Страница 4 из 16
— Боюсь, это Бернадетта, — проговорила Роза.
— О! Нет, только не это. Роза сжала руку сестры.
— Возможно, она еще жива. Не надо терять надежду.
— А ребенок? Что с ее ребенком?
— Мальчик здоров. Разве ты не слышала, как он плакал в своей колыбельке сегодня утром?
Вздохнув, Арния откинулась на подушку, в ее дыхании чувствовалось зловоние смерти, словно тело уже начало гнить изнутри, а внутренние органы — разлагаться.
— Значит, хотя бы это небольшое утешение.
— Утешение? Что мальчик будет расти сиротой? Что его мать провела последние три дня жизни с опухшим животом, изнывая от родильной горячки? Слишком уж много подобных «утешений» повидала Роза за последние семь дней. Если так Он проявляет свое милосердие, Роза отрекается от Него. Но в присутствии сестры она не стала богохульствовать. Именно вера поддерживала Арнию последние несколько месяцев, помогая терпеть нападки мужа и сносить те ночи, когда из-за одеяла, висевшего между их кроватями, до Розы доносился плач сестры. И чем только вера помогала Арнии? Куда смотрел Бог все те дни, пока ее сестра напрасно пыталась произвести на свет своего первенца? «Господи, если Ты слышишь молитвы добропорядочной женщины, почему Ты позволяешь ей страдать?»
Ответа Роза не ждала, его и не последовало. И только из-за шторки, скрывавшей койку Бернадетты, слышалось бесполезное бормотание священника:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, да усмирится в тебе сила дьявола возложением рук моих и заступничеством благодатной и пресвятой Девы Марии, Матери Бога нашего.
— Роза! — шепотом позвала Арния.
— Да, дорогая?
— Я очень боюсь, что и мое время пришло.
— Какое время?
— Время священника. Исповеди.
— И какие же мелкие проступки не дают тебе покоя? Бог знает твою душу, дорогая. Думаешь, он не видит, сколько в ней добродетели?
— Ах, Роза, ты не знаешь всего того, в чем я виновата! Всего того, о чем я постыдилась рассказать тебе! Я не могу умереть без…
— Не говори мне о смерти. Тебе нельзя сдаваться. Бороться — вот что ты должна делать.
В ответ Арния слабо улыбнулась и, протянув руку, коснулась волос сестры.
— Моя маленькая Рози. Никогда ничего не боится.
Однако Роза боялась. Ужасно боялась, что сестра покинет ее. Невероятно страшилась того, что, получив последнее благословение, Арния перестанет бороться и махнет на себя рукой. Закрыв глаза, Арния вздохнула.
— Ты останешься со мной нынче вечером?
— Конечно, останусь.
— А Эбен? Он не приходил?
Роза сжала руку Арнии в своей ладони.
— А ты и вправду хочешь, чтобы он явился сюда?
— Мы связаны друг с другом, он и я. И в радости, и в беде. «Это-то и беда», — хотелось сказать Розе, но она прикусила язык.
Конечно, Арния и Эбен связаны брачными узами, но лучше бы он держался подальше, потому что Роза с трудом выносила этого человека. Последние четыре месяца она прожила вместе с Арнией и Эбеном в пансионе на Широкой улице, ее кровать едва умещалась в небольшом алькове, примыкавшем к их спальне. Она старалась не попадаться на глаза Эбену, но, поскольку беременная Арния становилась все тяжелее и все больше уставала, Розе пришлось постепенно взять на себя всю работу, которую сестра делала в портняжной мастерской Эбена. Там, в подсобной комнате, заваленной рулонами муслина и сукна, она чувствовала на себе коварные взгляды зятя, замечала, как часто он находит предлог дотронуться до ее плеча или остановиться слишком близко, проверяя стежки, когда Роза корпела над брюками или жилетами. Она никогда не рассказывала об этом Арнии, потому что знала — Эбен станет все отрицать. И в конце концов страдать будет именно Арния.
Она отжала тряпку над тазом и, прикладывая ее ко лбу больной, задумалась: «Куда же подевалась моя красивая сестричка?» Арния даже года не пробыла замужем, но глаза уже перестали сиять, а огненно-рыжие волосы утратили свой блеск. Осталась только безвольная оболочка с тусклыми от пота волосами и лицом, напоминавшими безучастную бледную маску. Арния с трудом вынула руку из-под простыни.
— Я хочу отдать тебе это, — прошептала она. — Возьми, пока Эбен не опередил тебя.
— Что взять, дорогая?
— Это. — Арния коснулась медальона в форме сердца, висевшего у нее на шее. Он блестел как настоящее золото, и Арния, не снимая, носила его и днем, и ночью.
Подарок Эбена, предположила Роза. Возможно, когда-то он был настолько привязан к жене, что преподнес ей эту чудесную вещицу. Почему же он не приходит, когда Арния особенно нуждается в нем?
— Пожалуйста, помоги мне снять его.
— Еще не время раздавать свои вещи, — возразила Роза.
Но Арния уже сама сняла подвеску и положила ее в руку сестры.
— Этот медальон твой. За то, что утешала и поддерживала меня.
— Я сохраню его для тебя, вот и все. — Роза сунула подвеску в карман. — Когда это закончится, дорогая, когда ты возьмешь на руки своего чудесного малыша, я снова надену его тебе на шею.
Арния улыбнулась.
— Только бы так и вышло.
— Так и выйдет.
Удаляющийся перезвон колокольчиков свидетельствовал о том, что священник завершил обряд над умирающей
Бернадеттой, и сестра Робинсон тут же примчалась к ее койке, чтобы убрать завесу и подготовиться к приему очередной группы только что прибывших посетителей.
Когда в родильную палату вошел доктор Честер Крауч, все застыли в молчаливом ожидании. На этот раз его сопровождали старшая сестра больницы мисс Агнес Пул, а также небольшая свита, состоявшая из четырех студентов-медиков. Доктор Крауч начал обход с первой койки — ее занимала поступившая тем же утром женщина, которая два дня безрезультатно силилась родить дома. Студенты выстроились в полукруг, наблюдая, как доктор
Крауч, запустив руку под простыню, осторожно осматривал пациентку. Она вскрикнула от боли, когда тот принялся ощупывать ее промежность. Рука доктора с обагренными кровью пальцами снова вынырнула из-под простыни.
— Полотенце, — попросил он и тут же получил его из рук сестры Пул. Вытирая пальцы, он обратился к четырем студентам: — У этой пациентки роды остановились. Голова ребенка находится в том же положении, а шейка матки еще окончательно не раскрылась. Что должен делать врач в данном случае? Господин Кингстон! У вас есть ответ на этот вопрос?
— Полагаю, необходимо порекомендовать чай сучонг со спорыньей, — без всяких колебаний ответил господин
Кингстон, красивый и щеголеватый юноша.
— Хорошо. А что еще можно сделать? — Теперь в центре внимания доктора оказался самый невысокий из четырех студентов, парнишка с большими ушами, напоминавший эльфа. — Господин Холмс!
— Можно попробовать слабительное для стимуляции схваток, — тут же выпалил господин Холмс.
— Хорошо. А что скажете вы, господин Лакауэй? — обратился доктор Крауч к светловолосому студенту, лицо которого немедленно вспыхнуло румянцем. — Что еще нужно сделать?
— Я… это…
— Это ваша пациентка. Как вы будете действовать?
— Мне пришлось бы обдумать это.
— Обдумать это?! Но ваши дед и отец были врачами! А ваш дядя — декан медицинского колледжа. Вам доводилось сталкиваться с искусством медицины куда чаще, чем вашим коллегам. Полноте, господин Лакауэй!
Неужели вам нечего добавить?
Молодой человек беспомощно покачал головой.
— Простите, сэр.
Вздохнув, доктор Крауч обратился к четвертому студенту, высокому темноволосому юноше.
— Ваша очередь, господин Маршалл. Что еще можно сделать в такой ситуации? В случае с пациенткой, у которой нет родовой деятельности?
— Я бы заставил ее сесть или встать, сэр. И, если возможно, походить по палате.
— Что еще?
— На мой взгляд, это единственное средство, которое можно добавить к уже названным.
— А как же лечебное кровопускание? Пауза. Затем студент ответил осторожно:
— Я не уверен в действенности этого способа. Доктор Крауч удивленно хмыкнул.
— Вы… вы не уверены?
— На ферме, где я вырос, я практиковался с кровопусканием и применением банок. Я терял одинаковое количество телят с кровопусканием и без него.