Страница 8 из 86
Туве.
Когда-то давно и она вот так бегала.
Малин звонила ей из машины, когда Туве как раз выходила из квартиры.
«Конечно, я уже встала».
«Веди себя прилично».
«Что я, маленькая?»
«Подростки! — говорит Зак. — Они похожи на лошадей на ипподроме: никогда не делают то, что нужно».
Иногда, когда расследуются особо тяжкие преступления и на стенах развешиваются снимки, в участке опускают жалюзи, чтобы ребятишки ненароком не увидели того, что, вне всякого сомнения, каждый день видят по телевизору. Когда экран бесцельно мерцает где-то в глубине комнаты и одна картина сменяет другую, дети постепенно привыкают доверять своим глазам.
Перерезанное горло. Обгоревший труп на столбе. Распухшее тело утопленника.
— И с чем мы имеем здесь дело, как вы полагаете? — хриплым голосом говорит Шёман те же слова, что и всегда. — У кого есть идеи? О пропаже человека никто не заявлял. Если бы кто-то его искал, уже бы позвонили. Что вы думаете?
Он бросает этот вопрос в пространство, стоя перед сотрудниками, сидящими за длинным столом, словно нажимает кнопку «play». И слова его, как музыка, в этих четырех стенах кажутся такими хрупкими и такими действенными.
Слово берет Юхан Якобссон, и по всему заметно, как хочет он услышать собственный голос. Он устал молчать и готов говорить что угодно, лишь бы положить конец своей усталости.
— Все это похоже на какой-то ритуал.
— Мы даже не знаем, был ли он убит, — замечает Шёман.
— Нельзя ничего утверждать с полной уверенностью, пока Карин Юханнисон не закончит. Но мы можем исходить из того, что его убили. Это слишком очевидно.
«Нет ничего очевидного, — думает Малин, — пока ты не знаешь наверняка. Помни: неведение есть добродетель».
— Но это похоже на ритуал.
— Мы должны быть совершенно объективны.
— Мы не знаем, кто он, — напоминает Зак. — Хорошо бы для начала это выяснить.
— Может, кто-нибудь еще позвонит. Фотографии уже в газетах, — отвечает Юхан.
— Фотографии? — вздыхает Бёрье Сверд, до сих пор молчавший. — Но там не видно лица.
— А много ли здесь людей с таким весом? Должен же был кто-нибудь поинтересоваться, куда подевался этот толстяк?
— Я бы не слишком на это полагалась, — вставляет Малин. — В городе полным-полно людей, о которых никто не побеспокоится, если они исчезнут.
— Но здесь особый случай, его тело…
— Если нам повезет, — обрывает Юхана Свен, — кто-нибудь позвонит. А пока будем дожидаться результатов обследования места преступления и вскрытия, ходить и стучаться в двери: не видел, не слышал ли кто чего подозрительного, не знает ли что-то такое, что нам следует знать. Перед нами, как вы видите, вопрос, на который нужно искать ответ.
«Свен Шёман, — думает Малин. — Через четыре года ему будет шестьдесят пять. Еще четыре года под угрозой сердечного приступа, четыре года сверхурочной работы, четыре года поедания вкусной, но такой жирной пищи, приготовленной руками заботливой супруги. Еще четыре года малоподвижного образа жизни. „Вдовий живот“. И все-таки Свен остается голосом разума в этих стенах, голосом опыта, независимым, напоминающим о бескорыстии и здравом смысле, голосом порядка».
— Малин и Зак, вы несете главную ответственность за предварительное расследование, — говорит Свен. — Я прослежу, чтобы вы получили необходимую поддержку. Вы двое помогаете им, как можете.
— Охотно займусь этим делом, — отзывается Юхан.
— Юхан, у нас есть чем заняться и кроме этого, — слышится голос Бёрье. — Мы не можем позволить себе роскошь бросить все силы на одно-единственное дело.
— Собрание окончено? — спрашивает Зак, вставая.
Все поднимаются с мест, и в ту же секунду открывается дверь.
— Прошу вас задержаться, — веско произносит Карим Акбар и становится рядом с Шёманом, ожидая, пока четверо полицейских снова займут свои места.
Ему тридцать семь, и он, с его мускулистым телом, выглядит особенно внушительно рядом с располневшим Свеном.
— Все вы понимаете, как это важно, — продолжает Карим. Малин замечает, что он говорит совершенно без акцента, хотя прибыл в Швецию десятилетним ребенком. У него правильный шведский, идеальный и бездушный. — Как это важно, — повторяется он, — внести ясность в данное дело.
Он говорит словно о докладе, который надо хорошенько структурировать перед защитой диссертации.
Усердие и труд.
Тот, кто начинает на минусе и хочет закончить на хорошем плюсе, ничего не должен оставлять на волю случая. Карим писал актуальные статьи в центральных газетах «Свенска дагбладет» и «Дагенс нюхетер» — о том, что иммигрантам следует предъявлять к себе большие требования, что размер пособия должен зависеть от знания шведского языка уже после года пребывания в стране, что чужой может стать своим только ценой высочайшего напряжения сил.
Эти взгляды возмутили многих. Его лицо часто мелькало в теледебатах, внушая зрителю: напрягайся, освобождай скрытые в тебе возможности. Смотри на меня, я — живой пример.
«А как же быть робким?» — мысленно спрашивает Малин.
Как быть сомневающимся?
— Наша работа в том и состоит, чтобы вносить ясность в такие дела, — отвечает Кариму Зак.
Малин видит, как ухмыляются Юхан и Бёрье. Судя по выражению лица Свена, тот хотел бы сказать: «Зак, успокойся. Дай ему закончить речь. То, что ты не идешь на конфликт, еще не делает тебя послушным инструментом в его руках. В конце концов, ты ведь уже не молод».
Карим смотрит на Зака, и в его взгляде читается следующее: «Окажи мне уважение. Не говори со мной таким тоном!»
Но Зак не сдается, и Карим продолжает:
— СМИ очень интересуются этим делом. Мне пришлось ответить на много вопросов. Со всем этим нужно разобраться как можно скорее, мы должны показать эффективность линчёпингской полиции.
Малин кажется, что слова исходят от маски, что Карим говорит не всерьез. Этот крепкий профессионал как будто лишь играет роль профессионала, а на самом деле так хочет расслабиться и обнаружить… что? Свою уязвимость?
— Как вы распределили силы? — Карим оборачивается к Свену.
— Форс и Мартинссон несут главную ответственность, все имеющиеся ресурсы в их распоряжении. Якобссон и Сверд помогают как могут. Андерссон на больничном, а Дегерстад на курсах повышения квалификации в Стокгольме. Так вот…
Карим делает глубокий вдох и долго удерживает воздух в своих могучих легких.
— Значит, сделаем так. Ты, Свен, как руководитель группы предварительного расследования, берешь основную ответственность на себя. А вы четверо будете работать одной командой. Остальное подождет. Это прежде всего.
— Но…
— Именно так, Мартинссон. Я не сомневаюсь в тебе и Форс, но сейчас мы должны направить все силы на главную задачу.
Живот Свена, кажется, стал еще больше, морщины на лбу глубже.
— Следует ли мне обратиться в У правление криминальной полиции? Формально мы не знаем даже, был ли он убит.
Карим делает движение по направлению к двери.
— Никакой государственной криминальной полиции. Будем справляться сами. Докладывай мне о ходе расследования каждые три часа или сразу, как что-нибудь всплывет.
Дверь захлопывается, по комнате разносится эхо.
— Вы слышали, что он сказал. Распределите работу между собой и докладывайте мне о ходе дела.
Ребятни за окнами детского сада больше нет. За клетчатыми гардинами покачиваются желтые «мобили» в стиле Колдера.[14]
Синяя кожа с вкраплениями жира.
Растерзанный и одинокий на ледяном ветру.
«Кем ты был?» — думает Малин.
Вернись и расскажи, кем ты был.
14
Александр Колдер (1898–1976) — американский скульптор, который приобрел всемирную известность замысловатыми фигурами из проволоки и так называемыми «мобилями» — кинетическими скульптурами, которые приводятся в движение электричеством или ветром.