Страница 22 из 33
— Да так, просто.
— В армии служил?
— Нэт.
— А хочешь?
— Хочу.
— А кем ты в армии хочешь быть?
Муслим приосанивается:
— Сержантом буду.
— Пить будешь?
— Нэ пью.
— Ну, тогда поешь, — Геркон протягивает Муслиму ненавистную банку "красной рыбы", Муслим с достоинством принимает, — Вот раньше у вас невест воровали, а сейчас как?
— А в прощлом году с другом воровали. — Не задумываясь отвечает, будто ждал вопроса, — он жениться хатэл. Паехали на «жюльке» в Гули. А там одна только молодая — ба-алшая такая. Она за забор вцепилась — кое-как оторвали. Оказывается, мы ей руку сломали. В мащину пасадили. Она орет. Кричит. Дергается. Кресло сломала. Мащину жялко стало — выпнули ее.
— Ну, а погоня то была?
— Не-е, не было. А обычно с автоматами гоняются. До кинжялов дело доходит. Но если жених невесту за порог своего дома успеет затащить, то родичи уже мирно договариваются.
— А ты, Муслим, всегда только здесь живешь? Никуда не ездишь?
— Да вон на те горы ходил, — показывает рукой на далекие, высокие горы в сторону местности Гули, — Красиво. Хорошо все вокруг видно. Там когда-то альпинист сорвался. До сих пор висит. Никак снять нельзя.
ПЕЧЁНКА ОТБИТАЯ
При желании печенку можно отбить…
Из Таргима каждое утро десять «якудза», облепив армейскую «бэху», едут в местность Гули на ингушский милицейский пост помогать тащить службу не то союзникам, не то оборотням в погонах. Бэха забирает отстоявшую смену бойцов и быстро исчезает. Пост расположен в огромном ущелье на исторической военно-грузинской дороге. Аккуратненький домик из красного кирпича на две комнаты с отдельными входами и с печками-буржуйками.
Причем в большей расположены четверо ингушей, в меньшей — десять якутян. Недалеко, метрах в сорока, автозаправка с тридцатилетним бородатым, с нехорошими глазами заправщиком по имени Джамал. Вот и вся обстановка. Кругом — дикая природа: высоченные скалы, река Асса с прозрачной холодной водой, слепящий глаза снег и сосны.
Все союзники, кроме Джамала, который от безделья постоянно обитал в комнате у соплеменников, любили побаловаться водочкой, впрочем как и якуты. Поэтому с первого же захода все перезнакомились и разговаривали друг с другом запросто, без церемоний.
Старшина Сергеич, Владик Богомольцев и Геркон облюбовали себе секрет на приступке скалы за постом, на высоте примерно пятидесяти метров, где обнаружили очень даже удобный окопчик с хорошим обзором местности и поста. И находились там круглые сутки, прикрывая нижних.
Особой работы собственно и не было. Проедет туда — обратно «жюлька» с красивыми ингушскими девушками во всём чёрном и длинном и молодыми парнями в красных пиджаках, ярких тюбететейках с кисточками на макушках, которые Владик Богомольцев сразу окрестил "привет вам с кисточкой". На посту пообнимаются в приветствии с земляками, покорно подождут, пока якуты не перетрясут всю машину и едут дальше. Бывали и грузинские беженцы с непонятными паспортами.
Несмотря на информацию ГРУшников и данных радиоперехватов переговоров бандформирований о том, что в округе войска несут потери, на этой территории все было спокойно.
Судя по радиоперехватам, бандиты якутян называли "еще теми отморозками", что конечно же очень близко к истине в буквальном смысле, и добавляли — "Carefully! This very bad lad! Yea-s! У этих пауней стальные яйца!". Советовали друг другу обходить их стороной и не ввязываться в конфликты. Свою роль в этом сыграло четыре фактора:
а). Известная по всей Чечне крайняя наглость и бесбашенность «якудза»;
b). Неимоверно большая для такой маленькой группы, даже по меркам самого крутого спецназа, вооруженность и богатый запас разного рода боеприпасов. Не на себе же таскают — на бэхе. Хотя, если трезво порассуждать, вряд ли бы выстояли против намного превосходящих сил. Но это если трезво рассуждать;
c). В первый же день знакомства с ингушами, Геркон, как бы между прочим, как своих лучших друзей, попросил наивных детей гор: "Господа, в случае заварушки вы в ту сторону не стреляйте, там тоже наши". — И показал рукой направление через дорогу на склон соседней горы;
d). И наконец, крутая, в отличие от союзников и армейцев, экипировка бойцов, внушающая уважение и развивающая мысли о целях группы в деле спасения мира на континенте. Хотя, если трезво рассуждать…
Через несколько дней безрезультатного обшаривания в бинокль соседнего склона к Геркону доверительно подходит их «старшой», Иса. Он тихонько, чтобы никто не слышал, ищет точки соприкосновения, в результате чего рождается продуктивная беседа:
— Слющяй, Герасимыч, ты, пожялюйста, своим скажи, — Кивает незаметно головой в сторону несуществующих «наших» на противоположном склоне, — чтобы если что, поакуратнее, да?
— Иса, дорогой, мы же — из Якутии! Глаз алмаз! Ну, ты же знаешь.
— Слющяй, а из граника (имеется в виду противотанковый гранатомет) какой такой глаз-алмаз, да? — В окно влетит, — кивает на домик поста, — все без глаза будем.
— Ну.
— Чего «ну»?
— Ну, из граника куда попал, значит, туда и целился.
— Щютка, да?
— Ну… Не знаю… Там люди взрослые, сурьёзные… Да и вообще, чего пристал? Бриллиантовый ты мой, не будет бандитов — не будет граников! Сам знаешь.
После того как до Исы доходит смысл сказанного, у него явно свалилась гора с плеч:
— Слющяй, Герасимыч, откуда здесь бандиты, да? Нет здесь никаких бандитов. — Иса даже приобнял Геркона за точки соприкосновения, то есть за плечи. — С нами ничего не бойся. Да?
— В Назрани будешь, памперсы мне возьмешь?
— Щютка, да?
— Ну.
Трое корешей устроились наверху с комфортом. Понатыкали по периметру своей территории сигнальные мины и растяжки. Расстелили спальные мешки по низу окопчика. Поставили стойки, накрыли плащ-палаткой, накидали сверху сосновых веток. В ногах — костерок с чайничком. Ящик с «мухами» изображает столик.
Снизу приволочился ленский милиционер Ваня Буцак:
— Хеллоу еври боди! Высоко живёте! А у вас тут ничё-о! Полный хоккей! — И снимая тяжёлую разгрузку, добавляет — Гостей принимаете?
Геркон, отрываясь от чтения Библии:
— Конюшня, Уйбаан, будь как дома! Чай, кофе, кокаин? — Прикалывается он.
— Ыгы, от вас дождёшься. Да нет уж, господа, спасибо, я со своим. — Вытаскивает из жилета литру. Возникает оживление.
Сергееич накрывая на «стол», бурчит:
— Гость — святой человек, гостей не бьем.
Уже семь лет не пьющий Влад, не прекращая оттачивать тонюсеньким брусочком свой большой железный нож, встревает с дельным предложением:
— Да-а, не мешало бы вам печень размять.
Ваня, делая вид что напуган:
— Кому? Сергеич, чего это он на меня катит то?
Геркон разъясняет якобы непонятливому Ване:
— Да это он про спиртовую настойку без примесей, наисладчайший. Располагайся, Уйбаан!
— Шчас шчаёк попьём… Чшудейственная водичшка, родниковая… — Вдруг Сергеич с матами роняет горячий чайник на землю, — А-а, бля! Чшья граната? — И ногой выпинывает Ф-1 из костра. Ваня поднимает с земли и осматривает свою разгрузку:
— Вобля! Мой туфля! — Начинает оправдываться, — Да этот карман достал, липучка расстегивается постоянно… Остальные вроде на месте.
Владик суёт нож в ножны на голени, быстро подбирает гранату, снимает чеку и со словами: "Пусть остынет!" — вышвыривает её из окопа. Раздается оглушительный взрыв, эхо в ущелье долго не может успокоиться. Владик, как ни в чём не бывало, опять ложится на спальник огромными ногами к костерку, невозмутимо закуривает:
— А вот сейчас будем готовить печень, отбитую по ментовски.
Снизу по рации кто-то спрашивает: "Эй, наверху, что там у вас"? — "Да нет, всё нормально, заяц на растяжку напоролся". — Все смеются.