Страница 16 из 17
Комплекс этических эмоций и инстинктов, подхватываемых отбором в условиях той специфики существования, в которую заводила человечество его церебрализация, оказывается необычайно широким и сложным, а многие противоестественные с точки зрения вульгарного «дарвинизма» виды поведения оказываются на самом деле совершенно естественными и их биологические основы наследственно закрепленными. Поэтому свойственное человеку стремление совершать благородные, самоотверженные поступки не является просто позой (перед собой или другими).
Единство этики в коллективе опирается на множество ненаследственных механизмов — стремление к награде, авторитету, допуску в общественно весомую группу, страх наказания, остракизма. Боязнь совершить антиэтический поступок, стремление к этичности несомненно опираются и на совесть, свойство наследственное, но, так сказать, не конститутивное, а скорее, индуктивное, если пользоваться терминологией генетики бактерий. Будучи в целом генетически детерминированной, выкованной в огне естественного отбора, совесть в целом и многие ее компоненты — чувство в высшей степени «индуцируемое», возбуждаемое, пробуждаемое. Множество данных свидетельствует о том, что эмоции, с нею связанные, требуют воспитания еще в детском возрасте. По Фоссу, ребенку лет до восьми правила должны задаваться жестко регламентированными, поддерживаться дисциплиной и психологическим барьером — угрозой отнятия ласки. Лишь позднее ребенок начинает понимать разницу между проступком случайным и совершенным сознательно, что виновность предполагает наличие злого умысла. Лет до восьми ребенок может не понимать разницы между умышленным и случайным нанесением ущерба. Но ведь только примерно с этого возраста обществу для самосохранения требуется появление того, что мы «азываем «совестью».
Таким образом, чувство долга, доминирующее в поведении неизворотливого большинства, порождено не кантовскими «звездами на небе и божественным законом в сердце», а отработанным за десятки тысяч поколений эволюции комплексом психических, поведенческих реакций, столь же необходимых человечеству, как и речь, как умение пользоваться орудиями.
Закон естественного отбора, самый могущественный из законов живой природы, самый безжалостный и «аморальный» среди них, постоянно обрекавший на гибель подавляющее большинство рождающихся живых существ, закон уничтожения слабых, больных, в определенных условиях — и именно тех, в которых слагалось человечество, — породил и закрепил инстинкты и эмоции величайшей нравственной силы.
Естественный отбор, понимаемый как отметание всего явно слабого, индивидуально неприспособленного либо утратившего приспособленность, казалось бы, должен был привести к закреплению эмоций, направленных против индивидуально неприспособленных. Покажем на примерах отношения к родственникам, к клану, к старости, на примере правдоискательства — искания истины, на примере эволюционного развития сексуальной этики, что реально действовавший групповой отбор порождает эмоции в высшей степени альтруистические, человечные, гуманные, являющиеся истинной основой прогресса и победы над природой. И как элементарная форма, так и более сложные формы группового отбора порождали развитие не только эгоизма, но и альтруизма. Отсюда потенции того, что мы называем совестью, в возможностях развития дуалистичны и плюралистичны. Что возьмет верх в частном и в целом у конкретного индивида, зачастую решает воспитание, которое мы условно назовем «импрессингом», т.е. серия ключевых воздействий, решающих впечатлений.
«Из жизненного опыта мы знаем, как часто в борьбе между различными побуждениями узко эгоистические чувства берут верх над чувствами общественного характера. Мы видим это и в отдельных людях и в целых обществах. И мы приходим поэтому к убеждению, что если бы в человеческом разуме не было присущего ему стремления вносить в свои суждения поправку общественного характера, то решения узко эгоистические постоянно брали бы верх над суждениями общественными. И такая поправка, как мы увидим в дальнейших главах, действительно вносится, с одной стороны, глубоко укоренившимся в нас инстинктом общительности и развивающимся при общественной жизни сочувствием по отношению к тем, с кем мы живем, а с другой стороны — больше всего присущим нашему разуму понятием о справедливости» (Кропоткин П. А., 19226).
4.2. Проблема взаимности альтруизма
В качестве исходной модели для развития взаимного альтруизма у человека и его предков нужно рассмотреть ситуацию, при которой небезопасное, небезвредное для альтруиста вмешательство очень повышает шансы гибнущего на спасение. Взятая изолированно, такая акция альтруиста должна снижать его шансы на выживание. Но если спасенный в свою очередь впоследствии рискнет жизнью, выручая спасителя, попавшего в беду, то такая двухчленная и более многочленная система будет подхватываться отбором, а не устраняться им; важную роль будет играть то, насколько велик риск для спасителя, выигрыш для спасаемого и готовность последнего пойти на жертву. В развитии системы взаимного самопожертвования важную роль могла иметь помощь при опасности со стороны врагов, помощь больным и раненым, малым и старым, дележка пищей, орудиями, навыками. Все это часто имело решающее значение для спасаемого, тогда как альтруист особо не рисковал и многим не жертвовал. Гоминиды жили именно в условиях, способствующих развитию взаимного альтруизма: большая продолжительность жизни, проживание мелкими, взаимозависимыми стабильными социальными группами с длительной родительской заботой. Чувство благодарности может также воспитываться общественным мнением, но оно может и подхватываться отбором. Спасенный может не пожелать рисковать собой из благодарности; в гаком случае его никто не выручит при новой беде и при высокой вероятности вторичного попадания в беду, проявленное же им в прошлом чувство благодарности может способствовать выживанию. Чем примитивнее условия жизни сообщества, тем интенсивнее при прочих равных условиях будут подхватываться отбором, по-видимому, реакции, лежащие в основе благодарности.
Признав, что естественный отбор вел эволюцию человечества в направлении развития альтруизма, мы одновременно должны допустить существование отбора и на ряд этических свойств, этот альтруизм ограничивающих. Прежде всего, не ограниченный ничем альтруизм самоубийствен. В частности, он породил бы и широко распространил бы неограниченный эгоизм в форме эксплуатации альтруистов. Очевидно, против неограниченного альтруизма действовал и индивидуальный и групповой отбор: и абсолютный альтруист, и племя с полярно представленными в нем альтруистами и эгоистами погибли бы; может быть, есть доля истины в утверждениях, что самые кроткие, самые порядочные племена и народности, так сказать, «атипичны» и живут на «краях Ойкумены», в самых тяжелых условиях Арктики и Антарктики, в жарких пустынях именно потому, что их вытеснили из более благоприятных зон обитания племена с умеренной или большой долей агрессивности.
Одним из ограничителей альтруизма несомненно является параллельно развивающееся чувство справедливости. Альтруизм предполагает известную взаимность, иначе альтруист подвергается постоянной, убийственной эксплуатации, альтруизм одного воспитывает и поощряет неограниченный эгоизм эксплуататора, комбинация губительна и для индивида, и для группы в целом. Поэтому неудивительно, что альтруистические эмоции оказываются в психике человека (а отбор создает и нервные связи и координирующие центры) связанными с обостренным чувством справедливости. Это чувство должно не только прерывать проявление альтруизма по отношению к неблагодарному, но и грозить ему серьезной бедой. Множество экспериментов и наблюдений показывают не только то, что альтруизм распространяется и поддерживается дружбой и взаимностью, но и то, что нарушение принципа взаимного альтруизма у племен, ведущих примитивный образ жизни, карается очень жестоко.
С. Бурман и П. Левитт (Boorman S. A., Lewitt P. R., 1973), рассматривая возможное эволюционное происхождение любого предрасположения к кооперативному действию, указывают, что такое предрасположение может способствовать выживанию особи только в том случае, если она встретится и вступит в сотрудничество с другой особью, тоже склонной к сотрудничеству. Вероятность такой встречи зависит в высокой мере от частоты предрасположения среди группы, т. е. от надпорогового накопления частоты соответствующего генотипа. После надпорогового накопления ген «социальности» или «взаим ного альтруизма» быстро завоюет группу, племя, вид. Однако разработанная ими математическая модель, да и само понятие порога частоты предрасположения могут иметь лишь слабое отношение к реальному эволюционированию наших предков: они жили небольшими сообществами, и комбинации генов, предрасполагающих к кооперации, могли в два-три поколения существенно распространиться внутри группы, а следующим этапом могло быть очень быстрое размножение группы, способной к кооперации, с последующим поглотительным скрещиванием других групп победоносными «кооператорами».