Замужем с утра

Лео посмотрел на закатное небо, расцвеченное ярко-оранжевыми и пурпурными разводами.

– Темнеет, – нарочито бодрым тоном заметил он. – Нам лучше вернуться.

– Тебе не удастся убежать от своих проблем, ты и сам знаешь.

Губы Лео раздраженно скривились.

– И почему люди так любят это повторять? Разумеется, убежать от своих проблем можно. Я всегда так делаю, и этот прием никогда еще меня не подводил.

– Ты просто одержим Кэтрин, – стояла на своем Амелия. – Это ясно всем вокруг.

– И кто же из нас склонен драматизировать? – усмехнулся Лео, направляясь в сторону Рамзи-Хауса.

– Ты внимательно следишь за всем, что она делает, – упрямо продолжала Амелия, шагая рядом с братом. – Стоит кому-то упомянуть ее имя, как ты тотчас обращаешься в слух. И я замечаю, что в последнее время, разговаривая или споря с ней, ты кажешься более оживленным, чем когда-либо после…

– После чего?

– После скарлатины.

Эту тему в семье всегда обходили молчанием.

За год до того, как Лео унаследовал титул виконта, в деревне, где жили Хатауэи, вспыхнула жестокая эпидемия скарлатины.

Ее первой жертвой стала Лаура Диллард, невеста Лео.

Семья Лауры позволила жениху оставаться у постели больной. Три дня, час за часом, девушка металась в лихорадке у него на руках, пока дыхание ее не остановилось.

Вернувшись домой, Лео слег, пораженный скарлатиной. Заразилась и Уин. Каким-то чудом обоим удалось выжить, но Уин так до конца и не оправилась от болезни, а Лео, выздоровев, изменился до неузнаваемости. Слишком глубокие раны в его душе оставило случившееся. Казалось, он одержим кошмаром, от которого никак не может пробудиться. Его больше не заботило, жив он или мертв. Впоследствии Лео не мог себе простить, что заставил страдать своих близких, взвалив на их плечи еще и этот груз. В самые страшные дни, когда Лео все глубже погружался в свое горе, разрушая себя, семья Хатауэй приняла решение отправить Уин в лечебницу во Франции и послать брата ее сопровождать.

Пока Уин укрепляла слабые легкие в лечебнице и набиралась сил, Лео проводил долгие часы, прогуливаясь по сонным от жары деревенским улочкам Прованса, среди крохотных домишек с черепичными крышами, бродил по выжженным солнцем полям и живописным холмам, усеянным дикими цветами. Яркое солнце, синее небо, дрожащий от зноя воздух и lenteur - восхитительная неспешность жизни – очистили его мысли, наполнив душу покоем. Лео бросил пить, если не считать единственного бокала вина за обедом. Он много рисовал, карандашом и красками, и… предавался горю.

Когда Лео с сестрой вернулись в Англию, Уин не откладывая совершила то, к чему давно стремилась всей душой, – вышла замуж за Меррипена.

Что же до Лео, он пытался всеми силами загладить свою вину перед семьей. Но главное, он дал себе слово избегать любви. Зная, на какую разрушительную глубину чувств он способен, Лео поклялся, что не позволит ни одному человеческому существу вновь обрести над ним власть.

– Сестренка, – уныло проворчал он, замедляя шаг, чтобы идти рядом с Амелией, – если ты вбила себе в голову, что я испытываю какой-то личный интерес к Маркс, забудь об этом. Я хочу лишь выяснить, что за скелет она прячет у себя в шкафу. И, зная ее, могу предположить – скелет самый настоящий.

Глава 3

– До двадцати лет я даже не знал о существовании Кэт, – признался Гарри Ратледж, вытянув длинные ноги.

Вместе с Лео они уютно устроились в клубном зале его отеля. Это роскошное уединенное помещение с множеством восьмиугольных апсид служило излюбленным местом встреч знатных иностранцев, богатых путешественников, политиков и аристократов.

Лео оглядел зятя с плохо скрываемым скепсисом. В списке мужчин, которых он выбрал бы в мужья своим сестрам, имя Ратледжа уж точно не заняло бы первую строку. Лео не доверял Гарри. С другой стороны, у Ратледжа были свои достоинства, и в первую очередь безусловная преданность Поппи.

Отхлебнув из пузатого бокала глоток подогретого бренди, Гарри задумался, прежде чем продолжить разговор. Обворожительный красавец, он умело пользовался своим обаянием и безжалостно вертел людьми, добиваясь собственных целей. Впрочем, можно ли ожидать иного от человека, достигшего подобных успехов, создавшего самый шикарный и процветающий отель во всем Лондоне?

– Мне не хочется говорить о Кэт по нескольким причинам, – произнес Гарри. В его зеленых глазах читалась настороженность. – Прежде всего я никогда не был по-настоящему добр к ней, не оберегал ее, когда должен был. Теперь я об этом сожалею.

– Все мы о чем-то сожалеем, – глотнув бренди, заметил Лео, чувствуя, как по горлу разливается бархатный огонь. – Вот почему я цепляюсь за свои дурные привычки. Нужно прежде от чего-то отказаться, чтобы начать потом об этом сожалеть.

Гарри улыбнулся, глядя на пламя маленького свечного фонарика, стоявшего на столе, и лицо его вновь приняло серьезное выражение.

– Прежде чем что-то рассказать, я хотел бы спросить, почему вас интересует моя сестра.

– Я навожу справки как ее наниматель, – отозвался Лео. – Меня беспокоит, какое влияние она может оказать на Беатрикс.

– Но раньше вы не задавались этим вопросом, – вздернул брови Гарри. – И все считают, что Кэт отлично справляется со своими обязанностями.

– Это верно, и все же неожиданная новость о вашем загадочном родстве встревожила меня. Боюсь, вы двое замыслили какую-то интригу.

– Нет. – Гарри смело встретил взгляд Лео. – Никакой интриги.

– Тогда к чему вся эта таинственность?

– Я не могу объяснить, не рассказав вам кое-что о своем прошлом… – Немного помолчав, Гарри хмуро добавил: – Чего мне вовсе не хочется.

– Сожалею, – пробурчал Лео без тени раскаяния. – Я вас внимательно слушаю.

Гарри помедлил, словно раздумывая, стоит ли откровенничать с шурином.

– У нас с Кэт общая мать, – заговорил он наконец. – Ее звали Николетт Уигенз. Урожденная англичанка. Семья ее переехала из Англии в Буффало, штат Нью-Йорк, когда Николетт была еще ребенком. Поскольку девочка была единственным ребенком в семье и вдобавок довольно поздним, Уигензы мечтали выдать ее замуж за солидного мужчину, который смог бы о ней позаботиться. Мой отец Артур был более чем вдвое старше Николетт и обладал весьма значительным состоянием. Подозреваю, на браке настояли Уигензы, любви здесь не было и в помине. Николетт стала женой Артура, и вскоре родился я. На самом деле даже слишком скоро. Поговаривали, что отец ребенка вовсе не Артур.

– А это правда? – не сдержал любопытства Лео.

Гарри цинично усмехнулся:

– Кто может знать наверняка? – Он равнодушно пожал плечами. – Во всяком случае, дело кончилось тем, что моя мать сбежала в Англию с одним из своих любовников. – Взгляд Гарри сделался отстраненным. – Полагаю, после у нее были и другие мужчины. Моя мать не привыкла хоть в чем-то себя ограничивать. Она была избалованной, самовлюбленной стервой, хотя и на редкость красивой. Внешне Кэт очень на нее похожа. – Ратледж на мгновение задумался. – Но ее красота мягче, изысканнее. И в отличие от матери у Кэт доброе, нежное сердце.

– Неужели? – кисло протянул Лео. – Со мной она никогда не была нежна.

– Это потому, что вы ее пугаете.

Лео недоверчиво нахмурился:

– Как, скажите на милость, мне удалось запугать эту маленькую гарпию? Только не говорите, что Маркс боится мужчин, с Кэмом и Меррипеном она весьма любезна.

– С ними она чувствует себя в безопасности.

– А со мной нет? – оскорбленно вскинулся Лео.

– Наверное, дело в том, – задумчиво проговорил Гарри, – что в вас она видит мужчину.

От этой новости сердце Лео взволнованно заколотилось. С напускным безразличием он принялся изучать содержимое своего бокала.

– Она вам об этом сказала?

– Нет, я сам это заметил в Гэмпшире. – Гарри криво усмехнулся. – С Кэт приходится быть особенно наблюдательным. Она не любит говорить о себе. – Допив остатки бренди, он неторопливо поставил бокал на стол и откинулся на спинку стула. – Я ничего не слышал о матери, с тех пор как она покинула Буффало. – Гарри сложил руки на плоском животе и сплел пальцы. – Но когда мне исполнилось двадцать, я получил от нее письмо с просьбой приехать в Англию. Ее поразила неизлечимая болезнь, какая-то форма рака. Полагаю, перед смертью ей захотелось увидеть, что из меня выросло. Я тотчас выехал в Англию, но не застал мать в живых.