Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки

mercredi, le 12 novembre

Позвонила начальница.

—   Дорогая, тут у нас объявился один о-о-чень приятный джентльмен, которому о-о-чень понравились твои фото. Ты сейчас свободна?

—   Боюсь, что нет, несвободна, — отвечаю я, надеясь, что мой Мальчик не подслушивает.

—   Но он о-о-чень, ну прямо о-о-чень милый.

—   Увы, сожалею, но никак не могу.

Через несколько месяцев после встречи с той парой — знакомой моего друга и ее любовником — я нашла в интер­нете рекламу небольшого, скромного агентства. Чудо все­мирной паутины заключается в том, что на каком бы сайте ты ни находился, стоит только два-три раза кликнуть мыш­кой — и попадешь на сайт, где предлагают девушек. Дизайн этого сайта был достаточно скромный и неброский по срав­нению с другими, но девушки, все как на подбор, хоро­шенькие, и описание каждой дано просто, прямо и без обиняков. Большинство девушек выглядело совершенно нормально — они нисколько не были похожи на жутких женщин с других сайтов, больше напоминающих каких-то роботов, или на до содрогания непривлекательных дилетан­ток из юго-восточной Азии. Вполне нормальные женщины, каких можно встретить где угодно, только, как вы понима­ете, голые и с широко расставленными ногами. Связав­шись с ними по электронной почте, я послала свои сним­ки. Потом мне позвонили. Мы договорились встретиться с моей будущей начальницей в ресторане одной из централь­ных лондонских гостиниц. Судя по голосу, она была очень молода, говорила с сильным восточноевропейским акцен­том. Может быть, полька? Стоит спросить или нет?

—  Как я вас узнаю? — спросила я. — Как вы выглядите?

—  Когда я была помоложе, все говорили, что я как две капли похожа на Брук Шилдс, — сказала она.

—  О, должно быть, вы очень красивы.

—  Нет, я постарела и обрюзгла. Теперь говорят, что я больше похожа на Дэрил Ханну.

Я повесила трубку с таким чувством, будто кого-то пре­дала. Ведь отношения с моим Мальчиком были еще толь­ко в самой начальной стадии, а я тут договариваюсь о встрече с какой-то мадам с целью поступить к ней на работу проституткой. Как он к этому отнесется? Глупый вопрос. У меня в голове выстраивается целый список воз­можных последствий:

•     Он немедленно дает мне отставку и все рассказывает своим друзьям.

•     Он немедленно дает мне отставку, но друзьям ничего не говорит: ему очень стыдно.

•     Он не дает мне отставки, но становится человеком страшно неуравновешенным; причина: его возлюбленная — проститутка.

•     Он не дает мне отставки, но становится отвратителен и ужасен, потому что на самом деле ему очень хочется дать мне отставку.

•     Он предлагает, что и сам займется тем же самым ради нашего общего блага и равенства.

•     Он действительно начинает заниматься тем же са­мым и зарабатывает гораздо больше.

•     Он относится к этому нормально, и у нас все остает­ся по-прежнему.

Первые три пункта казались вполне вероятными, в то время как последние четыре различались по степени моего доверия от варианта «никогда» до варианта это, блин, уж точно никогда.

Я могла бы, конечно, в любой момент дать отбой и не ходить ни на какую встречу ни с какой будущей или не будущей начальницей, но я этого не сделала. Между пер­вым контактом по электронной почте и собеседованием прошло несколько дней. Я вышла в магазин пополнить запасы макияжа. В день встречи я с самого утра стала гото­виться: красила ресницы, выпрямляла волосы, мучилась перед распахнутым шкафом, выбирая, что надеть. Как нужно выглядеть? Сексапильно, но не слишком, чтобы не обозва­ли шлюхой? Тогда лучше надеть какую-нибудь шелковую, желательно темного цвета, блузку. Выглядеть достаточно юной, но вместе с тем серьезной и положительной? Хоро­шо скроенный, ладный плащик. Груди чтоб выступали как можно рельефней. На ноги, конечно, сапожки — в конце концов, в Лондоне давно наступила осень. Ногти у меня выкрашены каким-то кошмарным лаком, но делать что-нибудь с этим нет уже никакого времени. У меня ужасная привычка обкусывать кутикулы, и это мгновенно разруша­ет все усилия и ухищрения маникюрщиц.

По дороге к месту встречи я увидела плакат с рекламой кино и убедилась, что выгляжу ненамного хуже Кэтрин Зеты Джонс.

А теперь посмотрим, клюнет ли.

Я пришла рано и сразу же направилась в туалет. Маки­яж в некоторых местах уже сыпался, в других — засох и потрескался. Пустив струю холодной воды, я слегка по­брызгала лицо, пошлепала ладонями и поправила помаду на губах. Уже лучше. Могла ли я знать, что этот неболь­шой ритуал станет одной из важнейших частей рабочего дня? Заглянув в зал я увидела, что он пуст, — был будний день и как раз время ланча. Единственная официантка со скучающим видом на азиатской физиономии бродила вокруг горшков с искусственными цветами. Мне сразу же расхотелось туда заходить.

Но тут позвонила она и попросила занять столик возле окна. Может, она хочет исподтишка посмотреть на меня через оконное стекло и собирается сбежать, если мои вне­шние данные ее не устроят? Может, тут тщательно разра­ботанная операция, что-то вроде подставы, ловушки? Впро­чем, скорей всего, она просто страхуется. Я заказала кофе и стала ждать.

Она наконец явилась. Точно такая, как и описала себя. Длинноволосая блондинка, красивое, овальное лицо. Об­легающее платье и сногсшибательные парчовые сапожки в тон с сумочкой — мои стукалки шоколадного цвета не шли ни в какое сравнение.

— Ну, здравствуй, милая, — мы поцеловались, не касаясь друг друга губами.

Пока мы расправлялись с едой, ей несколько раз зво­нили, и я с удивлением обнаружила, что она свободно говорит по-арабски и по-немецки. Разговаривает власт­но, уверенно. Черт возьми, клиентам это должно очень нравиться. Она спросила о моем профессиональном опы­те. Немного работы с плеткой, немного стриптиза, все было очень давно, с клиентами не работала. Она кивну­ла.

Потом спросила, есть ли у меня кто-нибудь, и я ответила, что есть. Она сказала, что у нее тоже есть, и что он не знает, чем она зарабатывает на жизнь. Мне это показалось невероятным: телефон ее уже звонил не переставая.

Она заказала травяной чай. Я пила кофе. Я почувствова­ла всю силу ее взгляда, когда положила в чашку ложку сахара. Не могу точно сказать, что выражал ее взгляд — то, что она очень хочет сладкого чая, или то, что не одобряет свою несдержанность в этом вопросе.

—  Ну что ж, теперь можно поговорить о нашей рабо­те. — Она произнесла это слово так, будто в нем было на несколько букв больше, чем надо: рабо-о-о-оте. — Ты ког­да-нибудь работала по уровню А?:;'

Ну, в общем-то, да, но это было много лет назад. Кто знал, что необходимым условием для этой работы являет­ся университетское образование? Может быть, клиенты нынче стали умней и образованней, чем я предполагала?

—  По уровню А?

—  Как бы вам объяснить, — голос ее понизился до ше­пота, — уровень А — это, так сказать, анальный вариант.

Я была совершенно уверена, что как раз в эту минуту у официантки не было никакой нужды подливать мне кофе. Будто у нее других дел, понимаешь, мало.

—  А-а, понятно. Да, я умею это делать. Если только не поела накануне карри. — Мы дружно рассмеялись.

Будущая моя начальница сообщила, что ей нужны еще фотографии для портфолио, самые последние, поновее. Те, которые я прислала, не подходят, поскольку в них ничего такого нет: обычные гламурные фотки, на кото­рых я изображена в той или иной степени опьянения в каком-нибудь клубе, а на одной из них на моей черной шелковой комбинашке красуется какое-то пятно, подо­зрительно похожее на блевотину. А так, все классно. И опять — чмок-чмок, и она удаляется, оставив меня пла­тить по счету. К счастью, оказывается, у нас обеих одина­ковое отношение к еде, а именно обожание на расстоя­нии, так что мой кошелек не сильно потерял в весе. Две чашки чая и нетронутая черствая вафля в шоколаде — во­семь фунтов. Дешево отделалась.

dimanche, к 16 novembre