Страница 9 из 126
– Но не законный наследник, – сказал Граффид тихо. – Несомненно, он это заметил. Какой позор ляжет на семейство де Броуз, когда узнают, что законный наследник Гвинеда уже женат. – Жена Граффида, Сенена, недавно произвела на свет их второго ребенка, которому очень поспешно и вежливо дали имя Ливелин – в честь его дедушки.
– Да, ты никогда не был и никогда не будешь наследовать отцу, – вставил Даффид сквозь зубы. – Может быть, по старшинству ты и первый, но ты не можешь отрицать того, что ты незаконнорожденный!
– Я его наследник по законам и обычаям Уэльса! – сказал Граффид, ударив по столу кулаком.
– Однако меня утвердили преемником нашего отца, это подтвердили и Папа Римский, и король Генрих, и, в конце концов, наш народ. Сомневаться в этом не приходится, не так ли? Обычаи Уэльса устарели и вскоре будут приняты новые законы наследования. Теперь мы все знаем, кто есть кто. Но ты, мой дорогой брат, больше ничего собой не представляешь. – Он взял свой плащ, который лежал на столе, накинул его на плечи и вышел из комнаты.
– Он не может победить меня, Элейн. Он не может забрать у меня право, данное мне по наследству! И что бы он там ни думал, меня тоже поддерживает наш народ. – Граффид закрыл глаза и всеми силами старался успокоиться.
– Ты и папа должны надеяться на лучшее, не правда ли? – сказала Элейн осторожно. Она знала, что это не вся правда. Она немного отодвинулась от стола, наклонилась и обхватила руками колени. В комнате стало более спокойно, когда ее покинул Даффид. – Папа выслушает тебя обязательно, я знаю. – И она обнадеживающе улыбнулась.
Граффид наклонился над столом и нежно погладил Элейн по голове.
– Ты всегда была на моей стороне, моя маленькая сестренка, не правда ли? Благословляю тебя за это!
– Ты старший. Ронвен говорит, что ты законный преемник, – сказала Элейн, прикусив губу.
– И, с Божьей помощью, я добьюсь, чтобы отец признал меня наследником, если даже понадобится сражаться с этим английским Давидом всю оставшуюся жизнь.
Принцесса Джоанна всегда называла своего сына Давидом. Граффид улыбнулся своей маленькой сестренке, осторожно перебирая в руке кудрявые волосы Элейн.
– Ну и где же моя сторонница Ронвен? Ведь не в ее обычае оставлять тебя одну. Не должна ли ты быть у нее на уроке?
– Сегодня у меня уже закончились уроки, – сказала с улыбкой Элейн. – Позже мы пойдем на прогулку по острову. Мы должны дождаться мою мать в Ланфаэсе.
«Мать», – заметил Граффид, – всегда «мать», а не «мама».
– А разве ты не хочешь встретить ее здесь, в Абере? – сказал он ласково.
– У нее предостаточно тем для разговоров с отцом и Даффидом и с тобой, конечно. – Элейн пожала плечами, а затем резко добавила: – Она не захочет видеть ни меня, ни Ронвен.
– Это неправда. – Глаза Граффида сузились, и он медлил с продолжением. – Выходит, между твоей матерью и Ронвен все еще существует вражда?
– Это не вина Ронвен.
– Знаю, знаю. Если кто и виноват, так это я. Ронвен служила моей матери, и принцесса Джоанна никак не может простить ее за это. Я сожалею, но я представляю, как ты разрываешься между ними, моя маленькая.
– А я и не разрываюсь. – Элейн убрала свою руку из руки Граффида. – Папа отдал меня Ронвен в день моего рождения. Моя мать обо мне забыла! Она позволила бы погибнуть мне в пожаре, если бы Ронвен не спасла меня. – Элейн даже не пыталась скрыть обиду в своем голосе.
– Твоей матери, наверное, было не до того, чтобы помнить о тебе, Элейн. Она, вероятнее всего, была одной ногой в могиле и, конечно, была без сознания.
– Она забыла обо мне. – Элейн поджала губы. Ронвен рассказывала ей историю про пожар много раз. Она отвернулась, услышав рожок сторожа, и была рада, что не пришлось искать повода избежать пристального взгляда Граффида. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал о том, как сильно она ненавидела свою мать.
– Возможно, это они. Уже вернулись. – Граффид подошел к окну первого этажа и посмотрел на внутренний двор. Он прищурился, когда увидел, что во дворе толпятся воины, над которыми поднималось знамя с гербом его отца, а затем и знамя с гербом его жены.
Ливелин уже слез с лошади возле двери в главный зал замка, а затем повернулся, чтобы помочь Джоанне спешиться именно в тот момент, когда Даффид появился сверху. В один миг он спустился с лестницы, низко поклонился отцу и поцеловал мать.
– Посмотри, как он к ним подбежал, – сказал Граффид и помрачнел. – Я знаю – он уже сказал отцу, что я здесь. Уже расточает свой яд.
Все трое внизу повернулись и посмотрели на залитое солнцем окно. Элейн подбежала к Граффиду и увидела вежливое лицо Даффида; лицо ее матери помрачнело; ей показалось также, что и уставшее лицо отца стало более хмурым. Она внезапно испугалась за того, кто стоял с ней рядом.
– Граффид, я думаю, ты должен уйти. – Она потащила его за рукав подальше от окна. – Возвращайся, когда папа немного отдохнет, и тогда он будет в хорошем настроении. – И она выглянула снова в окно. Ее родители и брат уже поднимались по ступенькам в зал. Она увидела, что ее отец, одетый в небрежно накинутый плащ, бросил несколько слов следующим за ним людям. – Пожалуйста, не жди их.
«Прячься, – хотела крикнуть она. – Прячься, беги отсюда». Она не знала, почему так хотела крикнуть. Иногда у нее возникало странное чувство, будто она знает, что должно произойти. Но какой в этом был толк? Элейн знала, что брат не послушает ее.
Они могли слышать звуки шаркающих по каменному полу шпор Ливелина и его сына, идущих через кладовые внизу, их тяжелые шаги по деревянной лестнице. Элейн бросилась прочь от стола, пересекла комнату и села возле окна, оставив своего брата стоять посередине комнаты в полном одиночестве. Если мать увидит ее, то выставит из залы.
Ливелин остановился в дверях и посмотрел по сторонам. Он выглядел очень рассерженным.
– Что-то, Граффид, не припомню, чтобы я давал тебе разрешение приезжать в Абер. – И в пятьдесят пять лет Ливелин Иорверт, принц Аберфрау, атлетически сложенный широкоплечий мужчина, сумел сохранить фигуру юношеских лет. Несмотря на то, что его волосы и борода уже местами поседели, в них по-прежнему угадывалась былая шевелюра золотисто-рыжего цвета, бывшая некогда предметом его славы. Поверх платья он носил стальные доспехи, а также меч, пристегнутый к поясу, несмотря на возраст.
– Я хочу поговорить с тобой, отец, наедине. – Граффид подошел к нему и преклонил перед ним колено. Он видел, что его сводный брат стоит и ждет ответа отца в тени на верхней ступеньке лестницы.
Элейн забилась поглубже в нишу окна, чтобы ее не увидели. Однако никто из них даже и не посмотрел на нее.
– Нет ничего такого, чего бы ты не смог сказать в присутствии твоего брата, Даффида, – жестко сказал Ливелин. – Я надеюсь, что ты не будешь нести всякую чепуху по поводу своих претензий, сын мой. Об этом мы уже не раз говорили, и все уже решено.
В его голосе чувствовалась крайняя усталость. Элейн, всегда такая чувствительная к настроению своего отца, помрачнела. Он плохо себя чувствует – она заметила это, как только увидела отца, – и Граффид только отягощает его недомогание. Обычно Ливелин выглядел намного моложе своих лет, но сейчас, когда он отстегнул меч и положил его на стол, показалось, что он согнулся, как будто испытывая острую боль.
Вслед за ним в комнату вошла его жена. Она была хрупкой брюнеткой – полная противоположность своему мужу.
– Итак, Граффид, ты приехал, чтобы снова досаждать нам? – сказала, снимая вышитые перчатки, Джоанна и села в кресло во главе стола. Лицо Ливелина смягчилось, как, впрочем, всегда, когда он смотрел на жену. Даже в те моменты, когда он был очень сердит или раздражен, Джоанна могла его успокоить.
– Я приехал не для того, чтобы кому-либо надоедать, принцесса. – Граффид поклонился ей со всем изяществом, на которое был только способен. – Могу ли я спросить вас: как прошли переговоры с королем, вашим братом?
– Они прошли хорошо. – Джоанна выдавила еле заметную улыбку. – Я привезла письмо от Генриха, в котором он принимает извинения вашего отца за вмешательство в государственные дела Англии.