Страница 54 из 62
— Каким ветром вас сюда занесло? — спросил Юрген. — Норд-норд-остом?
— Норд-норд-вестом, — мягко поправил его юноша, — мы из Ростока. Вся школа, пятьсот человек! Мы десантировались на парашютах.
— Жаль, что не видел, то еще было зрелище, — сказал Юрген, в его голосе не было насмешки.
— Это было только начало, — с нарочитой небрежностью сказал Лорингхофен, он обвел взглядом потолок, зацепился за какую-то трещинку, — нас принял фюрер.
Эффектно получилось. Они полагали, что их уже ничем нельзя удивить, но тут просто раззявили варежки.
— Докладывайте, курсант, — сказал Юрген, немного придя в себя, — и не жалейте времени на детали.
— Я зацепился парашютом за дерево… — начал Лорингхофен.
— Опускаем, — прервал его Юрген, — ближе к фюреру.
— Мы колонной промаршировали в правительственный квартал, построились во дворе рейхсканцелярии, возле бункера. Там были еще какие-то мальчишки из юнгфолька в форме СС. Появился фюрер, с ним свита, почти все военные, адмирал, два контрадмирала, они были в форме Вермахта, я их не знаю. Фюрер сначала подошел к юнгфольковцам, первому вручил Железный крест, тот подбил три русских танка, другим по очереди клал руку на плечо, смотрел в глаза, трепал по щеке. Ну да они мальчишки! К нам, настоящим солдатам, фюрер обратился с речью. Он назвал нас героями и надеждой нации, призванными спасти Германию в трудный для нее час. Он сказал, что наша задача — отбросить небольшую группу русских, которая прорвалась на этот берег Шпрее. Что продержаться нужно совсем немного, что скоро мы получим новое оружие невиданной мощности, что с юга подходит армия генерала Венка, которая сметет русских и бросит их на наши штыки, что русские будут не только выбиты из Берлина, но и отброшены до Москвы. Все. Потом фюрер вернулся в бункер, а нас направили сюда. Мы надеялись, что нам доверят оборону рейхсканцелярии…
Его уже не слушали, все обсуждали услышанное. Фюрер по-прежнему в Берлине, он сражается вместе с ними, к ним на помощь спешит армия Венка, неделю назад они слышали по радио обращение фюрера к солдатам армии Венка, то есть неделю уже идут, они вот-вот должны быть здесь, возможно, они уже на окраине Берлина! Когда надежды на нуле, любая хорошая новость или слух разрастаются до гигантских размеров.
— Какой он, фюрер? — спросил Юрген.
— Старенький, — с обескураживающей детской искренностью ответил Лорингхофен, — и руки сильно трясутся, особенно правая.
Тут раздался страшный грохот. Ноги не ощутили вибрации, значит, что-то произошло снаружи. Фрике поднялся и вышел из комнаты, за ним — Вортенберг.
— Пойду, тоже посмотрю, — снизошел до объяснений Юрген и строго: — Всем оставаться на местах!
Мост Мольтке-младшего был окутан пеленой дыма и пыли.
— Взорвали, — произнес спокойно Фрике, — значит, русские и на нашем участке вышли к Шпрее.
Мог бы и не говорить. На узкой набережной на противоположном берегу уже стояло несколько русских танков. Артиллеристы выкатывали орудия, ставили на прямую наводку на здание Министерства внутренних дел, на Кролль-оперу, на Кёнигсплац, ну и, конечно, на них, на Рейхстаг.
— Хороший был мост, — сказал Фрике и добавил: — Слишком хороший.
Юрген перевел взгляд на мост. Черт! Даже взорвать толком не могут! У них что, взрывчатка закончилась? Так зашли бы к ним, они бы поделились.
Облако, окутывавшее мост, уплывало вниз по течению реки, открывая вид на сильно просевший, но не разрушенный пролет, по которому уже ползли вперед фигурки в зеленовато-коричневой форме.
Задрожали пол и стены — снаряд врезался в здание в десятке метров от того места, где они стояли. Это был пробный шар русских. Для них он тоже был пробным. Проба была положительной, стена выдержала удар без заметного изнутри ущерба.
— Хорошо раньше строили, — подвел итог Фрике.
— Сейчас, к сожалению, хуже, — сказал Вортенберг, когда третий снаряд угодил в заложенное окно и обломки кирпича брызнули во все стороны.
— Полагаю, господа, что нам нет никакой необходимости оставаться здесь. — Фрике проводил взглядом пролетевший в метре от него осколок. — У нас есть время как минимум до завтрашнего утра.
Йорген крутил ручку настройки радиоприемника — у них в СС чего только не было. Он ловил «вражьи голоса» — всем им иногда хотелось знать правду, для сведения, не для выводов. Йорген предпочитал стокгольмское радио, нейтральное и понятное. Наконец поймал, стал внимательно вслушиваться, постукивая пальцем по столу, это было у него высшим проявлением волнения. Бернадотт — Гиммлер, Гиммлер — Бернадотт, вот все, что понимал Юрген.
— Что там? — спросил он, когда выпуск новостей закончился.
Йорген выключил радиоприемник — он экономил батареи, неспешно накрыл его чехлом.
— Ройтерс передал, что Гиммлер ведет со шведским послом в Германии графом Бернадоттом переговоры о заключении сепаратного мира с Америкой и Англией.
Последнее слово он произнес с отвращением, это было неудивительно, Йорген ненавидел Англию, она не давала продыху норвежским рыбакам. Но с той же интонацией он произнес и фамилию рейхсфюрера, своего патрона. Впрочем, это не было удивительным, они тоже буквально взорвались от возмущения: гнусный предатель!
Юрген ненавидел предателей и предательство. И его товарищи тоже. Многие солдаты их батальона придерживались кодекса чести, принесенного из их гражданской жизни и лишь окрепшего на фронте, где без веры в товарищей не продержаться и дня. Они не представляли, как можно предать товарищей ради спасения собственной жизни и как можно потом жить, зная, что товарищи погибли из-за твоего предательства. Возможно, это было главным, если не единственным, что заставляло их сражаться до конца, сражаться и погибать.
А то что Гиммлер — предатель, не вызывало сомнений. Да, они все ждали мира с Америкой и Англией как манны небесной, еще десять дней назад фюрер уверял их, что мир будет вот-вот подписан и они обретут новых союзников в борьбе с большевизмом. Но в грохоте последовавших за этим боев все забыли об этом, и они, и фюрер. Что-то там, видно, не складывалось, союзники, наверно, выдвинули какие-то неприемлемые условия, эти торгаши-американцы наверняка хотели выторговать себе кусок пожирнее.
И тут вылез этот хорек в очках, позорная ищейка, кровосос, х. сос, жополиз — они не скупились на выражения! Это было не его ума дело, это было дело фюрера, а фюрер никогда бы не получил вести переговоры о мире этому… Выражения сделали второй круг, дополнившись и украсившись новыми эпитетами. Да как он посмел?! Да как он мог?! Предать фюрера!
— Друзья познаются в беде,[31] — сказал Брейтгаупт.
Это верно! Именно в беде становится понятным, кто чего стоит. Фюрер и Германия увидят, чего они стоят. Они, отверженные сыны Германии, будут сражаться за нее до конца.
Так завершился их первый день в Рейхстаге.
День 29 апреля прошел для Юргена и его взвода на удивление спокойно. Спокойно на их языке означало, что они целый день провели на одной и той же позиции у амбразур Рейхстага и никого не потеряли. Артиллерийский обстрел, их собственная безостановочная стрельба, даже мелкие ранения в расчет не принимались. Это была привычная работа, а руки и крестьяне натирают. Не так ли, Брейтгаупт? Так, молча соглашался Брейтгаупт, и ноги тоже.
Кому досталось, так это защитникам Министерства внутренних дел. Судя по огню, который велся со всех шести этажей огромного здания, их там было немало, возможно, не меньше, чем в Рейхстаге. Но русские методично расстреливали здание из орудий и накатывались жирными клиньями к многочисленным подъездам. Они помогали соседям, чем могли. Трое оставшихся артиллеристов их батальона вызвались сражаться на батарее тяжелых орудий, установленных на Кёнигсплац. Соскучившись по стрельбе, они посылали снаряд за снарядом в сторону набережной Шпрее, где стояли русские гаубицы. Братья-минометчики только успевали подносить им снаряды из подвала.
31
«Glück macht Freunde, Unglück prüft sie» (нем.) — вот что сказал Брейтгаупт.