Бенефис дьявола

Люцера. Она опускается перед ним на колени, уже совершенно обнаженная, откидывается назад и, раскрывая в страстном порыве до конца тайны своего прекрасного тела, жестом указывает на телефон в его руке. Он, не понимая её жеста, оборачивается к зеркалу шкафа-купе в прихожей и видит собственное отражение – взлохмаченный, в расстегнутой рубашке, он похож на зверя в данную минуту, готового к прыжку на свою жертву. Он слышит её шепот и оборачивается к ней:

- Посмотри, - её палец указывает на телефон, и он, наконец, понимает, куда ему нужно смотреть, и он переводит взгляд на дисплей.

Отождествление полное, как в зеркале, только на экране появляется еще один человек, её сегодняшний спутник. Он подходит к ней, размахивая в руке галстуком. Стягивает с себя рубашку, загораживая собой Веронику, которая в этот момент помогает ему расстегнуть брюки.

Борис овладевает ею. Вместо него. На его глазах.

Люцера вдруг кидает на пол большую плюшевую собаку и шепчет:

- Помоги. Растопчи. Убей.

Он бросается ногами сверху на бесформенную массу, топча и размазывая ненавистного соперника – самца, посмевшего встать на его пути. Он чувствует, как прогибается под его ногами мягкое тело и даже ощущает тяжесть своих брюк, и слышит треск, и считает удары: шесть плюс шесть плюс шесть плюс шесть…

И вдруг голос Вероники – не шепот на этот раз, а встревоженный, почти истерический и приглушенный страхом голос:

- Зачем ты его убил..?

За окном уже стемнело, и комнату освещал только слабый свет от матового плафона над дверью. Где-то на улице невыразительно тявкала собака, тщетно пытаясь обратить внимание мира на свои тревоги и переживания.

Прокопенко слушал сбивчивый рассказ Глеба. Молодой человек говорил резкими отрывистыми фразами, передавая то, что возникало перед его мысленным взором, не утруждая ни себя, ни слушателей ни описаниями, ни эпитетами. Следователь подозревал, что сам он наверняка переживает всё это еще раз как будто наяву в полном цвете, и ему было жаль парня, попавшего на крючок – к сожалению, не он первый и не он последний.

- Она сказала, что это я убил Бориса, и я ей поверил, - продолжал Глеб. – Потом она приказала мне уходить: вернуться в гостиницу и лечь спать, она сама мне позвонит, когда будет необходимость. Сказала, чтобы я не переживал, что всё обойдется.

- Она позвонила?

- Да. Она позвонила Свете и сказала, что Бориса убили. Я знал тогда, что Бориса должен был убить я, и я это сделал.

- Но вы же его не убивали? Вы топтали плюшевую собаку, которую она кинула на пол.

- В то утро я был уверен, что Бориса убил я.

- Когда вы увидели Веронику в следующий раз?

- В тот же день.

- Это была запланированная встреча?

- Она позвонила около четырех.

- Чем вы занимались в этот момент?

Глеб на мгновение замолчал, потом ответил:

- Я спал в своей машине.

- Что она сказала?

- Что я должен найти какого-нибудь бомжа и ждать её с ним в бане на выезде из города, недалеко от заброшенного сквера.

- Вы нашли его?

- Да. В том дворе, где я стоял, возле мусорных баков стоял бомж. Он нашел пистолет и подошел ко мне.

- Он нашел его на ваших глазах?

- Я видел, как он достал что-то из бака, а когда приблизился, я понял, что в руке у него был Макаров.

- Что было дальше?

- Я взял оружие и приказал ему садиться в машину. Мы поехали в баню, про которую говорила Вероника. По дороге я купил вещи для Василия, потому что его собственные были грязные, и что-то из еды, а он еще попросил водки. В бане я рассчитался сразу за два часа, Василий пошел мыться, а я расставлял на столе закуску. Мы выпили, поговорили. Я почувствовал, что он замышляет что-то: у него были бегающие глаза и дрожащие руки. Я решил проверить и вышел как будто в туалет, а сам включил свой телефон в режиме видеозаписи и оставил его незаметно на полочке возле горшка с цветком. Выйдя из туалета, я взял телефон и быстро просмотрел запись за спиной Василия, пока он наливал водку. Потом подключил телефон к телевизору и на большом экране воспроизвел для него этот сюжет: он рылся в моих карманах и в бумажнике, а затем достал пистолет и снял его с предохранителя. И положил его так, чтобы можно было в любой момент легко дотянуться до него. Я это понял.

Он сделал паузу, видимо, вспоминая ход дальнейших событий.

- Потом зашла Вероника. Она была… пропадающая.

- Что вы имеет в виду?

- Я то видел её, то она вдруг исчезала.

Тут вступил в разговор Павел Семенович:

- Когда она вошла, где вы находились?

- Я услышал стук в дверь и пошел открывать. За дверью был её голос. Потом её не стало.

- Но она вошла в комнату?

- Я помню, что она говорила с Василием.

Прокопенко вмешался:

- Глеб, это очень важно: вспомните, что было с этого момента и до того, как вы покинули баню.

Он стоит перед дверью. Голос Вероники. Она на пороге. Он закрывает дверь, оборачивается и видит, что она разговаривает с Василием, протягивает ему свой телефон. Зачем Василию телефон? Он смотрит на его экран и слушает, что ему говорит Вероника. По-видимому, у неё не получается убедить выпившего Василия в чем-то. Вероника достаёт из сумочки ручку и клочок фольги, кладет перед Василием, и подносит свою руку к его губам – как она может? Но нет: в её пальцах он видит какой-то шарик. Наверно, это то же, что и он ощущал у себя во рту. Он подходит сзади к Василию, и бьёт его с разворота ногой в лоб, так что тот слетает с лавки. Она говорит:

- Вставай, чучело, в первый раз, что ли?

Глеб наклоняется над Василием, наблюдая, как тот молча, с трудом, поднимается вначале на колени, потом садится на лавку. Глаза его мутны, в них не видно искры, которая была там еще совсем недавно.

- Не ушибся, милый? – с насмешкой спрашивает Вероника.

Глеб подвигает ручку Василию, и тот берет её в свои пальцы, как-то неуклюже и по-детски. Глебу становится жаль его, но это чувство быстро проходит, как только он слышит голос Вероники:

- Писать-то не разучился, тетерев?

Он чувствует, как к горлу подступает слюна – её очень много. Его тошнит. Она предупреждала его, что пить спиртное нельзя, но он выпил, и сейчас его вырвет. Он бежит в туалет и слышит вслед её раздраженный голос:

- Смотри там, чтобы всё было чисто и аккуратно, как договорились.

- Всё будет в лучшем виде, не переживай, - автоматически отвечает он и поворачивает ручку двери.

Его вырвало, но сознание не проясняется – ему плохо. Он сидит минуты три, склонившись над грязным унитазом. Потом поднимается, включает воду и поласкает рот. Ему в спину тускло светит одинокая лампочка, отражаясь в узком зеркале над раковиной. Он закрывает воду и в тишине слышит легкие шаги Вероники за дверью. Следующая волна тошноты заставляет его вновь сложиться вдвое над смердящим отверстием, его как будто выворачивает всего изнутри, и в этот момент ему кажется, что он слышит хлопок, но ему не до посторонних звуков – его внутренний голос твердит, что ему пришел конец, что сейчас он увидит свои кишки на замызганном сливном бачке в этом забытом Богом заведении.

Но тошнота отступает, и он снова проделывает ту же процедуру с полосканием. Во рту липко и мерзко. За дверью голос Вероники:

- У тебя всё в порядке?

- Да, мать, все нормально, - отвечает он и выходит из туалета.

Василий сидит, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Он говорит ему, пнув ногой по скамье:

- Василь, ты чего это удумал? Рано еще, рано спать.

- Вначале поработаем, - соглашается Вероника, поднимая за волосы голову бомжа.

Его глаза открыты, взгляд мутный и остекленевший. К виску справа приложена марля, которая держится на скотче. Марля красная.