Страница 15 из 26
ГЛАВА Х. ГЛАВА, КОТОРУЮ РАССКАЗЫВАЕТ ПАВЛУША ЗАВГОРОДНИЙ. О ТОМ, ЧТО ОН ДЕЛАЛ В ТОТ ДЕНЬ И В ТУ НОЧЬ.
Оставил я, значит, Робинзона Кукурузо на острове и направился домой. Не успел я проплыть полдороги, как произошло со мной приключение. Смотрю, в лодке что-то очень много воды - почти половина. А волны нет, и бортом я не зачерпывал. Что такое? Стал присматриваться, глядь - а в днище, как раз посередине, дырка (три пальца всунуть можно), и вода оттуда хлещет, даже булькает. Мы когда-то именно с этой дыркой больше всего и намучились, берёзовую затычку вгоняли, замазкой замазывали. И вот вылетела эта затычка и неизвестно куда делась, вода хлещет, как из трубы, что в задачах по арифметике - "через одну трубу вливается, из другой выливается". С той только разницей, что тут только "вливается". И ответ у этой задачи один, и очень для меня неприятный. Не пройдёт и пяти минут, наберётся воды до краёв и... Без лодки до села не доплыву - очень далеко. Да и стебли кувшинок, и водоросли такие, что вмиг ноги и руки опутают, и от меня останутся только пузыри на воде. Замёрзло у меня всё внутри, задрожало, а сверху пот выступил. "Неужели конец? - думаю. - А я же только в шестой класс перешёл. Я жить хочу. Я вырасти хочу. И лётчиком стать... И на Гребенючке жениться (если никого другого не встречу)". Нет. Ни в коем случае нельзя погибать. Надо немедленно к какому-то острову пристать, дырку заделать и воду вычерпать. Нажал я на весло. А кругом сплошные камыши - землю не видно. А вода всё прибывает и прибывает - уже под коленями мне щекочет. Я головой во все стороны кручу - сушу, землю высматриваю. Наконец заметил островок и изо всех сил - туда. Пристал как раз вовремя, потому что от лодки моей осталось только сантиметра два над водой - такая себе рамочка из бортов плывёт, - в середине вода и снаружи вода, и уровень той воды одинаковый. А я в этой рамочке как портрет. Ещё бы немного, и никто бы моего портрета больше не увидел. Выскочил я, начал лодку тянуть - надо же воду вылить. Тяну, а она не тянется. Тяну, а она не тянется. Будто гвоздями ко дну прибита. Что делать? Неужели не вытяну никогда?! Что же это получается? Получается, что я тоже на необитаемом острове. Ой-ёй-ёй! Я не хочу! Я домой хочу. У меня же нет ничего с собой. Голый пуп под рубашкой. Даже ножика нет в кармане. Я же не готовился совсем. Это Кукурузо готовился. У него всё есть. Еды целая торба, фонарик, даже ружьё, не говоря уж об удочках и червяках. И остров он выбрал хороший. А это разве остров! Это кизяк какой-то, а не остров. И по размеру, и по качеству. Ни деревца, ни кустика. Даже суши настоящей нет. Сесть негде. Сплошная грязь вонючая. Если жить на нём, так только как аист, одну ногу поджав. А я не аист. Я пятиклассник, в шестой перешёл. Я не могу жить на этом острове. Помру я тут. Люди! Где вы?! Караул!
Ну да! Дозовёшься тут людей! Только лягушки квакают... Никто тут тебя не спасёт, если сам не спасёшься, дорогой товарищ Завгородний! Надо, надо спасаться.
Шлёпаю я по грязи вокруг лодки, носом шмыгаю, что делать - ума не приложу. Пробовал воду из лодки вычерпывать. Да где же её вычерпаешь, если она снова через дырку набирается. Это всё равно что речку вычерпывать. А что, если дырку чем-то заткнуть? Идея! Нарвал я пучок травы, которая одна только на острове и росла, нащупал дырку, заткнул. Снова начал вычерпывать. О! Пошло дело! Хоть помаленьку, но пошло. Сантиметр за сантиметром борта лодки из-под воды вырастают. Уже и на берег тащить можно.
Кряхтя, потащил. Потащилась. Есть! Теперь надо наклонить лодку - воду вылить, которая уже не вычерпывается. А ну-ну! Ох и трудно! Красные круги перед глазами пошли. А ну ещё малость! А ну!.. Ф-фу! Наконец-то! Молодец, Павлуша! Хлопец ты будь здоров! Ого-го-го! Стоголосым эхом покатилась в плавнях радость моя безудержная... Затыкай теперь дырку получше, чтобы снова ничего не случилось.
Помахал я острову, которому так и суждено было остаться на веки вечные необитаемым, и поехал. До села добрался уже без происшествий. Только по дороге всё время на дырку поглядывал (не течёт ли) и несколько раз останавливался, чтобы проверить. Немного воды, конечно, просачивалось, но это не страшно.
Приехал я и сразу взялся лодку чинить. До обеда провозился, но все дырки заново законопатил и хорошенько просмолил.
Пока занят я был работой, то ещё ничего, а вот когда кончил, когда вышел после обеда на улицу, когда глянул на высокий тополь за воротами, у которого мы каждое утро встречались с Кукурузо, чтоб не расставаться уже до самого вечера, то такая тоска меня охватила - хоть плачь. Такой пустой показалась мне улица, всё село, весь мир - как остров необитаемый. Есть люди, и нет их, потому что нет среди них друга моего лучшего. Слоняюсь я по селу, места себе не нахожу. И каждый уголок, каждый кустик и деревце каждое о нём мне напоминают. Вот тут мы в цурки-палки всегда играли... В этих кустах прятались, когда щеглов ловили... На этом дереве соревнования верхолазов устраивали. Помнишь, как ещё тогда ветка подо мной обломилась и я вверх ногами на сучке повис, а потом упал прямо на голову и думал, что голова моя в плечи совсем влезла - дохнуть не мог, Ха-ха!
А впрочем, ты не смеялся, ты мне искусственное дыхание делал. Думаешь, я это забуду!..
И на великую китайскую стену я не могу смотреть. Там, за стеною, наш общий враг - Кныш, которого мне теперь придётся одному выслеживать и выводить на чистую воду. Эх, как тоскливо заниматься таким интересным делом одному!
А вон верба над речкой стоит. Найдётся ли теперь кто-нибудь из ребят, кто прыгнет с нее в воду. Нет, не найдётся. Так и останется твой рекорд непревзойдённым навеки. Эх, друг мой, друг, сколько бы ещё ты мог установить таких рекордов!
До позднего вечера бродил я в одиночестве по памятным для нас местам.
Наконец лёг спать.
Я лежу, и не спится мне. Я думаю. За окном темно - хоть глаз выколи. На небе ни звёздочки - облачно.
Что делает там, на необитаемом острове, друг мой Кукурузо? Спит ли?.. Вокруг никого. Догорел костёр, и со всех сторон надвигаются чёрные причудливые страшные тени... А он один, не с кем словом перекинуться, только слушает, как стучит его сердце...
А что, если случилось с ним что-нибудь? И кричит, и зовёт он на помощь, и никто-никто не слышит, только пучеглазые жабы равнодушно квакают в ответ, да утки в камышах крякают, да эхо стоголосое катится, катится плавнями и не докатывается до людей, теряется в густых камышах. Кто ж поможет ему?
Я лежу, напрягся весь, затаил дыхание. И вдруг послышалось мне, что где-то далеко-далеко пронеслось тонкое и тоскливое: "А-а-а-а-а!.." То ли еле слышный гудок паровоза на дальнем полустанке, то ли действительно голос - не разберёшь... Но я почему-то уверен, что друг в беде. И никто, никто не знает, где он. Кроме меня. И никто дороги туда не найдёт. Кроме меня. И никто не поможет ему. Кроме меня...
Нет, не могу я спокойно спать, когда друг в беде. Не могу.
Мама, - говорю, - я пойду во двор спать. На сено. Душно очень.
- Иди, - спросонья говорит мать. Только одеяло возьми, укройся хорошенько.
Я беру одеяло и выхожу из хаты. И сразу попадаю в густую и даже как будто липкую темноту. Иду почти ощупью, как слепой. Чтоб невзначай не скрипнуть калиткой, прокрадываюсь в сад и уже там перелезаю через забор. Иду по селу, словно но лесу - темень и тишина. Лишь в одном месте мелькает огонёк. Это на столбе у сельсовета горит фонарь. Ветер качает его, и круглое пятно света скользит по земле, словно качели. А дальше снова темнота. Я дважды уже спотыкался и чуть не упал. Вот и речка. Тут немного светлее. Тускло блестит вода. Я сажусь в лодку, осторожно, чтобы не замочить, кладу на нос одеяло (чего я его взял сам не знаю) и отправляюсь. Руки мои будто не мои. Гребут механически - я их не чувствую. И всё тело - не моё: какое-то деревянное. Будто не в действительности всё происходит, а в бреду каком-то.