Вкус пепла

В то же время для него служило большим утешением знать, что он не один такой. Он часто заходил на домашние странички для людей вроде него и с некоторыми обменивался сообщениями. Как-то раз он побывал на встрече в Гётеборге, но больше решил туда не ездить. Те особенности, которые отличали его собратьев, не давали им свободно общаться и друг с другом, так что мероприятие кончилось полной неудачей.

Но было все же приятно убедиться, что он не исключение. Ему хватало этого знания. В сущности, он не испытывал тяги к общению, которое, по-видимому, так много значило в жизни других людей. Лучше всего он чувствовал себя, когда оставался в своем домике в компании одних лишь компьютеров. Изредка он терпел присутствие родителей, но и только. С ними ему было спокойно. У него ушло много лет, чтобы научиться их понимать, разбираться в сложном языке их мимики и жестов, воспринимать те тысячи сигналов, которые его мозг, по-видимому, неспособен был расшифровывать. Они тоже научились к нему подлаживаться, разговаривать так, чтобы он мог понимать их хотя бы приблизительно.

Перед глазами Моргана светился пустой экран. Эти моменты ему нравились. Нормальный человек, вероятно, назвал бы такие мгновения своими любимыми, но Морган не понимал в точности значения слова «любить». Возможно, это было то, что он сейчас чувствовал — глубокая удовлетворенность, ощущение того, что это его родное. Ощущение нормальности.

Проворные пальцы Моргана забегали по клавиатуре. Время от времени он заглядывал в папку у себя на коленях, но по большей части его взгляд был устремлен на экран. Он не переставал удивляться тому, что проблемы с координацией движений чудесным образом куда-то исчезали, когда он работал на компьютере: к нему вдруг приходила ловкость и уверенность, которых не хватало в остальное время. Непослушность пальцев, которая проявлялась, когда нужно было завязать шнурки или застегнуть рубашку, называлась нарушениями моторики. Ему было известно, что это вообще свойственно людям с его диагнозом. Он хорошо знал, чем отличается от других, но ничего не мог с этим поделать. К тому же считал, что неправильно называть других нормальными, а таких, как он, — ненормальными. По сути дела, его относили к людям с отклонениями только потому, что он не соответствовал общепринятой норме. А он был просто другой! Его мысль двигалась по иной колее, вот и вся разница. Это не значит непременно, что он хуже. Просто другой.

Сделав паузу, он отпил глоток кока-колы прямо из бутылки и снова быстро забегал пальцами по клавишам.

Морган был доволен.

~~~

Стрёмстад, 1923 год

Он лежал на кровати, закинув руки за голову и устремив взгляд в потолок. Время было уже позднее, и, как всегда после рабочего дня, тело налилось тяжестью. Но сегодня он никак не находил покоя, мысли роились в голове, не давая уснуть.

Разговор в конторе по поводу монолитов прошел хорошо, и это была одна из тем его размышлений. Он понимал, что работа предстоит непростая, и перебирал в уме разные варианты, стараясь выбрать лучший способ решения задачи. Он уже знал, в каком месте горы будет вырубать монолит. На южном краю каменоломни еще оставалась нетронутая скала, из нее-то он и собирался вырубить большой кусок хорошего гранита, рассчитывая, что при некотором везении получит монолит без изъянов, из-за которых камень мог бы развалиться.

Вторым предметом его размышлений была темноволосая девушка с голубыми глазами. Он знал, что это запретные мысли. К таким девушкам, как она, ему даже в мечтах нельзя приближаться, но Андерс ничего не мог с собой поделать. Когда ее ручка оказалась в его ладони, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отпустить ее, не задержав подольше. Едва он коснулся ее кожи, с каждой секундой ему становилось все труднее разжать руку, а ведь он никогда не любил играть с огнем. Все совещание стало сплошным мучением. Стрелки часов на стене еле ползли, и ему все время приходилось насильно удерживать себя, чтобы не обернуться и не посмотреть в тот угол, где она сидела.

Прекраснее ее он никого никогда не встречал. Ни одна из девушек или женщин, которые промелькнули в его жизни, не могла идти ни в какое сравнение с нею. Она казалась существом из иного мира. Он вздохнул и перевернулся на бок в очередной попытке заснуть. Завтрашний день, как и все остальные, начнется для него в пять утра, независимо от того, какие думы не давали ему спать.

Вдруг что-то звякнуло. Звук был такой, словно в окошко бросили камень, но все произошло очень быстро и сразу стихло, и он подумал, что ему это только почудилось. Все было спокойно, и он опять закрыл глаза. Но тут звук повторился, и у него больше не осталось сомнений: кто-то бросал ему в окно камешки. Андерс поднялся и сел. Должно быть, это кто-то из приятелей, с кем он иногда ходил в пивную, и он подумал, что задаст им перцу, если они разбудят вдову, у которой он снимал комнату. Он прожил тут последние три года, был доволен условиями и не хотел давать хозяйке повод для конфликта.

Осторожно он поднял крючок и открыл ставни. Он жил на нижнем этаже, но большой куст сирени заслонял окно. Выглянув в просвет, Андерс, напрягая зрение, попытался разобрать, кто стоит на улице в бледном свете луны.

А когда увидел, то не поверил своим глазам.

~~~

Она долго колебалась: два раза Эрика надевала куртку, снова снимала, но потом наконец приняла решение. Нет ничего плохого, если она предложит свою поддержку, ну а там уже будет видно, может Шарлотта сейчас принимать посетителей или нет. Во всяком случае, сидеть дома как сыч, зная, какой ужас переживает подруга, Эрика не могла.

Миновало уже два дня после шторма, но на улице, по которой она ходила гулять, все еще оставались его следы. Упавшие деревья, мусор и разные обломки кучками лежали по обочинам, смешанные с бурой и желтой листвой. Но в то же время непогода словно бы смела слой осенней грязи, облепившей человеческое поселение; в воздухе пахло свежестью, он был прозрачен, как промытое оконное стекло.

Майя раскричалась в коляске во всю глотку, и Эрика прибавила шагу. Ребенок почему-то с самого начала решил, что лежать в коляске, когда ты не спишь, совершенно бессмысленное занятие, и громко выражал протест. У Эрики от этого крика начинало колотиться сердце, а на лбу от паники проступала испарина. Первобытный инстинкт подсказывал ей, что нужно скорей остановить коляску, взять Майю на руки и спасти ее от волков, но Эрика крепилась. До дома матери Шарлотты было всего ничего, еще немного — и они там.

Удивительно, как одно исключительное происшествие могло совершенно перевернуть твое видение мира! Раньше Эрике всегда казалось, что дома у подножия склона, на котором находился Сельвикский кемпинг, мирным ожерельем огибают залив, расположившись лицом к морю и островам. Теперь же над их крышами, и особенно над домом Флоринов, словно нависли густые тучи. Эрика снова засомневалась, но теперь она уже подошла так близко, что поворачивать назад было бы глупо. Авось они сами ее выгонят, если ее приход окажется некстати. Друзья познаются в несчастье, и Эрика не желала относиться к той категории людей, которые из преувеличенной деликатности — а на самом деле скорее из трусости — предпочитают избегать друзей, попавших в трудное положение.

Отдуваясь, она покатила коляску вверх по склону. Дом Флоринов находился немного выше подножия, и, добравшись до асфальтовой дорожки перед гаражом, она остановилась, чтобы отдышаться. Крики Майи достигли таких децибелов, которые любая комиссия признала бы недопустимыми для работающей техники, поэтому Эрика поспешила задвинуть коляску в сторонку и вынуть из нее девочку.

Несколько секунд, показавшихся ей очень долгими, она простояла на крыльце, положив руку на дверной молоток, пока наконец с бешено бьющимся сердцем не осмелилась постучать. Возле двери имелся звонок, но поднимать трезвон на весь дом показалось ей слишком неделикатным. Долгое время все оставалось тихо, и Эрика уже готова была повернуться и уйти, но тут послышались шаги. На пороге показался Никлас.