Страница 93 из 105
— Много мы с тобой в прошлый раз наловили? Три малька, даже кошке не хватит поесть.
— В этот раз пойдем на крупную рыбу, — заверил ее Дима. — У меня вся снасть есть. Вот крючок из гвоздя согнут. И грузило есть. Но самое главное блесна, без нее никак. Я пятачок два дня песком чистил, пока как золотой не заблестел. Вчера попросил дядю Петю, который ходит ножи точит, он мне пятак согнул пополам и дырочку в нем просверлил. Блесна как настоящая получилась.
— Ну что ж, пойдем, — согласилась Варя, — делать-то все равно нечего.
Придя на Волгу, дети попеременно стали забрасывать закидушку. Прошел час, но ничего не ловилось.
— Давай возвращаться, — предложила Варя, — мама скоро придет, наверное, чего-нибудь кушать принесет. Мне есть очень хочется, а тебе?
— Еще бы, в животе одна вода булькает, и кишка кишке марш играет. Давай еще пару раз закинем и пойдем.
Когда после второго раза дети стали сматывать закидушку, то сразу почувствовали, как натянулась леска.
— Может, за что зацепилась? — предположила Варя.
— За что она может зацепиться? — усомнился Дима.
— Например, за какую-нибудь корягу.
— Нет, — уверенно сказал Дима, — здесь Васька с ребятами нырял, все дно проверили, чисто.
Дети продолжали вытягивать закидушку, пока на воде не заплескалось что-то большое.
— Ух ты, здоровущая, как бы не упустить, — озадачился Дима.
— Только бы не упустить, только бы не упустить, — запричитала Варя.
— Тише ты, Варька, не пугай ее заранее.
Когда уже дети вытащили щуку на берег, она вдруг сорвалась с крючка и, закувыркавшись, устремилась к воде.
— Уйдет, уйдет, — завопил Дима и бросился на щуку животом. Но та выскользнула из-под него. Варя попыталась схватить ее руками, но скользкая рыба никак не давалась. Тогда она скинула с себя платье и набросила его сверху на щуку. Оттащив рыбину подальше от воды, счастливые дети присели рядом на песок отдохнуть после такой изнурительной борьбы. Щука продолжала трепыхаться и под платьем.
— Ишь какая, — сказал довольный Димка, — жить небось хочет.
— А ты не хочешь? — съязвила Варя.
— Я есть хочу. А щука, говорят, очень вкусная рыба. Если бы она жить хотела, то сама бы об этом сказала. Как в той сказке про Иванушку дурака, и любое желание исполнила бы. Вот ты, Варька, чего бы пожелала?
— Я бы пожелала, — сказала, растягивая слова, Варя, осознав, что не знает, чего бы пожелать в первую очередь. — Я бы пожелала, — еще раз повторила она и вдруг обрадованно воскликнула: — Я бы пожелала большой кусок хлеба, политый растительным маслом и посыпанный солью, это очень вкусно. А ты бы чего пожелал?
— Я бы пожелал, — не задумываясь, сказал Дима, — полный кулек конфет подушечек, они такие вкусные и сладкие, у них внутри повидло.
Варя прекрасно помнила эти конфеты, о которых говорил ее братишка. Перед самым уходом на войну папа принес им большой кулек этих конфет. От них руки становились липкими, но все равно подушечки были очень вкусные. Вся семья была в сборе. Они пили чай с испеченными мамой ватрушками и принесенными папой конфетами. Папа сидел уже в военной форме и много шутил. Мама улыбалась, но Варя замечала, как она нет-нет да и смахивала украдкой слезинки с глаз. Папа попрощался и ушел на фронт. Мама пошла его провожать, а вернувшись, заперлась в свою комнату и долго оттуда не выходила. Вот уже почти три года они папу не видели. Он — военный врач, лечит на войне раненых солдат.
— Ты знаешь, — сказала она вдруг Диме, — мне не нужны ни хлеб с маслом, ни конфеты, я попросила бы по щучьему велению, по моему хотению, чтобы приехал с фронта папа. Я по нему очень соскучилась.
— Я тоже, — сказал Дима и, вздохнув, добавил, — теперь эту щуку надо отпустить, а то она наше желание не исполнит. Хотя наверняка она очень вкусная.
— Все равно у нас нет масла, так что не на чем ее жарить, — при этих словах Варя подхватила платье со щукой и побежала к воде.
Положенная в воду щука некоторое время стояла без движения, как будто бы раздумывая, стоит ей сразу уплывать или поблагодарить детей человеческим голосом. Потом она махнула хвостом, как бы прощаясь с детьми, и исчезла в толще воды.
В свои тринадцать лет Вася уже работал на заводе токарем. Хлебная карточка у него была как у работающего взрослого — пятьсот граммов. Это на двести граммов больше чем детская. Вася этим очень гордился. Сейчас он шел на работу расстроенным, не столько за то, что остался голодным, сколько переживал за то, что мама расстраивается. Да и оставшихся голодными сестренку с братиком ему тоже было жаль. Проходя сокращенным путем через дворы, он вдруг увидел тех самых детдомовских. Они сидели кружком у забора и уминали за обе щеки хлеб, без всякого зазрения совести. Негодование охватило все Васино существо. Несмотря на то, что их было трое, Вася, пылая праведным гневом, решительно направился к ним. Беспризорники с беспокойством посматривали в его сторону, но бежать втроем от одного посчитали для себя зазорным. Когда Вася подошел, все встали.
— Тебе чего надо? — с наглой ухмылкой сказал старший из них, примерно ровесник Васи.
— А вот чего, — при этих словах Вася с размаху ударил его по носу.
— Ты чего, ненормальный? — заорал подросток, схватившись рукой за нос, из которого сразу же потекла кровь.
Вид крови решил судьбу всей битвы. Беспризорники бросились врассыпную. Самый маленький из них лет семи, убегая, оглянулся, чтобы показать Васе язык, это его и подвело. Споткнувшись, он упал на землю, выронив при этом горбушку хлеба. Вася, подскочив к нему, схватил его за шиворот и, встряхнув хорошенько, поднял с земли.
— Ну что, хорошо хлеб ворованный жрать? Я тебя спрашиваю, — закричал он, еще раз хорошенько тряхнув мальчишку.
Тот, заморгав испуганно глазами, неожиданно громко разревелся.
— У меня папку фашисты убили, — сквозь всхлипы, размазывая кулаком сопли по лицу, говорил он. — У меня мамку тоже фашисты убили и братишку фашисты убили. В детдоме меня больно били. Я убег. Три дня ничего не ел. Я только один раз от хлеба откусить успел. Я больше не буду, не бей меня.
Вася отпустил его, поднял с земли хлеб и, отряхнув с него земляные крошки, подал пареньку:
— На, ешь.
Тот недоверчиво посмотрел на Васю.
— Да ешь ты, бить не буду. Тебя как зовут?
— Андрейка, — сказал вмиг повеселевший пацаненок и сразу же вгрызся зубами в хлебную корку.
— Ладно, Андрейка, я пойду, а своим передай, лучше пусть мне на глаза не показываются.
— Они мне не свои, я сам по себе, — солидно сказал Андрейка.
— А ночуешь ты где?
— Вон в том колодце, — махнул рукой Андрейка, — сейчас везде тепло.
Придя в цех, Вася прошел к своему станку и пододвинул к нему ящик. С этого ящика он работал, так как не доставал еще до станка по своему росту. К нему подошел мастер цеха Прохор Потапович.
— Что-то ты сегодня припоздал, на целых три минуты. Смотри, Вася, по законам военного времени с тебя за опоздание как со взрослого спросят. Помни, пять минут опоздания и загремишь под фанфары. Слушай свое задание: за смену надо изготовить десять таких заготовок. За раз глубину резца больше полтора миллиметра не ставь. Да почаще штангенциркуль прикладывай.
Вася встал на ящик, надел защитные очки и, укрепив болванку, включил станок. Руки делали свое привычное дело, а мысли нет-нет да и возвращались к сегодняшней встрече с Андрейкой. Он задавал себе вопрос: а что было бы, если бы у него убили фашисты родителей, и он такой же маленький и беззащитный остался бы совершенно один на всем белом свете. Он вспомнил плачущего мальчика и сердце его исполнилось жалостью. Норму он выполнил за полчаса до окончания смены и в ожидании прихода мастера присел на ящик. Когда Прохор Потапович подошел к Васе, чтобы принять его работу, тот спал, сидя на ящике. Мастер промерил сделанные им заготовки и остался доволен. Растолкав Васю, сказал:
— Молодец, сынок, хорошо поработал. Иди домой, там спать-то помягче будет.