Страница 14 из 26
Нашёл хороший сухой сук, вырезал топорище, начал обстругивать и вдруг занозу в палец загнал. Да такую болезненную - под самый ноготь. Сразу палец в рот. Сосу - не высасывается, зубами давлю - не выдавливается. Иголкой бы! Иголкой бы сразу вынул... А где же иголка? В село за иголкой бежать надо. "Беги, чего же ты не бежишь?" - сам себя спрашиваю.
Чуть не заплакал я от бессильной злости. Такую нужно вещь, как иголка, забыл! Взял крючок рыболовный, начал ковырять. Но боюсь - ковыряю осторожно. Там же на конце крючка зазубрина: как загонишь, то, мало того что с занозой, ещё и с крючком в пальце ходить будешь. Ох и намучился я. Мокрый стал. А занозу всю не вынул - маленький кончик остался. И потом долго болело. Хорошо ещё, что нарывать не стало.
Солнце начало садиться, и я снова почувствовал голод. На торбу даже смотреть боялся - знал, что если подойду к торбе, то завтра придётся землю грызть. Рыба, только рыба могла спасти меня от голода.
Я опять закинул удочки. И на этот раз мне повезло. Ох, Павлуша, как я обрадовался, когда вытащил наконец первого пескаря! Был он маленький, с палец, но для меня он был дороже полуметровой щуки, которую мы с тобой поймали прошлым летом. Я даже поцеловал его, этого пескарика. Потом пошли окунишки, краснопёрки, карасики... Я так увлёкся, что не заметил, как перевернулась жестянка с червями. А когда увидел - они уже расползлись. Я даже подскочил. Ой! Без червяков и рыбы не будет. Бросился я на колени, стал ползать по берегу и собирать. Но большинство уже в землю позабирались, попрятались. К тому же темнеть начало. Еле я четверть банки насобирал... Рыбу больше не ловил, решил червяков экономить.
Разжёг я костёр, почистил ту мелюзгу, что поймал, взялся уху в старой кастрюльке варить. Варю и замечаю, что очень быстро вода выкипает - всё время доливать приходится. И под дном что-то шипит. Присмотрелся я - батюшки, да это же моя кастрюлька течёт-протекает! И как же это я раньше не заметил, что там дырки! Чуть не заплакал я от горя. Что же я теперь делать буду! В такой кастрюле только глину месить, а не уху варить. Это же решето, а не кастрюля. А другой у меня нет и взять негде. На необитаемом острове я.
Хорошо было Робинзону Крузо. Всё нужное выбрасывало ему на берег море после кораблекрушений. Всё абсолютно, даже деньги.
Захотел двенадцать топоров - на тебе двенадцать топоров. Захотел шёлковые рубашки - на тебе шёлковые рубашки... А мне хоть бы одну кастрюлечку. Хоть бы махонькую. Да где там! Дождёшься тут в плавнях кораблекрушения! Дудки! Хоть сто лет жди! Только один раз тут было настоящее кораблекрушение. Это когда киевский охотник Сидоренко ружьё утопил, да какая мне польза от этого. У меня своя берданка есть. Нет, на кораблекрушение мне нечего и надеяться!
Похлебал я с отвращением недоваренной ухи, пожевал полусырой рыбы и сижу. Уже совсем стемнело. Даже звёзд на небе не видно - облачно. Лишь угольки в догорающем костре тлеют. В животе холодно стало, и оттуда в сердце страх пробирается - скользкий и противный. Надо что-то делать, отвлечься. Полез я в шалаш, нащупал фонарик, засветил. Нашёл тетрадь свою по языку (ты же знаешь, я и тетради и грамматику взял, чтобы дед думал, будто я у тётки учить буду). Карандаш отыскал в торбе... Тебя это удивляет, правда - не уроки ли я учить собрался? Нет! Да будет тебе известно, что Робинзон Крузо на острове дневник вёл, записывал все события, которые с ним происходили. Что же я - хуже его! Я же, как и он, на необитаемом острове. А на необитаемом острове без дневника нельзя.
Ну, подряд всё писать - ты же знаешь - я не могу. Я не писатель. Даже больше - я по письму переэкзаменовщик. Решил я коротенько записывать только факты - хорошие и плохие. Провёл я в тетради посредине линию, разделил таким образом лист на две половины - левую и правую. В левой сверху написал "Приключения" (это для меня, ты же знаешь, что ради этого я и на остров высадился, без приключений моя жизнь - не жизнь, особенно на острове). В правой половине написал вверху "Неприятности" (что ж поделаешь, и без них не обойдёшься).
Долго я думал, долго грыз карандаш и наконец написал. Вот что у меня получилось:
Приключения
1. Наловил рыбы и съел.
Неприятности
1. Обжёгся на солнце.
2. Загнал под ноготь занозу.
3. Потерял крючок (один из лучших).
4. Съел полторбы харчей.
5. Удрали почти все червяки.
6. Протекает кастрюля, и я не знаю, в чём уху варить (хоть в пригоршне вари).
Как видишь, приключение одно и малюсенькое, как тот пескарик (да и то я ею в приключения только но своей доброте записал). А неприятностей целых шесть, и все здоровенные, как акулы.
Все это я писал, локтем прижимая тетрадь к колену и жикая себе над ухом фонариком, потому что костёр уже догорел, а разжигать его снова мне не хотелось (только не думай, что из-за того, что за хворостом нужно было идти в тёмные-претёмные заросли!).
Фонарик твой действительно вечный. Спасибо тебе за него. Но это жиканье... Жикаешь - есть свет. Не жикаешь нет света. Я жикал. Полчаса после этого у меня в ушах жикало от одного воспоминания. И рука онемела. Написал я и думал, что всё, - день кончился и больше ничего не будет, никаких событий. Не знал я, что меня ждёт самое главное приключение, - даже не акула, а целый кит.
Спать мне не хотелось - я днём выспался. Вышел я из шалаша, сел на берегу,обхватил руками колени, а мысли разные в голове копошатся - про село, про школу, про тебя (что-то ты там сейчас поделываешь - давно спишь, должно быть)...
Молодой месяц из-за тучки вышел, как сабля казацкая, осветил плёс тускло-серебряным светом. Невидимые утки просвистели крыльями над головой - и тихо. Ветра нет, и даже всегда шуршащие камыши молчат, не шепчутся между собой. Я смотрю на плес и думаю.
И вдруг тень легла на плёс, длинная-длинная. Из-за камышей выплыл чёлн без звука, без единого всплеска, как привидение. И это было самое страшное (как во сне). В челне во весь рост стоял кто-то высокий и длинным веслом правил. Я заморгал - не пригрезилось ли... Нет! Чёлн плыл прямо к острову. Увеличивался, увеличивался, как на экране в кино; у самого берега повернул и исчез за прибрежными кустами.
Сердце моё забилось. Кто это? Водяной? Леший? Нечистая сила?.. Да что я! Это же только старые неграмотные бабки верят во всю эту чертовщину. А я верю в радио, в телевизор, в космические ракеты! Нет глупости, не надо бояться!.. И вдруг я вспомнил Гуньку... Того самого блаженненького, ненормального Гуньку, который два года назад пропал, исчез в плавнях... Гунька! А что, если это Гунька! Что, если он тоже, как и я, живёт в плавнях на каком-то необитаемом острове! Гунька! Он же не в себе, он же ничего не соображает. Он может увидеть меня, подумать, что я какой-то злой дух (чего бы это, спрашивается, обыкновенному, нормальному парню ночью делать в плавнях!), и задушит. Задушит - и ничего ему не докажешь. Хоть кричи, хоть плачь, хоть умоляй... Будто черви поползли у меня по спине - мокрые, скользкие и холодные. И словно петлю кто-то затягивал на шее сдавило горло, дохнуть трудно.
Я замер, прислушиваясь. Даже сердце, казалось, остановилось, чтобы я лучше слышал. Из-за кустов донёсся всплеск, что-то плюхнулось в воду будто кого-то с лодки сбросили. Может, это Гунька привёз кого-то и утопил... И теперь моя очередь... Я не мог больше сидеть на месте. Сделал одеревеневшими ногами несколько шагов в темноту к шалашу. И вдруг на кого-то наткнулся... Кто-то огромный схватил меня цепкими руками за плечи. Я брыкнул ногами, дёрнулся, упал. Кто-то навалился на меня, царапнул по лицу и...
Тут рассказ Робинзона Кукурузо обрывается, потому что Павлуша в этом месте ахнул, перебил, и начался разговор, которого читатель не поймёт, пока не услышит о том, что случилось в тот день и в ту ночь с Павлушей Завгородним.