Страница 8 из 24
— Когда мнѣ удастся получить какое-нибудь управленіе, которое вытянетъ меня изъ грязи, продолжалъ Санчо, когда я выдамъ дочь мою, по моему желанію; тогда ты увидишь, глупая баба, какъ станутъ звать тебя Дона-Тереза Пансо, какъ на зло всѣмъ дворянкамъ нашего околотка, ты будешь сидѣть въ церкви на бархатныхъ подушкахъ и роскошныхъ коврахъ. Что-жъ? хочешь ли ты, какъ статуя, оставаться все въ одномъ положеніи, не возвышаясь и не понижаясь. Но, думай и говори что хочешь, я же знаю только, что дочь моя будетъ графиней.
— Санчо! будь осторожнѣе. Смотри, чтобы слова твои не погубили нашей дочери. Дѣлай, что хочешь, но я никогда не соглашусь видѣть Саншэту графиней. Ты знаешь, я всегда любила равныхъ себѣ, и не выкосила спѣси и высокомѣрія. При крещеніи меня назвали Терезой, отецъ мой звался Каскаіо: но тамъ гдѣ тронъ, тамъ и законъ, я довольна моимъ именемъ, и не хочу удлинять его изъ страха, чтобы, сдѣлавшись черезъ чуръ длиннымъ, оно не затронуло чужихъ языковъ. Неужели ты думаешь они поцеремонятся сказать: погляди-ка, какъ подняла носъ эта жена свинопаса. Еще вчера она сидѣла за прялкой, и чуть не въ одной юбкѣ тащилась къ обѣднѣ, а теперь, сударыня изволитъ щеголять въ бархатѣ и шелкахъ. Если Господь оставитъ при мнѣ моихъ пять или шесть, словомъ, столько чувствъ, сколько у меня ихъ теперь, то видитъ Богъ, я не доставлю нашимъ сосѣдямъ удовольствія острить языки на мой счетъ. Дѣлайся ты себѣ губернаторомъ, президентомъ, словомъ, чѣмъ хочешь; но что до моей дочери и меня, то нога наша никогда не переступитъ ограду нашей деревни. У хорошей жены сломана нога и сидитъ она дома, а честной дѣвкѣ праздникъ въ работѣ. Отправляйся же, Санчо, искать приключеній съ твоимъ господиномъ Донъ-Кихотомъ, и оставь насъ въ покоѣ. Странно только, откуда взялся у твоего господина этотъ донъ, безъ котораго прожили дѣды и отцы его.
— Жена! самъ чортъ должно быть сидитъ въ тебѣ, воскликнулъ Санчо, иначе не наговорила бы ты столько чепухи. Скажи на милость, что общаго имѣютъ мои слова съ Каскаіо, бархатомъ и президентами? Безтолковая баба! Безтолковая, потому что ты не слушаешь разсудка и отъ счастія своего бѣжишь, какъ отъ чумы. Еслибъ я настаивалъ на томъ, чтобы дочь моя, торчмя головой, кинулась съ башни, или отправилась таскаться по свѣту, какъ инфанта дона-Урака, ну, тогда, ты вправѣ была бы не слушать меня; но если я въ три шага и одинъ прыжокъ надѣюсь сдѣлать столько, что заставлю называть Саншэту сударыней; если я хочу видѣть ее, сидящею не на соломѣ, а подъ балдахиномъ, на большемъ числѣ бархатныхъ подушекъ, чѣмъ сколько альмогадовъ въ Марокѣ, что же, въ этомъ случаѣ, заставляетъ тебя перечить мнѣ?
— Что? знаешь ты кажется эту пословицу нашу: кто закрываетъ тебя, тотъ тебя открываетъ. На бѣдняка кидается взоръ мимоходомъ, но на богачѣ онъ останавливается надолго, и если богачъ былъ когда-то бѣденъ, то о немъ не перестаютъ говорить, судить и, что хуже всего, пересуды эти стоитъ только начать, чтобы никогда не кончить; сплетники, дѣло извѣстное, роятся на улицахъ какъ пчелы.
— Бѣдняжка! проговорилъ Санчо. Слушай-ка жена, продолжалъ онъ, что я скажу тебѣ, а скажу я тебѣ такое, чего ты отродясь еще не слыхивала, и что вышло не изъ моей башки, замѣть это: я повторю слова священника, проповѣдывавшаго у насъ во время поста. Онъ говорилъ, если память не измѣняетъ мнѣ, что въ умѣ нашемъ лучше запечатлѣвается то, что у насъ предъ глазами, чѣмъ то, что мы когда то видѣли.[3]
— Такъ, когда мы видимъ человѣка роскошно одѣтаго и окруженнаго многочисленной прислугой, мы чувствуемъ къ нему невольное уваженіе, хотя быть можетъ знали его, окруженнаго нищетой, и это потому, — что положеніе, въ которомъ онъ является намъ, затмѣваетъ собою то, въ которомъ мы когда то его видѣли. И въ самомъ дѣлѣ: почему этотъ человѣкъ, вознесенный судьбой, если только онъ благороденъ и добръ, долженъ быть меньше уважаемъ, чѣмъ человѣкъ богатый съ колыбели. Только одни завистники готовы корить разбогатѣвшаго бѣдняка его прошлой бѣдностью.
— Не про меня писаны эти мудрости, отвѣчала Тереза. Дѣлай, что хочешь и оставь меня въ покоѣ, если ты такъ твердо рѣшился исполнить то, что задумалъ.
— Рѣшился, а не рѣшився, замѣтилъ Санчо.
— Перестань переливать изъ пустого въ порожнее, возразила Тереза. Я говорю, какъ Богъ мнѣ велѣлъ, и этого довольно съ меня. Если же ты хочешь, во что бы то ни стало, быть губернаторомъ, то возьми съ собою твоего сына, пусть онъ пріобрѣтетъ при тебѣ навыкъ къ управленію; ты знаешь, сыновья должны рано ознакомливаться съ занятіями своихъ отцовъ.
— Когда я усядусь на губернаторскомъ мѣстѣ, тогда привезу къ себѣ сына по почтѣ и пришлю тебѣ денегъ. Въ нихъ у меня не будетъ тогда недостатка; потому что каждый охотно позычитъ губернатору. Только, послушай, когда станешь посылать ко мнѣ сына, принаряди его такъ, чтобъ онъ казался не тѣмъ, чѣмъ былъ, а тѣмъ чѣмъ долженъ быть.
— Присылай только денегъ, а ужъ я наряжу его. какъ херувима.
— Жена! что-жъ соглашаешься ли ты сдѣлать Саншэту графиней?
— Лучше бы ей на сто аршинъ уйти въ землю въ тотъ день, въ который станетъ она графиней. Впрочемъ, дѣлай, какъ знаешь. Ты мужъ и глава, а я рабыня твоя. Съ послѣдними словами Тереза захныкала такъ безнадежно, точно она ужъ зарывала въ землю свою дочь. Санчо нѣсколько утѣшилъ свою сожительницу, пообѣщавъ ей, какъ можно долѣе не дѣлать Саншеты графиней, послѣ чего отправился въ Донъ-Кихоту, переговорить съ нимъ касательно приготовленія къ предстоявшему отъѣзду.
Глава VI
Между тѣмъ какъ у Санчо происходилъ только что приведенный нами замѣчательный разговоръ съ его женой, племянница и экономка Донъ-Кихота были въ страшномъ волненіи, замѣчая, по многимъ признакамъ, что герой нашъ готовится ускользнуть отъ нихъ въ третій разъ, стремясь возвратиться къ своему проклятому рыцарству. Всѣми силами старались онѣ отклонить Донъ-Кихота отъ его намѣренія, но стараться объ этомъ значило проповѣдывать въ пустынѣ, или ковать холодное желѣзо. Истощивъ наконецъ все свое краснорѣчіе, экономка сказала ему: «господинъ мой! если вы рѣшились еще разъ покинуть насъ съ цѣлію рыскать, какъ страждущая душа, по горамъ и доламъ, ища, по вашему — приключеній, а по моему разнаго рода непріятностей, то клянусь вамъ, я буду жаловаться на васъ Богу и королю».
— Не знаю, моя милая, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, что отвѣтитъ вамъ Богъ, ни того, что скажетъ вамъ король, но знаю очень хорошо, что на мѣстѣ послѣдняго, я бы освободилъ себя отъ труда выслушивать весь этотъ вздоръ, съ которымъ лѣзутъ къ нему каждый день. Одною изъ самыхъ тягостныхъ обязанностей вѣнценосца, я считаю обязанность все слушать и на все отвѣчать, и право я нисколько не желаю обезпокоивать своими дѣлами особу короля.
— Но скажите, пожалуста, спрашивала экономка, неужели при дворѣ нѣтъ рыцарей?
— Ихъ очень много тамъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; потому что рыцари составляютъ поддержку трона и усиливаютъ его блескъ.
— Почему бы и вамъ не быть однимъ изъ этихъ счастливцевъ, перебила племянница, которые, не рыская ежеминутно по свѣту, служатъ спокойно своему королю и повелителю при его дворѣ?
— Другъ мой! оказалъ Донъ-Кихотъ. Нельзя всѣмъ царедворцамъ быть рыцарями, ни всѣмъ рыцарямъ быть царедворцами; на свѣтѣ нужно всего по немногу. И хотя странствующіе и придворные рыцари носятъ одно названіе, тѣмъ не менѣе между ними существуетъ огромная разница. Одни изъ нихъ, не покидая ни на минуту двора, не издерживая ни одного мараведиса, не испытывая ни малѣйшей усталости, спокойно путешествуютъ по цѣлому міру, глядя только на карту. Мы же, такъ называемые, странствующіе рыцари, неустанно объѣзжаемъ земное пространство, беззащитные отъ палящихъ лучей лѣтняго солнца и суровой стужи зимы. Мы не по картинамъ знакомы съ врагомъ; но всегда вооруженные, ежеминутно готовы сразиться съ нимъ, не придерживаясь законовъ единоборства, требующихъ, чтобы мечи противниковъ были одинаковой длины, не спрашивая о томъ, что, быть можетъ, противникъ нашъ носитъ на себѣ какой-нибудь охраняющій его талисманъ, не раздѣляя, наконецъ, передъ битвою, поровну, солнечнаго свѣта, и не исполняя многихъ другихъ церемоній, общеупотребительныхъ при поединкахъ. Знай, моя милая, что настоящій странствующій рыцарь не содрогнется при встрѣчѣ съ десятью великанами, хотя бы головы ихъ терялись въ облакахъ, ноги были толще громадныхъ башень, руки — длиннѣе корабельныхъ мачтъ, глаза больше мельничныхъ колесъ и пламеннѣе пасти плавильной печи. Чуждый малѣйшаго страха, рыцарь мужественно и рѣшительно долженъ напасть на нихъ и стараться побѣдить и искрошить ихъ въ куски, даже тогда, еслибъ они прикрыты были чешуей той рыбы, которая, какъ говорятъ, тверже алмаза, и вооружены дамасскими палашами или палицами съ булатнымъ остріемъ, какія мнѣ часто приходилось встрѣчать. Все это я говорю тебѣ, мой другъ, къ тому, дабы ты умѣла отличать одного рыцаря отъ другого, какъ не мѣшало бы знать это различіе и сильнымъ міра сего, и лучше оцѣнивать заслуги мужей, называемыхъ странствующими рыцарями, между которыми встрѣчались такіе, имъ же царства обязаны были своимъ спасеніемъ.
3
(Слѣдующая рѣчь Санчо, возвышающаяся надъ недалекимъ умомъ его, служитъ второю причиною, почему переводчикъ этой главы сомнѣвается въ ея достовѣрности).