Одинаково испорченные

Глава 12

1

Больше меня в деревне ничто не удерживало. Пришло время возвращаться домой. Если бы я мог рассказать Анне историю, случившуюся со мной, она смогла бы гордиться не только тем, что я складно сочиняю книжки, но и тем, что и в практической жизни сумел сделать что-то реальное. Поставил себе задачу спасти Игнатьева и спас его. Но идея посвятить Анну во всю эту дребедень показалась мне не слишком удачной.

Проблема заключалась в том, что я не сумел бы складно поведать, что со мной произошло, даже если бы рискнул это сделать. Детали стерлись из памяти. Честно говоря, я помнил только одно — я спас Игнатьева. Остальное моя память не сохранила. Самое обидное, что я не могу внятно сформулировать, что же героического я совершил? Ну, подхватил знакомого писателя возле станции метро и отвез на дачу, перепоручив заботу о нем другому писателю — Гольфстримову. Вот, собственно, и все. Маловато для того, чтобы заслужить восхищение такой женщины, как Анна. Легче написать Большую книгу.

Что, кроме упрямства, заставило меня ввязаться в эту историю? Если бы Игнатьев был энэном, можно было бы посчитать, что я, как и положено неофиту, бросился защищать свой биологический вид, поддался чувству общности с моими новыми товарищами. Но Игнатьев оказался человеком. Игнатьев — человек. Если бы я был фанатиком его текстов, можно было бы предположить, что я сражался за жизнь своего любимого писателя. Но и это всего лишь поэтическое преувеличение. Нет у меня ответа, остается повторять слоган: один писатель не должен убивать другого писателя.

Так получилось, что моя жизнь жизнь энэна началась с того, что я спас человека. Все получилось само собой, меня никто не просил об этом. А вдруг для того энэны и живут на белом свете, чтобы спасать людей? И нет у них более важной и почетной задачи?

Я поежился и крепче ухватился за руль. Совсем скоро закончится год, а вместе с ним, надеюсь, прервется и затянувшийся период моих непрекращающихся приключений. Глаза непроизвольно закрывались, что неудивительно, я устал. Пришлось остановиться. Я достал приготовленный Анной пакет, налил из термоса вполне еще горячий кофе, съел бутерброды.

Как хорошо, что я больше не один. Теперь мне было к кому возвращаться домой. А еще ко мне сегодня придет отец и познакомит с очередной порцией пока еще скрытой от меня «правды». Искренне рассчитываю, что на этот раз облако обволакивающих меня тайн окончательно развеется. Должен же отец когда-нибудь рассказать мне все до конца. Как же надоело жить наполненной жизнью, охота поскучать, а еще лучше вернуться за письменный стол и заняться работой. Сюжетов скопилось, дай Бог, за год разобраться.

Анна обняла меня и заплакала.

— Мне было очень страшно. Ночью мне приснилось, что ты не вернешься, что тебя убьют. Почему я отпустила тебя одного? Никогда не прощу себе этого.

— Но я вернулся.

— Умничка.

— Аня, поклянись, что не будешь больше исчезать. И еще, прошу тебя, не пиши мне дурацких записок.

— Наверное, правильнее сказать, дуровских.

— Не ерничай, клянись.

— Клянусь!

— Так-то лучше! Гости уже пришли?

— Да. Уже пришли. Минут пятнадцать тому назад. Твой отец с девушкой и еще один человек, я его не знаю.

Я вошел в комнату. Справа от отца сидела Настасья, слева — литературовед Абрикосов. На мой взгляд, это было чересчур изощренно даже для моего отца. Наступит ли благословенный миг, когда я буду, наконец, понимать, что творится вокруг меня? Я заржал во второй раз в жизни.

— Здравствуй, Ив, — сказал отец. — Я вижу тебе смешно. Это прекрасно.

— Здравствуй, папа! Ты как всегда прав. Мне почему-то на миг показалось, что на этот раз я ничего не пойму даже после твоего объяснения. Забавное, надо сказать, ощущение. Животик надорвать.

— А я попытаюсь, ты не против?

Я кивнул.

— Но сначала поешь, проголодался, наверное, ты целый день ничего не ел.

— Не буду вам мешать, — сказал Абрикосов, решительно поднимаясь. — Я пришел, чтобы поблагодарить Ивана за спасение Игнатьева. Большое спасибо вам от людей. Я надеялся на вас и не ошибся.

Он крепко обнял меня. Никогда прежде я не обнимался с литературным критиком.

— Спасибо, Иван.

— Пожалуйста.

Абрикосов еще раз прижался ко мне. Сознаюсь, я не понимал, почему его так возбудил мой поступок. Вроде бы, на моем месте так поступил бы каждый? Или я по-прежнему чего-то не понимаю?

— Пойду, напьюсь, — сказал Абрикосов. — Не думаю, что вы меня поддержите. Мне почему-то кажется, что из вас получатся плохие выпивохи.

— А говорили, что вы алкоголь не употребляете.

— Это правда, но сегодня мне можно.

Отец с готовностью кивнул.

Абрикосов ушел. Я с надеждой повернулся к отцу.

— Начинай. Вдруг я пойму. Для начала расскажи, что тут делал Абрикосов?

— Да. Начинать надо с Абрикосова. Это верно.

— Он человек?

— Да. И не из последних. У людей есть странная особенность — при первой возможности они придумывают себе звучные титулы и звания. Наш Абрикосов отвечает в их политбюро за литературу. Когда дело зашло слишком далеко, и люди поняли, что самостоятельно справиться не в состоянии, Абрикосов обратился за помощью ко мне. Поскольку Игнатьев писатель, я понял, что Игнатьева можешь спасти только ты. Я посоветовал Абрикосову постараться заинтересовать тебя творчеством Игнатьева. Он с удовольствием ухватился за такую возможность. Всем известно, что ты любишь хорошую литературу.

Анна накрыла на стол. Я и прежде на аппетит не жаловался, но на этот раз превзошел себя. Не исключаю, что пища попалась вкусная, но она так быстро проскакивала в живот, что я не успевал оценить качество приготовления. Отец, Анна и Настасья сидели возле меня за столом и молча наблюдали за тем, как я пытаюсь насытиться. А я никак не мог остановиться. Наконец, тарелки опустели. Женщины вышли.

— Продолжим, — сказал отец.

— Значит, это ты направил Абрикосова ко мне?

— Да. Не перебивай. Настасья с Островским способны были защитить Игнатьева, но важно было знать заказчиков, исполнителей, точное время совершения преступления, расположение стрелков на месте убийства, траектории их перемещения и прочие мелочи. Без тебя мы бы не справились.

— А почему ты не попросил меня, почему не приказал?

— Зачем? Я не сомневался, что ты справишься и без моих указаний. Ты — энэн. У тебя врожденный инстинкт помогать гонимым.

— Но почему ты решил, что я возьмусь помогать Игнатьеву? Он же человек, я проверил.

— Да потому, что у вас с ним одинаково испорченные мозги. Вы с ним писатели, а у писателей, кроме генов, есть еще такое качество, как талант. Природу таланта определяют не гены, а что конкретно, нам знать не дано. Только вас тянет друг к другу. Как магнитики. Интересный феномен, нужно будет обязательно разобраться в механизме его возникновения.

— Это понятно. Но почему Абрикосов считает меня героем? Это явное преувеличение.

— Дело в том, Иван, что ты на самом деле совершил героический поступок.

— Ерунда.

— Ты рисковал своей жизнью.

— Ерунда.

— Поверь мне, — его голос дрогнул.

Я неожиданно понял, что не хочу продолжать разговор. Мне нужна была передышка. От настойчивости отца веяло непереносимым холодом. Стало очевидно, что сейчас он доверит мне самую страшную тайну, которую только может измыслить изощренный человеческий разум. Я автоматически закрыл уши руками. С меня на сегодня довольно, хотел я сказать, сыт уже по горло вашими тайнами и откровениями. Но было понятно, что отвертеться мне не удастся.

Наши глаза встретились. Меня накрыло волной нежности и любви. Никогда прежде я не сталкивался ни с чем подобным. Впервые в жизни для моего отца любовь к сыну оказалась важнее информации. Я приготовился к самому худшему.

— Тебя сегодня утром убили, — сказал отец.