Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки

—   У вас есть парень? — спросил он.

—   Да, — ответила я.

mardi, le 9 decembre

Я вошла в гостиницу, закутанная в широкий длинный плащ. Такой плащ нужен не столько как защита от нена­стной погоды, сколько для того, чтоб не торчал откуда-нибудь какой-нибудь предмет, связанный с моей профес­сиональной деятельностью. Пока я вынимала и расклады­вала вещи, которые он просил принести с собой, инструменты принуждения: специальный удушающий ошейник и зажимы для сосков, он раздевался.

—  Я никогда этого не делал раньше, — признался он, пожирая глазами хлысты.

Сомнительно. Что ж, это он придумал, а не я.

—  В таком случае, я постараюсь не очень больно, — по­обещала я. Явная ложь, и нам обоим это было прекрасно известно.

Закончили мы ровно через час. Порой моя работа ка­жется такой легкой, что в это трудно поверить.

mercredi, le 10 decembre

Дурное настроение. Записывать нечего, ничего интерес­ного. Вместо дневниковых записей составляла список раз­ных вариантов любви.

ЛЮБОВЬ: СПРАВОЧНОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ ИНТЕРЕСУЮЩИХСЯ

Любовь с первою взгляда: ошеломляющее желание укрыться с объектом страсти в ближайшем шкафу (в общественном ту­алете, на заднем дворе, в ближайшем проулке).

Настоящая любовь: того, с кем у тебя настоящая любовь, можно познакомить с родителями, не испытывая ужаса.

Венная любовь: представлена влюбленной парочкой, у которой годами не было сексуальных отношений.

Любовь как удачная партия: это как межгосударственный альянс.

Любовь на всю жизнь: скорей всего, какой-нибудь бездель­ник, с которым ты училась в университете на последнем курсе, по восемь часов в сутки сидевший в интернете и питавшийся только сникерсами. Вспоминаешь о нем, как ни странно, с годами все теплее.

Влюбленность: кратковременный период, когда кто-то другой тебе интересен почти так же, как и собственная персона.

Влюбленный; способный задушиться бессчетное количе­ство раз.

Материнская любовь: способна задушить бессчетное ко­личество раз.

Братская любовь: запрещена большинством мировых религий.

Любовник: тот, кто приходит к тебе, когда твой благовер­ный «уехал в командировку» (читай: повидаться с любов­ницей).

Красавчик: то есть в действительности не более чем ми­ловидный. Это то же самое, что сказать про женщину — «у нее красивые глаза». Значит, все остальное никуда не го­дится.

Милый: значит, просто сносный. («Спасибо за приятный вечер! Надеюсь, не в последний раз!»)

Любовный напиток: в данном случае это единственная шту­ка, которая могла бы заставить моего Мальчика хотя бы позвонить. Все, заканчиваю, надоело. Господи, как мне оди­ноко!

jeudi, le 11 decembre

Н. подбросил меня до дому и зашел ко мне. Я смертель­но устала. Н. есть не хотел, поэтому себе я сделала бутер­брод с чаем, а ему просто чай. Пока я возилась с этим, он читал мне вслух газету.

Я попыталась выставить его за дверь, чтобы спокойно принять ванну. Не вышло.

—  Ничего, я подожду, — сказал он.

Он вообще странный парень, и к тому же упрямый, как осел, а я слишком устала, чтобы спорить.

Я плюнула и пошла в ванную комнату, где долго и с наслаждением отмачивалась в пахучей пене.

Только я вышла из ванной, как он швырнул меня на кровать и принялся массировать спину — от шеи до са­мых щиколоток. Воображаю, как он был бы доволен, если бы я соответствующим образом его отблагодарила... Ухо­дя, он остановился в дверях.

—    В следующий раз я бы хотел, чтоб ты хотя бы отсоса­ла за мои труды.

—    Послушай, это даже смешно, хотя понимаю, что ты говоришь серьезно, милый мой.

Есть люди, которые и спрашивать бы не стали. Был у меня один такой. Меня всегда привлекали высокие и силь­ные мужчины. И ни один из них никогда не заставлял меня ничего делать силой. Только он.

Он одновременно целовал и бил меня, и мне это очень нравилось. Назову его В. Когда мы познакомились, у каж­дого из нас был свой роман, влюбленность и все такое, но это было неважно. То, что мы с ним выделывали, можно только с большой натяжкой назвать сексуальными контак­тами.

В. был высок, хорошо сложен — он был неплохой спорт­смен. Примерно с недельку мы с ним только флиртовали, а потом договорились куда-нибудь сходить вместе. Дело было в пятницу. Я одевалась и думала про В., про его длинные, крепкие ноги, его большие руки. Я прекрасно понимала, что со мной происходит что-то странное. Я и представить себе не могла его ласки иначе, как кулаками. Он выглядел вполне способным раздробить меня на мел­кие кусочки и из этих кусочков слепить все, что угодно, хоть футбольный мяч. Я постоянно думала о том, как он делает мне больно, и от мыслей этих мне было очень не по себе. И еще: эти мысли, они меня очень и очень воз­буждали.

Мы договорились встретиться на южном берегу. Сходи­ли в бар, постояли немного у стойки; народу в баре было полно, и мы решили отправиться в какой-то клуб-кабаре, где я так накачалась джином с тоником, что меня уже ноги не держали. На сцене творилось что-то невообразимое — все было не плохо, а просто ужасно. И я вдруг представила себе, как огромное и твердое, как камень, плечо В. врезает­ся мне прямо в лицо. Я отправилась вниз, в дамскую ком­нату. В. потащился за мной и вошел туда тоже.

—   Надеюсь, ты не собираешься загнать меня в кабин­ку? — я вцепилась ему в рубашку. Голова моя едва достава­ла до середины его груди. Кислый запах дневного пота ударил мне в нос, и я почувствовала сильное возбуждение.

—   Да иди ты, куда хочешь, — сказал он. — Нужна ты мне.

И тут я почувствовала такую обиду и разочарование, что не выдержала и укусила его. На языке у меня осталось ощущение мягкой ткани его рубашки. Но зубы стиснула достаточно крепко, чтоб ему стало больно. Но он и не вздрогнул.

—  Ну, милочка, — сказал он, беря в ладони мое лицо, — ты мне за это теперь заплатишь. Иди, я подожду здесь.

На своих каблуках я стояла, мягко говоря, очень неу­стойчиво, так что пришлось мне повиснуть у него на руке, пока он тащил меня до угла моей улицы. Потом, помню, мы остановились, и я подняла голову. Он легко поднял меня в воздух и поставил на скамейку. И тогда мы поце­ловались в первый раз.

На другой стороне улицы какие-то подростки кричали нам что-то, кажется, советовали снять в гостинице комна­ту. Но мы не стали этого делать. По крайней мере, в ту ночь. Только на следующую.

Это был небольшой отель с пастельного цвета стенами в Хаммерсмите. Я даже не взяла с собой свою обычную ночную сумочку. Как только мы оказались в номере, он сразу же толкнул меня на кровать и раздвинул мне ноги. Потом достал свою штуку и, кто бы мог подумать, вотк­нул ее не в рот мне и не между ног, а уставил в щеку.

Вот так это у нас началось. После этого первого раза, когда он с такой силой колотил меня по лицу своим членом, что во рту у меня потом образовались ссадины, назад дороги не было.

—  Никогда еще в жизни женщина у меня не кричала, — поделился он со мной своей радостью. — Мне очень по­нравилось.

Никакого притворства, никаких слюней про любовь и все такое. Просто мы были двое, где бы мы ни находи­лись, мы были вдвоем. В холодные дни в парках, где дул пронизывающий ветер, где казалось еще холодней, чем на улицах, он вдруг неожиданно останавливал машину, мы выходили, и он давал мне мощный шлепок. И после это­го мои трусики всегда были насквозь мокрые.

И я никак не могла объяснить, если спрашивали, откуда у меня синяки. «Стукнулась об дверь», — пожимала я пле­чами. «В спортзале занималась и упала». Или: «Синяк? Какой синяк? Где?»

Однажды в выходные В. заказал комнату в Королевс­ком медицинском колледже. Там есть корпус, где останав­ливаются медики, которые приезжают в Лондон из про­винции или еще откуда-нибудь. Я не знаю, как ему уда­лось провести меня туда. Мы уселись на узенькую односпальную кровать, включили телевизор, по которому шла какая-то документальная порнуха, и стали смотреть, заедая пиццей. Мне надо было как следует поесть — член у него был такой большой, что, засовывая его себе в рот, я давилась, изрыгая ему на бедра кусочки мясной начинки с диетической колой, а его друг от этого становился только тверже. Он хватал меня за волосы, дергал, пока мне не становилась так больно, что я начинала плакать, а он в это время дрочил мне в ухо или прямо в залитое слезами и рвотой лицо. Ванная там была одна на две комнаты. В нее можно было попасть только через прихожую, и когда я вышла, из комнаты напротив показался молодой врач-индиец. Он только увидел меня, так сразу и застыл, как вкопанный с вытянутым от изумления лицом. Молодой человек наверняка слышал, что мы там у себя вытворяем, но ему не видно было подробностей. Следы рвоты у меня на подбородке и на рубашке сильно его озадачили. Я под­няла руку и слегка помахала ему в знак приветствия.

Конец ознакомительного фрагмента.