесят девятом году. Но за сто лет до этого он находился в Каркассоне, где его пытали. – Слово «Каркассон» он произносил с невыразимым отвращением. – Ты знаешь, как именуется один из титулов Пифии? – (Я покачала головой.) – Ее называют Страж Времени. Ты мой единственный шанс, Кэсси. Если Пифия умрет, а ты еще не станешь тем сосудом, что примет в себя ее силу, я потеряю единственное окно во времени, какое у меня есть.

Ситуация прояснялась.

– Консул обещала, что предоставит тебе шанс помочь Раду. Вот чем тебя наградят за твою маленькую услугу.

Он склонил голову.

– Она разрешила мне войти в третью группу. Я пойду с тобой. Пока вы с Томасом будете спасать Луи Сезара, я попытаюсь освободить брата.

Глаза Мирчи были серьезны, но я знала: даже если он не станет принуждать меня сам, он будет стоять в стороне и смотреть, как это делает другой. Конечно, ему будет очень неприятно, но ради брата он пойдет на все. Как мне хотелось его ненавидеть! Но я не могла. Интересно, а что чувствовала бы я, если бы годами вынуждена была смотреть, как страдает мой безумный брат, и знать, что ничем не могу ему помочь? Но даже не это было главным; дело в другом – Мирча не лгал. Он прав: я прощу все, что угодно, только не ложь.

– Откуда ты знаешь, что мы туда отправимся? – Если сейчас он скажет правду, я должна буду ответить услугой за услугу. – Я больше не испытываю страха перед Луи Сезаром, как прежде. А когда он взял меня на руки, чтобы вынести из казино, у меня не было видений. Насколько я понимаю, энергия уже передана, иначе я бы вновь где-нибудь оказалась.