Мы все - осетины

— Это церковь, — неуверенно произнес он. — Это в церкви звонят колокола…

Да, точно, теперь я тоже был полностью уверен в этом. Били церковные колокола, чистоту и пронзительную тревогу этого звука нельзя было спутать ни с чем. Я сам по себе не религиозен, не крещен даже и в церквях практически не бываю, разве что с кем-нибудь за компанию, потому сразу и не узнал это звон. А он все плыл и плыл над растерзанным городом, становился уверенней и громче, набирал силу и мощь. Вот это уж точно было символично, над превращенным в пылающее преддверие ада, а может и в сам ад, еще вчера цветущим и мирным южным городом плыл мелодичный колокольный перезвон. Очень захотелось вдруг опуститься на колени и вознести богу молитву, или хотя бы перекреститься, словом, сделать хоть что-нибудь приличествующее случаю. Вот только молитв я не знал, как правильно крестятся верующие представлял себе слабо, поэтому просто стоял, вслушиваясь в льющиеся с небес звуки.

— Пойдем, — дернул меня за рукав Руслан. — Пойдем, здесь не далеко… посмотрим…

Не знаю, что хотел он увидеть, но я понял вдруг в тот момент, что это правильно. Да, мы должны были быть сейчас там, рядом с церковью откуда несся тревожный перезвон, точно так же, как в старь, когда таким вот набатом с колоколен оповещали людей о нашествии врага, пожарах и прочих бедах, призывая сплотиться у церкви, напитаться силой от главного источника веры. И победить, выстоять, не поддаться врагу…

Руслан почти бежал, ловко перепрыгивая через завалы и горы какого-то мусора, не сбавляя темпа нырял в дыры заборов, огибал полыхающие развалины. Я еле поспевал за ним, но старался изо всех сил, точно сейчас не было в жизни ничего важнее, чем добраться до исходившей призывным звоном церкви.

— Вот она!

Ополченец остановился так резко, что я чуть не ткнулся с налета в его вдруг сгорбившуюся, напряженную спину. Отшагнув чуть в сторону я выглянул из-за его плеча. Мы стояли, прячась за углом двухэтажного дома, выходившего окнами на небольшую площадь, в центре которой возвышалась маленькая церквушка с белеными стенами и отсверкивающими в первых солнечных лучах сусальным золотом куполами. Колокольня была совсем не высокой, метров десять — пятнадцать, не больше, да и большой колокол на ней был всего лишь один. Несколько мелких, подыгрывавших большому звонкими дребезжащими нотами висели так, что с нашей стороны были не видны. Зато я хорошо разглядел звонаря, крепкого мужика в серой выцветшей рясе и с рыжей окладистой бородой, спускавшейся на широкую грудь. Он словно плетущий паутину паук, держал в руках сразу несколько нитей и попеременно дергал за них, вызывая тот самый летящий по округе звон. Еще из церкви шел какой-то другой, более слабый, похожий на шум отдаленного морского прибоя звук. «Да это же поет хор! — сообразил я. — В церкви идет самая настоящая служба, с хоровым пением, распевным чтением молитв и колокольным звоном. Идет служба в тот момент, когда на город сыплются ракеты и снаряды, когда по улицам ползут плюющие во все стороны огнем вражеские танки!» Это произвело на меня такое сильное впечатление, что я просто застыл на месте в полном изумлении и невесть сколько бы так еще простоял, если бы Руслан не толкнул меня в бок.

— Туда смотри!

Неохотно оторвав глаза от золоченных куполов с венчающими их крестами, я проследил за его тычущим вовсе в другую сторону пальцем. На противоположном конце площади стояли несколько крашенных камуфлированными разводами грузинских БТРов. На головном плескаясь в потоках утреннего ветра развевалось белое полотнище с пятью красными крестами — грузинский государственный флаг. БТРы были странные, незнакомой мне формы, приземистые, с торчащими над похожими на приплюснутые сверху утюги телами хищно вытянутыми стволами крупнокалиберных пулеметов. Впрочем сейчас грызуны явно чувствовали себя в полнейшей безопасности. Пехота толпилась у БТРов, что-то обсуждая, многие расслабленно курили. Оружие наготове не держал никто. Они уже считали себя хозяевами этого города, и никого здесь не опасались. Судя по всему их внимание тоже привлекла церковь. Сквозь открытые двери прихода были хорошо видны сбившиеся внутри плотной группой женщины, прижимавшие к себе испуганно озиравшихся детей. Грузины показывали на них пальцами, переговаривались громкими возбужденными голосами. Даже с того расстояния на котором от них находились мы видно было, что глаза их блестят ненормальным матовым блеском, а по шарнирной гибкости движений, я безошибочно определил, что большинство из них под наркотиками. Навидался в свое время такого в богемных тусовках, так что человека под кайфом могу срубить сразу, даже на солидном расстоянии, даже в толпе. Среди грызунов, таких было чуть ли не две трети. Для храбрости что ли наширялись перед атакой?

Вот только наркота, она наркота и есть, человек под ней сто процентов неадекватен, да еще мощный стресс от реального боя, неизбежно наложившийся на и так оглушенный мозг. Ой, боюсь не случилось бы здесь чего… Сердце тревожно сжалось, и я вдруг ясно увидел его, того человека в телесной оболочке которого сегодня решил воплотиться сам дьявол. Он шел от дальнего БТРа, шел развинченной вихляющейся походкой, сгибаясь под тяжестью спарки «шмелей». Я ткнул локтем Руслана, показывая ему на привлекшего мое внимание грузина.

— Вижу, — прошипел сквозь зубы напарник, следя за болтающейся из стороны в сторону фигурой пристальным взглядом.

Грузин тем временем, бесцеремонно распихав стоявших у него на дороге солдат вышел вперед и пьяно хохоча принялся целить из «шмеля» в колокольню.

— Эй, мужик! — по-русски окликнул он занятого своим делом звонаря. — Можно я тоже разок звякну! Только я буду звенеть отсюда, боюсь высоты!

Не знаю, слышал ли его бородатый, но только он и ухом не повел, продолжая поочередно дергать за сходящиеся к нему веревки. Тревожный набат плыл над городом, звенел, растворяясь в пропитанном гарью воздухе.

— Вот как? — деланно обиделся грузин. — Не хочешь со мной говорить? Или не слышишь? Ничего, сейчас я тебе уши прочищу!

Сзади одобрительно засмеялись его товарищи.

— Давай, Вахтанг! Покажи им как умеют бить в колокола грузины! Только подальше отойди, а то еще нас заденешь!

Пошатываясь грузин обернулся к толпящимся у БТРов солдатам, уставив прямо на них раструб готового к бою «шмеля». Заходясь пьяным смехом, бойцы принялись приседать в притворном испуге, делая руками карикатурные отстраняющие жесты. Им было весело.

— Не учите отца делать детей, тупые ослы! — подбоченясь и удерживая спарку одной рукой заявил им с апломбом огнеметчик.

— Спорим на пять баксов, с одного раза не попадешь! — тонко пискнул кто-то из толпы.

— Кто это сказал?! — уже не наигранно взбесился солдат. — Кто? Ты, Реваз?

— А хоть бы и я! — пропищал тот же голос. — Все равно не попадешь! Ты — мазила!

— Ах так! — судя по голосу огнеметчик был просто вне себя от ярости. — А ну смотри сюда!

Он стремительно развернулся. И в тот же миг я не услышал, а скорее просто почувствовал, кожей ощутил движение сбоку. Руслан вскинул к плечу автомат, припав щекой к прикладу.

— Руслан, нет! — дернул я его за рукав. — Не вздумай! Не надо! Они нас не выпустят! Даже не думай об этом!

— Но эта сука…

— Брось, он промажет! Ты же видишь, он обдолбан по самые брови! В нем наркоты больше, чем во всей Чуйской долине. Ему ни за что не попасть!

Что-то ворча себе под нос, ополченец неохотно опустил автоматный ствол, продолжая пристально всматриваться в стоящего посреди площади грузина. Жесткий прищур его глаз ничего хорошего тому не обещал.

— Премия в сотню баксов от меня лично, если попадешь в колокольню с первого выстрела, — разнесся над площадью громкий уверенный голос.

Я невольно вздрогнул, крепче сжимая в руках автомат, слишком знакомые интонации вдруг послышались мне в произнесенных словах. Я уже слышал их, правда давно, но с тех пор они слишком часто преследовали меня в кошмарных снах, я просыпался от этого голоса среди ночи и скованный ужасом лежал тупо вглядываясь в белеющий сквозь тьму потолок, произнесенные им слова пойманными рыбами бились в стенки моего черепа. «Выходи, генацвале, — раз за разом повторял этот голос. — Приехали! Конечная остановка!», а потом мне в лицо сверкала широкая белозубая улыбка. Улыбка поверх смотрящего прямо в глаза пулеметного ствола. Так, наверное, улыбается сама смерть, без гнева и жалости, с азартным веселым куражом…