Страница 42 из 53
Ну, летчика так летчика. Сидим, прижавшись друг к другу, потому что в новейшем планере «Рот Фронт» довольно тесно. Бомбер, тем временем, начинает разбегаться, нас трясет, как больного падучей, потом вдруг - хлоп, и подкидывает в воздух. И мы летим, но как-то криво, косо, то на одну сторону завалимся, то на другую. В общем, не полет, а сплошное недоразумение. И продолжается это все довольно долго. Катерину, вижу, начинает мутить - она становится зеленой, как подорожник, и начинает шнырять глазами по сторонам - не иначе, ищет какое-нибудь место поукромнее. Николаич сидит белый, как полотно, глаза полуприкрыл и что-то про себя, как обычно, бормочет. Даже капитан и тот с лица сбледнул, виду не подает, но выглядит не браво. Один Жора молодцом - проверяет чего- то по карте, то на компас посмотрит, то в тетрадь свою командирскую - одним словом, делом занят. Про себя не скажу, мне со стороны не видно, только радуюсь про себя, что с утра пожрать нам не дали.
И так проходит, может полчаса. Потом чувствуем - сильный рывок, будто назад нас пинком отбросило. И вдруг вся тряска прекратилась, и мы летим так плавно, словно из бурного моря в тихую бухту попали. Слышно только, как воздух снаружи свистит.
- Ну, - говорит командир, - первый этап операции прошел успешно. Мы отцепились от буксировщика и находимся сейчас в свободном полете. Нам предстоит пролететь шестьдесят пять километров над территорией условного противника и совершить посадку в равнинно-лесистой местности. Сейчас, я надеюсь, все пройдет гладко, но в условиях реальной, а не учебной операции, по нам могут вести огонь зенитки противника. Если планер будет подбит, мы покинем его с парашютами по отработанной ранее схеме. Вот для чего нужны были прыжки со сверхмалой высоты - мы сейчас летим, почти прижимаясь к земле, и, если нас подобьют, упадем очень быстро.
- Эх, - говорю, - умеете вы подбодрить личный состав, товарищ майор!
- Умения, - отвечает Жора, - тут особенного не нужно. А вот чтобы в живых остаться, когда планер втыкается носом в поле, тут да, кое-какая тренировка требуется.
Я парень не трусливый, кто меня знает, может подтвердить. Но после слов командира даже мне что-то не по себе стало. Хорошо еще, думаю, если снаряд в крыло попадет. Тогда хоть кто-то выпрыгнуть успеет. А ну как прямо в брюхо залепят? Самолетик-то фанерный, его ткни посильнее сапогом - он и развалится.
- Ладно тебе, старшина, - говорит командир, - что-то ты, я вижу, загрустил.
- Не по себе мне в воздухе, - отвечаю, - я больше землю люблю.
- Ну, земля от тебя никуда не денется, - рассудительно говорит Жора. - А планеру нашему ты зря не доверяешь. Эти «Рот Фронты» знаешь сколько оружия, лекарств и продуктов партизанским отрядам за линией фронта перевезли? И сбить их, если честно, почти невозможно. Они же деревянные, летят низко радары их не видят. Тем более, что полетим-то мы скорее всего ночью, а не днем, как сейчас.
Поболтали мы еще таким манером минут пятнадцать, а по том под потолком лампочка синяя загорелась и сигнал против но так взвыл, как кошка, которой на хвост наступили.
- Приготовились, - говорит командир, - идем на посадку.
И вот тут, ребята, самое страшное-то и началось. Объяснить что там было страшного, я вам вряд ли смогу. Просто поверьте - было. В окошки эти круглые ничего не видно, но как-то чувствуется, что мы очень близко от земли. И вот-вот о нее ударимся.
А потом мы и правду ударились. Но не о землю, потому что если бы мы на такой скорости врезались даже во вспаханное поле, от «Рот Фронта» нашего одни щепки бы остались. А так нас начало подкидывать, планер пружинил, его кидало из стороны в сторону, в окошках мелькало что-то темное, уши закладывало от оглушительного треска.
- Посадка на лес! - крикнул Жора.
Вот оно, значит, что, думаю. Это деревья трещат, верхушки которых наш планер как пилой срезает. А если где-нибудь впереди прогалина? А если какая-нибудь толстая ветка пробьет фанерный пол «Рот Фронта»?
Но виду не подаю, сижу на попе ровно.
На все, думаю, судьба. Подо Ржевом не помер - ну и здесь Господь упасет.
И упас. Проскрипели мы еще по деревьям немного - и остановились. Пилот из кабины своей вылез, зашел к нам.
- Мы, - говорит, - висим на уровне двадцати метров над землей на верхушках сосен. Выбирайтесь через задний люк по одному, для спуска используйте крючья. В хвосте не толпиться, иначе планер потеряет равновесие и может упасть на землю. Все ясно? Тогда начинайте!
Первым, как обычно, Шибанов полез. Только он из планера выбрался, как «Рот Фронт» наш подозрительно накренился и что-то под ним страшно заскрипело. Пилот кричит:
- Один человек в хвост! Быстро!
Ну, моя очередь и так следующая. Пошел к люку. Иду, а пол под ногами качается - туда-сюда, как качели детские. Вытащил из вещмешка крючья и кое-как вылез из планера.
Когда уже на сосне висел, смотрю - «Рот Фронт»-то на соплях держится. Одно крыло вот-вот соскользнет. Кричу им:
- На правый борт перейдите! На правый!
Они вроде услышали. Планер качнулся и уперся правым крылом в развилку могучей сосны. Все же поспокойнее.
Ползу вниз, весь уже, конечно, в смоле и иголках. Вижу - за мной пилот вылезает. И только он вылез, планер на левый бок - хрясь! И пилота какой-то хреновиной, подвешенной под фюзеляжем - по башке. Его, конечно, шлем выручил - если бы не шлем, голова бы у него сразу треснула. А так он просто разжал руки и свалился, как кукла тряпичная, на толстую ветку метрах в пяти ниже меня.
Я быстро к нему спустился, смотрю - дышит, хотя и слабо. Глаза закрыты, изо рта кровь идет. Тут мне сверху командир кричит:
- Что смотришь, старшина? Пристегивай его к себе карабином!
И точно, думаю, у меня же на поясе специальные крючки. Присмотрелся, нашел у него такие же. Щелк, щелк - пристегал его, прижал к себе, как девушку на танцах, и опять спускаюсь. Только на этот раз спускаться мне в два раза тяжелее, и каждую секунду я думаю, что сейчас вот сорвусь и грохнусь оземь - да не один, а с пилотом.
Но обошлось. Добрался до земли и повалился в мох. Капитан мне помог пилота отстегнуть - он вроде глаза открыл, губами шевелит, но как рыба - ничего не слышно.
Я припоминаю, что нам Катерина на занятиях рассказывала стаскиваю гимнастерку, делаю из нее валик и под голову ему засовываю. Хуже всего, конечно, если он позвоночник сломал, но тогда бы у него ноги вряд ли шевелились, а они подергиваются, как у собаки, которая во сне бежит.
Тут сверху спускается командир. Быстро так, по-деловому, осматривает пилота и, вижу, губы у него сжимаются плотно- плотно. А это верный признак, что дела неважнец. Жора вообще не из тех, которые свои мысли напоказ выставляют, но если к нему долго приглядываться, то можно заметить, что на некоторые вещи он по-особому реагирует. А я приглядывался, тем более, что он сам нас этому и учил - наука эта называется физиогномика.
- Что, - спрашиваю, - все хреново?
- Бывает, - говорит, - и хреновей, но довольно редко. Надо его срочно отсюда эвакуировать и в госпиталь, иначе загнется наш пилот в течение двадцати четырех часов. А у нас четыре часа на все про все, и оставаться здесь мы не можем по условиям поставленной перед нами задачи.
Я смотрю на него и вижу, что он не шутит.
- Задание-то учебное, - говорю. - А мужик спиной всерьез приложился. Может, все-таки в госпиталь его, а задание - потом?
- Не получится, - отвечает. - Бросать его здесь, мы, ясное дело, не будем, но и в госпиталь не потащим.
- С собой, что ли, возьмем? - Шибанов спрашивает.
Тут к нам Николаич присоединился. Он-то по деревьям ловко лазает, что твоя обезьяна. Легкий и цепкий - чего еще надо.
- Значит, так, - говорит командир. - Будь мы нормальной диверсионной группой, у нас было бы два варианта действий. Первый - вызвать помощь по рации, нарушая тем самым режим радиомолчания. Вероятнее всего, за пилотом бы прилетели, НО и нас после такой цыганочки с выходом немцы взяли бы за жабры очень быстро. Второй - облегчить раненому страдания и избежать его возможного попадания в плен.